NWT. Три путешествия по канадской Арктике

22 апреля

День к вечеру склонялся плавноВ каком-то полусне.Как песни старые о главном,Мы вспоминали наши планыО будущей весне.Все вроде бы звучало гладкоПро спонсоров и лед,И оставалось лишь загадкой —Кто из сидящих здесь, в палатке,Отправится в поход.

День Земли прошел исключительно хорошо, а почему, можно и не спрашивать. Ответ и так предельно ясен – потому что был выходной день.

А что значит выходной день? Это еда, блаженство, ничегонеделание, и все это еще усугубилось прекраснейшей погодой.

Несмотря на особый статус этого дня, мой будильник нахально прозвенел, как и положено, ровно в 6 часов. Я специально его не выключал, чтобы показать ему, что я его не боюсь, и продолжил прерванное им занятие, успев, однако, заметить, что утро занимается тихое, солнечное и свежее – одним словом, просто прелесть.

Я вышел из палатки только в 10 часов утра – протереться снежком. «В такую погоду только и протираться», – подумал я, черпая полными ладонями искрящийся на солнце мягкий снежок и щедро осыпая им свое постепенно пробуждающееся тело. Тишина и солнце!

Разморенные собаки лежат в совершенно непринужденных позах, принимая солнечные ванны. Они, естественно, немедля прореагировали на мой выход, но видя, что, как и вчера, я вышел к ним с пустыми руками, продолжили прерванный моим появлением заслуженный отдых.

После завтрака я даже попробовал позагорать и вышел в минимальном комплекте одежды – носках Gore-Tex и часах. Для полного кайфа взял с собой и трубку. Сеанс в стиле ню продолжался минут пятнадцать до появления легкого, но чувствительного в моей одежде ветерка.

Так весь день практически и прошел в расслабленной полудреме, и проснулись все мы только ко времени митинга, который проходил в нашей палатке и был посвящен обсуждению планов предстоящей экспедиции. Общему собранию предшествовали несколько рекогносцировочных сборов, проходивших опять же в нашей палатке.

Первым к нам заявился предводитель, и тут Ульрик неожиданно даже для меня, уже начинавшего понемногу привыкать к его грубоватой манере общения, со словами: «Не все спокойно в Датском королевстве», произнесенными на языке оригинала, произвел оглушительное испускание датских ветров. Самое интересное, что произвел он это в высшей степени неожиданное действие с обворожительной улыбкой, адресованной непосредственно предводителю, который как раз пристраивался поудобнее прямо на спальнике Ульрика явно с намерением начать некие нравоучительные беседы. Нечего и говорить, что предводителя как будто ветром сдуло – он мигом ретировался из палатки, и я успел его только попросить, чтобы он не закрывал молнию входной двери, с тем чтобы дать ветру выйти вон раньше, чем это пришлось бы сделать мне.

Я вопросительно посмотрел на Ульрика, продолжавшего лежать напротив меня с самым благодушным видом. Видя, что я жду от него некоторых объяснений, Ульрик с довольным видом сообщил, что он наконец-то придумал способ ограничить число визитов в нашу палатку, которые в связи с хорошим прохождением стали ежедневными и продолжительными как во время сеансов радиосвязи, так и до них, и после. Способ был, безусловно, как это только что было продемонстрировано на примере бедолаги предводителя, очень действенным. Только с моей точки зрения он имел явный и серьезный недостаток – одинаково сильно действовал как на нежелательных визитеров, так и на самих обитателей палатки, и прежде всего на меня. Понятно, что это оружие не действовало против своего создателя.

Дым окончательно рассеялся только к четырем часам пополудни, и этим незамедлительно воспользовались предупрежденные Уиллом остальные участники команды. Первым осторожно и, я бы сказал, принюхиваясь, в палатку заполз Мартин. Я в глубине души надеялся, что жалкие остатки хороших манер, сохранившиеся у Ульрика, несмотря на двухлетнюю суровую армейскую школу, не позволят ему применить свое грозное оружие в присутствии дам и, к счастью, не ошибся. На всякий случай во время всего митинга я держал двери в палатке открытыми, благо погода и солнце это позволяли.

