История Индии

Как раз в это время, в 1562 году, Акбар женился на дочери раджпута, раджи Амбера из династии Каччваха. (Амбер находится возле Джайпура, города, который позже построили Каччвахи, став махараджами Джайпура.) Отчасти свадьбу сыграли, чтобы подтвердить, что покорность раджпутов падишаху не уменьшилась со времен его отца и сохранится в будущем. Вдобавок раджа, его сын и внук становились в иерархии моголов эмирами, а это позволяло им сохранить за собой владения, верования и клановые устои. Они принесли падишаху присягу и поставили на службу некоторое количество конницы. Сын раджи (Бхагвант Дас) и внук (Ман Сингх) вдруг вошли в круг самых доверенных офицеров Акбара. Этот опыт оказался настолько удачным, что распространился и на других раджпутских князей, причем женитьба фигурировала не во всех случаях.

Раджастхан, долго остававшийся логовом оппозиции и оказывавший упорное сопротивление, внезапно стал опорой империи. В 1555 году могольская знать (омра) насчитывала 51 человека. Почти все они были мусульманами неиндийского происхождения: тюрки, афганцы, узбеки, персы. К 1580 году число аристократов выросло до 222 человек. Около половины из них были индийцами, 43 — раджпутами. Такая ситуация устраивала всех. Моголы получили отличную военную элиту, а раджпуты готовы были служить великой всеиндийской империи.

Однако не все раджпутские князья пошли этим путем. Кого-то потребовалось убеждать, а Удаи Сингха из меварского клана Сесодия Рана не убедило даже собственное поражение. Как сторонник Рана Сангхи — противника Бабура в битве у Кханвы — и глава одного из древнейших раджпутских кланов, Удаи Сингх сформировал вокруг себя центр сопротивления. Он уже заручился поддержкой безутешного Баз Бахадура, бежавшего из Малвы. Верноподданничество Каччвахов он открыто осуждал. Наконец сын Удаи Сингха, гостивший при могольском дворе, внезапно бежал на юг. В 1567 году Акбар самолично отправился на юг, надеясь одержать победу над соперником, и осадил Читор.

Великая, хотя и не самая неприступная твердыня клана Сесодия стояла на rope, и подобраться к ней было непросто. Ее штурмовали такие славные полководцы, как Ала ад-дин Хильджи и Шер-шах. Акбар затянул осаду до 1568 года, расходы на нее намного превысили сумму, которую пристало тратить на обычный карательный поход. Взятие крепости стало делом чести, как обряд посвящения или подвиг Геракла. Удаи Сингх вместе с сыном давно сбежал под защиту родных гор (поступок совершенно не в духе раджпутов), бросив клан Сесодия, который с таким негодованием упоминает полковник Тоуд. («Это хорошо было бы видно на примере Мевара… если бы летописи не сохранили в списках князей имя Удаи Сингха»^{250}.) Акбар продолжал осаду несмотря на отсутствие врага. Эта осада превратилась в одну из главных драм той эпохи — с динамичной завязкой, славным сюжетом и кровавой концовкой. Защитники крепости совершили джаухар — бросились в последнюю атаку, оставив за спиной женщин, сгоравших в огне ритуального самосожжения. Вслед за этим войско Акбара безжалостно перебило еще 20 000 мирных жителей.

Читор так никогда и не отбили обратно. Подобно Виджаянагару, большую часть столетия он простоял пустым. Зато в сотне километров к западу, в менее заметном месте, где Сесодии уже успели запрудить озеро, Удаи Сингх, недолго думая, построил себе новую столицу. Он умер в 1572 году, но город называется в его честь Удайпуром. Именно здесь правители Мевара продолжали испытывать силу Моголов и наслаждаться раджпутскими легендами.

В это время Акбар тоже строил новую столицу. Прежде двор находился в Агре, где вдоль правого берега Джамны тянулись стены Красного форта, строительство которого завершилось в 1562 году. Попутно сооружались крепости в Лахоре, Аллахабаде и Аджмере. Они вместе с Агрой обрамляли ядро империи Моголов в северной Индии^{251}. В Аджмере сидел могольский правитель Раджастхана. Когда-то этот город был столицей Притхвираджа Чахаманы, в нем сохранился храм его современника, суфийского святого Муин ад-дина Чишти. К этой святыне Акбар совершил паломничество, чтобы вознести благодарность за успешное взятие Читора. Затем в Сикри, возле Агры, он встретился с живым представителем общины, шейхом Салимом Чишти. Падишах, которому исполнилось 26 лет, задумался о наследнике. Невест у него хватало, а детей все еще не было. Падишаху требовалось ободряющее слово, и шейх дал его, предсказав правителю троих сыновей. Жизнь первому из них подарила раджпутская княжна в 1569 году, пока Акбар поклонялся святыням в Сикри. В честь шейха ребенка назвали Салимом (хотя позже он получил имя Джихангир). Шейха осыпали почестями, а Сикри переименовали в Фатехпур-Сикри — ему суждено было стать местом постройки новой столицы.

