NWT. Три путешествия по канадской Арктике

27 апреля, вечер

Так называемый day off – выходной – близится к концу. Кстати, в соответствии со смыслом, который вкладывает в это понятие англоговорящая публика, в этот день каждый свободен (off duty) от ежедневной обрыдлой рутины. С другой стороны, можно было бы отнести off к самому дню, а не к его заполнению, и в этом смысле это понятие означало бы понапрасну выкинутый из жизни день. Такое толкование, наверное, ближе тем, кто не умеет отдыхать и просто не способен оценить того блаженства, которое иногда может принести сознательное безделье…

Для нас сегодня этот день был не слишком удачным, потому что практически полдня лил дождь! Ну, может быть, лил – это слишком сильно сказано, но бил по крышам изрядно. Поднялся ветер, и видимость ухудшилась.

Сейчас дождь сменился на снег, но вокруг каша сплошная, и вопрос о том, как мы завтра пойдем на лыжах, а вернее, о том, как я завтра пойду на лыжах, выглядит пока достаточно вопросительно. Однако выбираться хотя бы кое-как надо, потому что чем дальше, тем, естественно, теплее, а все надежды на похолодание тают вместе с остатками снега.

Сегодня мы поспали примерно часов до десяти, а потом я выполз наружу. В это время погода еще была совсем неплохая: полное безветрие и никакого дождя, но тепло, очень тепло.

Мимо меня к своим нартам проследовал Уилл в костюме «от Адама» – действительно, почему не прогуляться нагишом, когда тепло и не дует?! В общем-то, все мы были одеты, или, вернее, раздеты, примерно одинаково.

Погуляли по лагерю, собрались. На завтрак я прикончил те слипшиеся в обойный клей макароны, что приготовил накануне. Джонатан их есть не стал – хороший партнер по палатке, я просто не нарадуюсь. Всякий раз, когда я начинаю готовить, он проявляет неподдельный интерес к процессу, и мне кажется, что приготовленного не хватит на нас двоих, поэтому я стараюсь приготовить побольше. Как только дело доходит до раздачи, он вдруг отказывается и оставляет меня одного на поле боя, однако это не всегда меня расстраивает.

А потом началась ставшая уже традиционной возня с радиосвязью, потому что в 11 часов мы услышали Марва, а он нас нет. Это было вполне естественно: антенна такой конструкции, лежа на снегу, пропитанном водой, не работала. Я поднял ее на лыжах так, чтобы она повисла в воздухе. Следующий сеанс связи был назначен только на час. Подошли Уилл и следом Мицурик. Темы неторопливых бесед (куда спешить – все-таки выходной) в основном крутились вокруг радиосвязи. Несмотря на это, в час очередной сеанс связи не состоялся, потому что на этот раз и мы не слышали Марва.

Следующий сеанс связи, назначенный на 3 часа, состоялся, несмотря на усиливающийся дождь, причем Марв слышал нас довольно хорошо. Мицурик притащил свой текст, который вчера он набивал до половины двенадцатого и который затем таинственно затерялся в памяти клавиатуры.

Я предложил ему помочь восполнить его текст, тем более что тот был лишен всякой повествовательности. Это был просто набор фраз: видели куропатку, похожую на курицу; видели курицу, похожую на куропатку; деревья высокие, а снег мокрый и т. д. Примитивность текста совершенно очевидно объяснялась плохим знанием английского языка.

Возможно, такой текст кого-нибудь и позабавит, но мне кажется, что взрослому, сознательному человеку лучше выражать свои мысли и чувства на родном языке – на том языке, который он знает в совершенстве, дабы он смог сделать это более адекватно своему возрасту, положению и восприятию мира, чем это ему позволяет скудное знание незнакомого языка.

На этой почве у нас с Джоном разгорелась небольшая дискуссия: он считает, что чем примитивнее, тем лучше. Мне кажется, что это мнение в Америке общепринятое.

Во время вечерней кормежки собак произошла небольшая свалка из-за еды. При такой теплой погоде якорь, удерживающий доглайн, вытаял, собаки вырвались и попытались разделить корм в соответствии со своими понятиями о справедливости. Не вышло!

У нас в отличие от наших собак аппетит сегодня тоже был типа «off», тем не менее я позволил себе приготовить на ужин рис с сухофруктами.

Сидим в палатке, гадаем, что день грядущий нам готовит в смысле погоды. Надежд на похолодание маловато. Рассматриваем два сценария: если позволят условия, пойдем строго на юго-восток, если не позволят – я имею в виду очень рыхлый снег, то придется держаться реки Карибу до выхода в океан. Последнее, по-моему, – тоже палка о двух концах. Я еще вчера заметил, что путешествие по реке, хотя и привлекательно отсутствием лесов и возвышенностей, никаких особых преимуществ при такой теплой погоде не дает. Скорее, оно даже создает дополнительные проблемы, потому что крутые и заснеженные берега реки работают как зеркала и переотражают солнечные лучи, фокусируя их на наших спинах, лицах или, как у Высоцкого, на «том, что у нас есть еще там».

Лица у нас достаточно обгоревшие, что, казалось бы, неожиданно для таких широт. Я связываю это с интенсивным потоком ультрафиолетовой радиации, поскольку в это время, в марте – апреле, толщина озонового слоя в Северном полушарии минимальная. Наш друг Майкл Оуэн, который путешествовал через Северо-Западный проход вместе с Лонни Дюпре, даже получил ожог лица второй степени, потому что они шли на юг, лицом к солнцу.

Погода стоит влажная и промозглая, и потому завтрашний день может стать расплатой за сегодняшний «day off» и претендовать на название, более распространенное у русскоговорящих людей «day oh!».

