NWT. Три путешествия по канадской Арктике

25 апреля

Зажат меж скал застывший бег реки,И, заслоняя солнце опереньем,Орлы над головой, обманчиво легки,На наши муки смотрят с сожаленьем.Но мы идем, и нет пути назад.Усталость восполняется азартом,И даже замерший в полете водопадНе развернет обратно наши нарты!

Вообще-то, я не люблю фотографировать – терпения маловато, а уж когда, для того чтобы сделать снимок, надо останавливаться и скидывать рукавицы, что на морозе и на ветру делать крайне неприятно, мое и без того прохладное отношение к этому в высшей степени полезному занятию становится пронзительно холодным. Я всегда относился с особым уважением к тем фанатам фотографии, которые невзирая на обмороженные пальцы и предательски слезящиеся носы готовы снимать все и вся, забывая про сон, еду, тепло – словом, про все пусть небольшие, но крайне необходимые в наших условиях блага цивилизации.

При таком отношении к фотографированию я бы должен был обрадоваться, когда, потянувшись рукою к верхнему карману куртки, вдруг не обнаружил там моей фотокамеры. Однако я самым неподдельным образом огорчился от такого открытия – камеры сегодня явно не хватало! Перед выходом на маршрут я предусмотрительно, как мне казалось, переложил ее из глубин рюкзака в нагрудный карман, с тем чтобы она была поближе – предстоял очередной день путешествия по глубокому живописному каньону реки Хорнуэй, где, со всей очевидностью, ни один канадский Макар до нас не гонял никаких канадских телят. Где и как я успел камеру посеять, оставалось только гадать. Собственно, это было и немудрено – наше движение сегодня никак нельзя было бы отнести к разряду ламинарных процессов, налицо была ярко выраженная турбулентная составляющая, обусловленная крайне неровным рельефом льда реки, по которой мы двигались. Скорее всего, камера была «под рукой», как я рассчитывал, весьма недолгое время, а затем, после первого же серьезного ухаба и вызванного этим моего кульбита на лыжах, она оказалась «под ногой», откуда возврата не было. Жаль было до невозможности!

Поначалу впереди была Такако, но, попрыгав немного среди огромных валунов, ледовых надолбов и таких глубоких сугробов, куда даже на лыжах можно было провалиться чуть ли не по пояс, она уступила первенство нам с Ульриком. Собаки шли довольно уверенно и на участках, где снега было мало, даже доставали меня. В то же время преодолеть глубокие сугробы без нашей помощи им было трудно, и мы так и двигались в рваном темпе. Постепенно ширина каньона уменьшилась метров до десяти – пятнадцати.

Здесь были особенно высокие и хаотично разбросанные ледовые надолбы. Я только на мгновение представил, как полноводная Хорнуэй втискивает свое мощное упругое пенное тело в этот узкий канал, ограниченный с двух сторон 100-метровыми отвесными скальными стенами. Вот тут ее бешеная энергия, концентрируясь в небольшой области, и искала выход, пытаясь выплеснуться через каменные барьеры, река кипела, вращалась в диком танце водоворотов, выла, стонала на сотни голосов и перебрасывала между берегами невесомые разноцветные мосты радуг, сотканные из мириадов брызг. Мне казалось, что эти ледяные ухабы и есть застывшие на бегу огромные пенные валы разбушевавшейся в своей неукротимости реки. Боже! Где же моя камера!?

Вскоре берега отступили, и мы вышли на очередной широкий разлив реки, где можно было двигаться в более равномерном темпе. Мы с Ульриком периодически сменяли друг друга на посту лидера. После короткой передышки реке и нам вместе с ней предстояло очередное испытание – река снова ныряла в каньон. Отсюда, с залитой солнцем безмятежной речной долины, черная входная расселина каньона выглядела мрачно и несколько устрашающе. Мне все это напомнило пейзажи, которые я неоднократно видел в вестернах – коричневые скалы, синее небо. Дополняя картину, с левого, ближнего к нам, отвесного скалистого склона оторвался огромный орел и, раскинув мощные крылья, практически завис над нами, паря и медленно поднимаясь в восходящем потоке. Красота необыкновенная! Приглядевшись, я рассмотрел метрах в сорока над поверхностью реки и покинутое им гнездо – солидное сооружение из веток на небольшом уступе скалы.

Мы вошли в каньон. Он оказался еще более узким, чем предшествующий, и мы уже начали опасаться, протиснемся ли мы через него вообще. На одном из поворотов, когда каньон уже перешел в невообразимо узкий – не более трех метров шириной – и длинный засыпанный снегом проход, напоминающий коридор коммунальной квартиры, шедший впереди Ульрик внезапно поднял вверх скрещенные лыжные палки. Это означало, что всем нам следует немедленно остановиться. Мы остановили собак, и я подъехал к Ульрику узнать в чем дело. Он вполголоса сказал, что видел впереди какого-то зверя, предположительно росомаху. Я вынул из чехла ружье, и мы осторожно прошли вперед, но ни росомахи, ни следов ее не нашли. Усомнившись в том, что действительность, данная Ульрику в ощущениях, в данном случае соответствовала реальности, мы, тем не менее, спорить с ним не стали.

Примерно к полудню мы, продолжая двигаться в нашем живописном и изобилующим живностью каньоне, попали в зону глубокого и очень рыхлого снега. Особенно тяжело было нашей, лидирующей упряжке, прокладывающей путь. Мне приходилось буквально упираться и всем телом толкать нарты, всяческими присвистываниями и улюлюканием вдохновлять и подгонять собак. Нарты глубоко проваливались. Хорошо еще, что они были относительно легкими – практически весь запас собачьего корма, на который и приходился основной вес груза, был уже съеден.

