NWT. Три путешествия по канадской Арктике

27 апреля

Испытав наши спины,Пощипав наши чувства,Нас река до равниныДовела в своем русле.Пусть укором для картыИ к восторгу собак,Но уперлись вдруг нартыПередком в Палотак.И, с судьбою не споря,Мы прервали маршрут.Впереди ждало море,И пора отдохнуть.

Между прочим, веду я свои записи сегодня, лежа в кровати – настоящей кровати – и даже без спального мешка. Представьте, что такое счастье иногда (к сожалению нечасто) выпадает участникам полярных экспедиций. Кровать моя находится в настоящем доме, в отличном доме в Палотаке, и такое тоже бывает.

Самым приятным впечатлением сегодняшнего утра, которое застало нас на том же самом месте, где нас покинул вчерашний день, было то, что Уилл до этого утра дожил и, более того, стал его своеобразным предвестником, протащившись мимо нашей палатки со своим мешком около 6 часов, за пять минут до того, как у меня под ухом прозвенел неумолимый будильник. Я вышел из палатки – было прохладно и ясно, порывами налетал ветерок. Высокие стены каньона уже освещались косыми лучами солнца, еще прячущегося за хребтом.

Сегодня около часа ночи как-то особенно тревожно залаяли собаки. Ульрик быстренько выбрался из спальника, расстегнул молнию двери и, обернувшись ко мне, сказал: «Смотри, росомаха!». Поскольку я уже видел второй сон, то счел правильным не вылезать из теплого мешка, а сразу же поверить Ульрику на слово. Скорее всего, это было именно так – я давненько не слышал такого особенного лая наших собак. В последний раз это было в 1992 году, когда мы, едва отойдя от Черчилла, встали лагерем в чахлом лесочке, обрамлявшем большое озеро. Тогда таким же лаем наши собаки встретили неожиданного и нежданного визитеpa – лису. Лиса оказалась к тому же бешеной, и нам стоило больших трудов от нее избавиться.

Во всяком случае, мы усвоили, что, если собаки лают таким образом, надо обязательно выходить из палаток – как-никак они привязаны и потому постоять сами за себя не сумеют.

Сегодня порядок нашего движения несколько изменился. Хорошо отдохнувшего на своих выселках предводителя потянуло на откровенные беседы, и он пригласил меня встать рядом с ним к его нартам. Вперед пошли Такако с Мартином, вторыми были Ульрик с Джулией.

«Ну вот, сейчас начнется», – подумал я и внутренне приготовился к неудобному для меня разговору. Как-никак это была пятая по счету наша совместная экспедиция, и мы вместе прошли через многие очень непростые испытания, а это, как известно, надолго и прочно связывает людей. Мне было трудно сказать предводителю «Нет!». Я мысленно тщательно подбирал слова и систематизировал аргументы в пользу моего решения. Определенная трудность заключалась и в том, что словарный запас мой на том языке, на котором, скорее всего, пошла бы наша беседа, был весьма скуден, поэтому звучавшая весьма красноречиво на русском языке вся моя аргументация грозила превратиться в некий невнятный и неубедительный лепет!

Первое время мы шли молча, поеживаясь, поскольку ветерок, который с утра дул порывами, неожиданно набрал силу, причем совершенно омерзительную, так что все мы, одетые по вчерашнему легко и непринужденно, стали весьма недвусмысленно мерзнуть. На некоторых поворотах ветер усиливался и дул так сильно, что пронизывал насквозь – какие уж тут разговоры!

Несмотря на молчание, между нами ощущалась какая-то напряженность. Мне казалось, что Уилл ждет, когда я начну, а я вполне естественно ждал этого же от него – ведь это он предложил поговорить, пусть и начинает. Между тем наш караван продолжал неспешное движение, втянувшись в очередной каньон, по красоте не уступавший предыдущим. Он был просто пошире, и лед в нем был поровнее и более бесснежный. Россыпей камней практически не было, над головами кружились орлы, один из которых, по словам Уилла, оказался соколом.

В конце концов меня начала утомлять такая «беседа», и на одном из поворотов я, улучив момент, спросил, собирается ли Уилл пригласить в команду Цугихару. Цугихара – замечательный японец, который работал на ранчо Уилла, приехав туда по рекомендации Мицурика в поисках приключений. Человек необычайно скромный, неразговорчивый и совершенно безотказный, он сразу всем понравился, и я в глубине души надеялся, что он займет место Мицурика в нашей основной команде. Вместо него, как вы знаете, возникли женщины. Я спросил Уилла о Цугихаре, завуалировав таким образом мой прямой вопрос, берет ли он в эту экспедицию женщин.

Положительный ответ на этот вопрос означал, что женщин (по крайней мере, одной из них) в команде не будет.

Уилл поначалу сделал вид, что не понял, что я имею в виду, и сказал, что пойдем все-таки вшестером и дополнительно никого приглашать не будем. Что называется: «Каков вопрос, таков и ответ!». Ясно, что Уилл не рассматривал Цугихару как основного игрока в команде 1995. Я продолжил, сужая возможные рамки ответа предводителя: «Я имею в виду основной состав, тот, который выйдет на лед в начале марта 1995 года». Уилл, вновь не отвечая прямо, сказал: «Да, так вшестером и пойдем». Тут я открыл все карты: «Я с женщинами не пойду!». Возникла напряженная пауза.

Видя, что Уилл задумался, я продолжил: «Уилл, у меня нет настроения работать в подобной смешанной команде, хотя бы потому что, на мой взгляд, пока единственным на Земле местом, где можно обойтись без необходимости решения каких-то непонятных женских проблем, является Северный полюс. Так неужели мы сами, своими руками, изменим этот в высшей степени достойный статус Полюса!?».