Тем не менее завтра мы надеемся выйти поближе к океану, на припайный лед, который должен остаться даже при сильном таянии, – мы знаем, он там есть. Было бы идеально выйти на след, идущий вдоль побережья, который мы оставили на пути к Эскимо-Пойнт, чтобы по этому следу с песнями, как на тачанке, проследовать до Черчилла.

Мы все еще надеемся попасть в Черчилл 30 апреля, день отдохнуть там, а 2 мая выйти потренироваться со снаряжением на каноэ, вернуться 5-го, а 7-го улететь.

Этот день войдет в историю нашей экспедиции как самый удачный день в смысле продолжительности путешествия.

Вчерашние опасения, слава Богу, не подтвердились. Всю ночь палатку трепал жестокий ветер, норд-вест, спасительный для нас, так как он приносит в эти края холодное дыхание бескрайних просторов канадских Северо-Западных территорий. И, действительно, после дождливого дня стукнул морозец – градусов пять.

Пропитанный и буквально съедаемый дождем снег, уже прощавшийся с жизнью, под воздействием мороза застыл и превратился в некое подобие асфальта с той лишь разницей, что затормозить лыжи на его поверхности было почти невозможно. Утром, выскочив из палатки на обычную процедуру, я все это сразу же оценил, с трудом удержав равновесие на пронизывающем ветру.

Было прохладно. Ветер продолжал свою северную песню, но это нас не пугало – он был практически попутным. По всему было похоже, что днем мы пройдем довольно много.

Так оно и получилось. Началось все совсем неплохо. Собаки неслись очень быстро, и я тоже старался не ударить в снег лицом (тем более что он был достаточно твердым), хотя отсутствие солнца в первую половину дня затрудняло движение – стояла белая мгла, так называемый whiteout. Это явление, весьма распространенное в полярных областях, относится к числу самых неприятных. Полное отсутствие какого-либо контраста в окружающем тебя пространстве превращает движение в непрерывную борьбу за поддержание состояния равновесия. Лыжи на скользкой поверхности снега и так все норовили разъехаться и слушались плохо, а вдобавок еще и не было видно рельефа поверхности. В результате иногда приходилось выделывать кульбиты.

Однако я держался от собак на хорошей дистанции. Минут через сорок свернул с озера в дебри, о чем вскоре пожалел, но делать было нечего – нам нужно было держаться направления на юго-восток.

Вскоре проглянуло солнышко, и сразу стало веселее. После долгих блужданий я попытался пройти к востоку, но наткнулся на стену леса и пошел вдоль нее, напевая под нос песенку Высоцкого: «Вдоль дороги лес густой с Бабами Ягами…, – добавляя про себя, – что в конце дороги той, мы не знаем сами».

Прижимаясь к кромке леса, я шел примерно на юго-восток, даже, скорее, на юго-юго-восток. Конечно, надо было больше отклоняться к востоку, но лес мне этого не позволял, из чего я сделал вывод, что насчет проживания «Баб Яг» в этом лесу – истинная правда!

В конце концов нам удалось выйти на ровное место, но радость наша оказалась преждевременной. Перед нами было огромное пространство, по-видимому, низина, покрытое довольно тонким льдом, из-под которого в некоторых местах даже выступала вода. Идти по такой поверхности, рискуя всякий раз промочить и так не совсем сухие ноги и поранить лапы собакам, совершенно не хотелось, и я повернул на юг, с тем чтобы обойти опасный участок.

Наконец удалось выйти на озеро, поверхность которого была покрыта белым снегом, и дальше по озеру я уже пошел без приключений. Однако это продолжалось недолго, и вновь на нашем пути встала, к счастью, не совсем сплошная, но все-таки стена леса.

Основная моя работа заключалась в поисках такого прохода через растущее часто и беспорядочно мелколесье, чтобы собаки могли протащить по нему нарты. Здесь, главное, было не увлекаться и не забрести в тупик, так как развернуться с упряжками в этих условиях было бы крайне затруднительно. Поисками таких проходов я и занимался всю первую половину дня.

На ланч мы остановились уже при довольно ясной погоде – светило солнце и дул сильный ветер. Выяснилось, что мы преодолели около 30 километров. Такой вот небывалый рекорд! Это вселяло надежды. Мы находились в точке с координатами 59°16′ с. ш., 95°02′ з. д., то есть очень здорово сдвинулись к востоку. В общем, мы были уже недалеко от Гудзонова залива, о чем свидетельствовала и характерная свинцовая облачность на востоке у горизонта – так называемое водяное небо.

После обеда я поддал темпа! Путь мой по-прежнему был весьма извилист и замысловат, потому что редколесье стало гуще, просеки попадались все реже и реже. Лесная стена была практически сплошной, и иногда мне приходилось идти ва банк, проходя между деревьями, растущими настолько близко, что шедший за мной Джон, не вписываясь в узкие створы очередных лесных ворот, несколько раз на эти деревья натыкался и складывал на деревья, меня и судьбу свою всяческие американские, но вполне понятные маты. Естественно, темп нашего движения был достаточно рваным.

Несмотря на эти трудности, часа в четыре мне удалось наконец выскочить к заливу. Это был потрясающий момент ощущения какой-то безграничной свободы. Так бывает, когда выходишь из тесной темной комнаты на балкон, откуда, кажется, видно сразу полмира. Лес со всеми своими Бабами Ягами остался за спиной, и теперь ничто не мешало нашему свободному продвижению к цели путешествия.

Я повернул практически на юг и понесся, подгоняемый попутным ветром, так, что собаки меня только и видели!

Через каких-то полчаса после выхода из леса я пересек, к своему сожалению и к радости всех остальных, широкий укатанный след, который вел в Черчилл.