Проваливаясь по пояс, собаки буквально плыли в снегу. Мы решили выпустить вперед на длинной веревке Седара, чтобы он своим независимым видом пробудил у наших выдыхавшихся помощников жажду преследования. Увы, эксперимент не удался. Седар, не поняв, чего мы от него хотим, занялся своими собачьими делами – вынюхиванием и выискиванием чего-либо съестного. В результате он сбился с направления, пошел не туда и в итоге просто встал. Ульрик, пытаясь образумить отказника, на него прикрикнул, но слишком сурово. В результате Седар испуганно рванул назад и обратил всю упряжку почти что в бегство. Спасли положение сблизившиеся на длину нарт стенки каньона. Если бы не такое узкое место, мы бы, наверное, развернулись и пошли назад.

Ланч устроили в узком продуваемом скальном коридоре по соседству с живописным, переливающимся всеми цветами радуги ледопадом. Верхние края берегов каньона, казалось, смыкались над нашими головами. Чем дальше мы продвигались в глубь каньона, тем уже и страшнее он становился – казалось, мы идем в тупик. Пришлось выйти вперед и вместе с Такако протаптывать дорогу собакам. Двигались мы, как челноки, – пройдем вперед и возвращаемся, чтобы повысить эффективность утаптывания снега.

Иногда нашу дорогу преграждали похожие на застывшие гребни волн снежные надувы, такие высокие, что, казалось, нам их не преодолеть. Однако мы преодолевали их один за другим и продолжали двигаться вперед. Собаки, бедолаги, извиваясь и напрягаясь всем телом, тащили свой нелегкий груз, не жалуясь на судьбу, правда, порой в упряжке вспыхивали короткие злые ссоры, вызванные крайней усталостью, и тогда визг, рычание, лай и гортанные крики каюров метались в горловине каньона, многократно отражаясь от его стен. Затем вновь наступала тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием собак, скрипом нарт и короткими фразами людей.

За два часа непрерывного движения мы преодолели около одного километра. Судя по карте, мы должны были пройти два водопада, причем один был безымянным, а другой даже имел название, слава Богу, не Ниагара и не Виктория, однако определенную тревогу этот, последний, у нас вызывал. Было понятно, что если этот водопад заслужил честь иметь имя собственное, значит он имел на это право, а как водопады завоевывают подобные права, было, в общем-то, несложно представить.

Каньон кончился, и мы выдвинулись на очередной разлив реки Хорнуэй. Идти стало значительно легче – было меньше снега и появилась некоторая свобода маневра. Мне даже показалось, что мы двигаемся по спуску. Я пошел на лыжах вперед, чтобы разведать обстановку, и вышел к первому, безымянному водопаду, который оказался достаточно легко проходимым по снежнику с левого берега с помощью нашего обычного зигзага. Перепад высот составлял примерно метров десять, но река падала вниз несколькими уступами, поэтому мы неожиданно легко справились с первым препятствием, что придало нам некоторую уверенность и вселило надежды на успешное преодоление и второго, судя по всему более грозного, водопада.

Вдохновленные успехом, мы с Ульриком довольно лихо проскочили около пяти километров. Поскольку мы значительно оторвались от остальных упряжек, решили притормозить и подождать. Ульрик, взяв ружье, пошел вперед на разведку. Он вернулся, когда все упряжки уже были в сборе.

Слова Ульрика подтвердили наши худшие опасения: «Ребята, мы приехали как раз туда, где в последний раз снимали рекламу сигарет «Camel» – в точности такой же водопад, только полностью застывший». По словам Ульрика, он достиг того места, где река внезапно обрывалась вниз двадцатиметровым вертикальным хрустальным обрывом. Никаких обходов, по краям отвесные скалы. Что делать? Ответ на этот вопрос никто из нас сразу дать не мог. Как показывал многолетний экспедиционный опыт, в таких случаях надо было развернуть лагерь и не спеша рассмотреть все возможные в нашей ситуации решения. Так мы и сделали.

Я пошел посмотреть на водопад вблизи, поскольку был уверен в том, что удастся найти какой-нибудь вариант спуска по застывшему водопаду, причем отнюдь не смертельно опасный. Так оно и оказалось. Можно было, что называется, протиснуться вдоль правого края водопада на небольшой нависающий над обрывом выступ. Он обрывался вниз примерно десятиметровой отвесной скальной стенкой, к подножию которой примыкал крутой снежник, спускающийся прямо к руслу реки ниже водопада. Идея состояла в том, чтобы попробовать спустить на веревке нарты и затем всех собак поодиночке до снежника, а дальше все уже было проще и без особого риска.

Сегодня прошли 25 километров. Лагерь расположили в очень живописном месте, с видом на водопад. Наша палатка стоит вплотную к скале прямо напротив среза этого водопада. Я прошел на уступ. Оттуда открывался впечатляющий вид на все это хрустальное чудо природы – застывший бег, а точнее, прыг воды. Двадцать метров отвесной ледовой стены, сложенной гигантскими сосульками, повисшими сказочной бахромой на огромных черных кубической формы валунах. Солнце и тишина. Очень захотелось присутствовать здесь в тот момент, когда, как по мановению волшебной палочки, все эти сосульки превратятся в струи и все это грандиозное сооружение оживет, задвижется, закипит, наполняя всю долину и ее далекие окрестности мощным гулом разбивающейся о каменистое ложе воды.

Река после водопада делала резкий поворот, под углом примерно 90 градусов. Если судить по карте, дальше до самого Палотака никаких водопадов не предвиделось, так что мы могли рассчитывать, что пройдем оставшийся участок без особых задержек и дня через два придем в Палотак.