«Кроме того, – продолжил я, – находясь в одной команде с женщинами, пусть даже физически и более сильными, лично я буду постоянно чувствовать дополнительную ответственность за них, а у меня, я боюсь, просто не хватит сил выполнять свой обычный объем работ в экспедиции и, помимо того, одновременно думать о ком-то, кому постоянно будут нужны помощь и поддержка». (О! Как я тогда заблуждался на этот счет!)

Предводитель сильно опечалился и сказал, что примерно такую мою реакцию он и ожидал, памятуя о моих прошлогодних высказываниях при обсуждении вариантов включения в команду женщин. «Я, – сказал он, – давно понял, что ты в этом году какой-то не такой, как в наши прошлые годы, не то у тебя настроение». Однако в нашей ситуации иначе и быть не могло. Надо отдать должное дипломатическому дару предводителя – он не стал меня уговаривать, напротив, сказал, что он все прекрасно понимает и во многом я прав, а потому могу всегда сделать свой выбор. Чтобы как-то подсластить горькую пилюлю, скормленную мною Уиллу, я сказал, что могу помочь с организацией логистики с российской стороны при старте экспедиции.

В общем, я изложил все, что хотел, и мы оба остались довольны разговором. Теперь самое трудное было позади, на душе стало легче, и я попробовал прощупать почву в ином направлении, решив выяснить, что Уилл думает о возможности пригласить в команду Джефа Сомерса, Цугихару и нашего старого знакомого Агнесса Кокни из Йеллоунайфа. Вот тогда команда была бы сбалансирована, и отпала бы необходимость решения весьма возможных женских проблем. В какой-то момент мне даже показалось, что идея эта воодушевила предводителя, который и сам был не против профессиональной команды, подобной той, что так здорово отработала в Гренландии и Антарктике.

И тут он произнес слова, ставшие пророческими. Он сказал, что, по его мнению, все проблемы формирования настоящей боеспособной команды связаны отнюдь не с женщинами, а. с юношами – Ульриком и Мартином, которые без достаточного уважения и почтения относятся к такому матерому путешественнику, как Уилл. «Я им дал такую уникальную возможность участия в большой экспедиции, а они этого совершенно не ценят!» – сказал он с чувством. Было видно, что его тоже сильно тяготила такая неопределенная ситуация в команде.

Я возразил: «Уилл, они действительно не видят в тебе руководителя и потому так к тебе относятся. Пойми, в их представлении такой опытный путешественник, как ты, который организовал и провел много выдающихся экспедиций, должен быть все время впереди, принимать решения, отвечать за командный дух и способствовать его формированию личным примером. Ты же все время стараешься как-то уйти в тень, занять позицию позади, не вмешиваться ни в какие дела, связанные с принятием решений, и внешне не несешь никакой ответственности. Более того, ты ухитрился – тут я наступил предводителю на больную мозоль – потерять одного из участников прямо на переходе».

Уилл со мной не согласился, сказав, что в критические моменты он всегда выступает в ответственной роли. Действительно, несмотря на то что я разделял мнение нашей молодежи относительно поведения предводителя в экспедиции, мне, вообще-то, импонировала манера поведения Уилла в Антарктике. Он никогда не лез с ценными указаниями, хотя на многочисленных митингах любил и старался, чтобы его слово было последним. Он никогда не жаловался на то, что его вместе с его упряжкой и постоянными мыслями о переустройстве мира мы порой не ждали и уходили далеко вперед. Он всецело доверял мне, когда я вел команду, и следовал за мной даже в ситуациях довольно спорных. Мне нравилась его широта, готовность и желание делать приятные сюрпризы, в конце концов он был единственным в нашей интернациональной команде, с кем можно было при случае выпить. Все это вкупе составляло его стиль, и я, привыкнув к нему, не пытался его переделать.

Уилл был Уиллом, и это было особым явлением в мире полярных путешествий. Наши новички, похоже, этого еще не осознали и потому пытались своим поведением заставить предводителя быть тем, кем быть он был просто не в состоянии, – взводным или старшиной, дающим четкие и не подлежащие обсуждению указания и являющимся образцом для подражания во всем для них, вновь призванных на военную службу. Куда Уиллу было до этого! Законченный, но незлонамеренный эгоист, легко ранимый, но отходчивый, не злопамятный и импульсивно меланхоличный Уилл никак не тянул на отводимую ему молодежью роль военачальника. (Тогда я не придал особого значения его словам относительно нашей молодежи, но годом позже все его опасения оправдались, причем, к сожалению для всех нас, самым худшим образом.)

Что же касалось поведения Ульрика и Мартина (последний, правда, своей линии поведения не имел, а просто целиком находился под влиянием ульриковских военно-революционных идей), то, с одной стороны, оно было естественным для ребят их возраста и житейского опыта. Им хотелось быть руководимыми в прямом смысле этого слова, чтобы каждый их шаг и каждое действие в этой экспедиции и, как им хотелось надеяться, в последующей были предначертаны и утверждены предводителем. Ни шага в сторону, и никаких, упаси Боже, компромиссов!

С другой стороны, они не видели да и не чувствовали той спокойной, порой похожей на безразличие житейской мудрости Уилла, которая позволила ему организовать и провести целый ряд выдающихся экспедиций. Не стоило забывать, что судьба и этой экспедиции, собственно, целиком зависела от него, предводителя. Безусловно, у Уилла были недостатки и немалые, но кто же их не имеет?