Начали, как обычно, с уже много раз обсуждавшихся вариантов обеспечения экспедиции с русской и канадской стороны.

Я принимал участие в этом обсуждении, несмотря на то что у меня все еще оставались серьезные сомнения в том, что я приму участие в экспедиции в составе этой команды. Я все раздумывал, когда будет правильнее заявить об этом, и в конце концов решил, что сделаю это в Палотаке, где, по словам Уилла, нам предстояло более детальное обсуждение планов экспедиции. Сейчас же мне в любом случае было важно участвовать в обсуждении, особенно логистики, поскольку даже в случае своего неучастия я предполагал, что смогу заниматься вопросами транспортно-логистического обеспечения перехода, во всяком случае с русской стороны.

Пока же даже простейший расчет потребного собакам корма и распределение его по маршруту заняли у нашей профессиональной команды около часа времени. Затем последовал школьный урок навигации, на котором я объяснял всем, включая Уилла, неуловимую с его точки зрения разницу между магнитным склонением и наклонением, магнитным и истинным курсом. Все это со стороны, скорее, напоминало некий курс молодого бойца, но никак не разговор профессионалов. Исключение составлял, пожалуй, только Ульрик. Он, несмотря на свою молодость, был профессиональным гидом и специалистом по выживанию, поэтому кое-чему и нам с предводителем – самым известным в нашей команде полярным путешественникам – было не зазорно у него поучиться.

За примерами далеко ходить не надо – взять хотя бы постановку вчерашнего лагеря. Из-за очень глубокого и рыхлого снега трудно было установить эффективно работающие снежные якори для закрепления доглайна. Ульрик поступил замечательно просто. Он подкопал с одной стороны нарты и сместил их таким образом, чтобы они уперлись в край снежного бруствера – теперь никакие поперечные рывки привязанных к доглайну собак не смогли бы сдвинуть нарты с места, так что собаки были надежно привязаны. Другие каюры, увы, эту простую операцию не повторили. К счастью, обошлось без проблем во время кормления. Или еще пример. Ульрик ввел в наш обиход легкие фанерные ящики, используемые и для хранения всяких необходимых мелочей, и как столы в палатках. Кроме того, их было удобнее и компактнее упаковывать на нарты, и вновь никто не поддержал его в этом полезном начинании. Ульрик с недоумением говорил мне еще в начале экспедиции: «Не понимаю, как будто нахожусь в каком-то вакууме – хочу людей научить чему-то, но, похоже, ничего никому не надо и никто ничему учиться не хочет».

Профессионалу трудно найти общий язык с любителями. Я полностью разделяю точку зрения Ульрика, и мне кажется, что он тоже подумывает, как бы поизящнее выйти из состава команды и как бы лучше об этом заявить. Чувствуется, что в Палотаке предстоит не очень легкая дискуссия на эту тему.

Тем не менее мне совершенно ясно, что если и объявлять о таком решении, то это надо делать именно сейчас, во время сборов. Не стоит таить подобные сомнения в себе с тем, чтобы потом, на маршруте, не подвести команду – тогда отступать будет некуда, да и нельзя. (Увы, именно это и произошло ровно через год и именно с самым крутым из нас профессионалом Ульриком, но об этом – в следующей книге.)

Я понимаю, что цена неправильного решения очень велика: экспедиция будет длиться около четырех месяцев, на карту поставлено многое – жизни и судьба близких. Поэтому формировать команду так, как этого хотят спонсоры, а не по профессиональному признаку было неправильно, это означало идти на совершенно неоправданный, необдуманный риск, что не могло привести ни к чему хорошему.

Сегодня также обсуждали, как продолжать маршрут после Палотака. Решили двигаться по морскому льду к северу, к мысу Пэри, а там сменить собак на каноэ и пройти еще 150 миль до Тактояктака – это порядка 220 километров, примерно столько же, сколько мы прошли было от Арвиата до Черчилла.