Ее строительство — самая дикая из фантазий и самая причудливая из прихотей Акбара — началось в 1571 году, в том же году, когда гробницу его отца перенесли в Дели. То и другое исполнено в типичном духе архитектуры эпохи Великих Моголов, сложено, по большей части, из румяно-розового песчаника, отличается монументальными масштабами и величественными очертаниями. Гробницу Хумаюна строил персидский архитектор, который до этого работал в Бухаре. Огромное беломраморное здание не похоже ни на что, созданное прежде на субконтиненте (хотя Тадж-Махал скоро станет индийским клише). От короткой узкой «шейки» купол расширяется в объемную, мощного вида полусферу, как в тимуридском Самарканде и савафидском Иране. Эти формы оказались под стать повелителю-Моголу, которого всегда связывали с Персией.

Для падишаха, которого больше интересовала Индия, Фатехпур-Сикри предоставлял подходящие возможности. Мечеть и Высокие Врата — дворцовый комплекс Акбара — представляются несколько экстравагантными и персидскими по своей планировке, но в деталях отлично читаются индийский стиль и мотивы. Некоторые здания выполнены в вызывающе раджпутском духе, напоминая, например, дворец Ман Сингха Томара в Гвалиоре. Но больше всего — индуистских и джайнских храмовых мотивов, особенно из Гуджарата. В самом деле, завоеванный и потерянный Хумаюном Гуджарат был вновь присоединен и оказал свое влияние на архитектуру как раз во время строительства.

Помимо этого для правления Акбара характерна ужасающая эклектика в архитектуре, поскольку традиции и верования его подданных были столь же эклектичны. Начав с покровительства нескольким сектам, Акбар перешел к полноценному исследованию всех религиозных течений. В Фатехпуре-Сикри он устраивал настоящий базар с диспутами посвященных, проходившими с таким азартом, какой можно встретить разве только на слоновьих боях. К цитатам из Корана, приводимых шиитами, суннитами и исмаилитами, добавлялись мистические и популистские изречения суфиев различных орденов, горячее бхакти посвященных шиваитов и вишнуитов, насмешливая логика нагих джайнов и разнообразные озарения многочисленных аскетов, святых и прочих «бесчувственных отшельников».

Также там появлялись самоуверенные представители новых верований. Среди них были Кабир (знаменитый поэт и религиозный реформатор конца XV века) и гуру Нанак (основатель религии сикхов в начале XVI века). Кабир большую часть жизни прожил на берегах Варанаси, где энергию бхакти и суфийское благочестие он перенаправлял к высшей божественной силе, к которой относились и мусульманский Аллах, и индуистские брахманы. Подобные же идеи индо-мусульманского объединения вынашивал гуру Нанак, когда путешествовал по всей Индии, изредка возвращаясь в родной Пенджаб, где когда-то он служил счетоводом у Даулат-хана Лоди, «неотесанного и тупого человека» с двумя саблями, который встал на пути Бабура в 1526 году.

Подобно Кабиру, гуру Нанак признавал единое божество и равенство всех верующих, независимо от положения и касты. Улемы и брахманы, по его мнению, стремились поделить и присвоить неделимого, бесконечного и непостижимого Бога, как делили Его последователей на мусульман и индусов, шиитов и суннитов, вишнуитов и шиваитов. Сосредоточив разум на этом запредельном божестве, на его имени и слове, как те передавал гуру, живя по новобудцистским нормам благочестия и правды, человек может достичь святости, изменить карму и обрести спасение. Многие торговцы и земледельцы Пенджаба обратились в эту веру и образовали братства (пантхи) под управлением девяти гуру, преемников Нанака. Третьему из них, гуру Амар Дасу, Акбар пожаловал землю в Амритсаре, где впоследствии будет построен сикхский Золотой храм. Но пантхи оставались полностью религиозными структурами и не оказывали влияния в политической и военной сфере.

Определенно в теологические диспуты Акбара оказались вовлечены и португальские священники, присутствие которых стало заметно после завоевания Гуджарата. Посчитав царское приглашение за знак свыше, в 1580 году святые отцы из Гоа заявили о самом чудесном обращении за все времена. Однако во время диспута они были разочарованы— впрочем, как и остальные спорщики. Просветления на Акбара не снизошло, хотя слушал он с интересом. Он искал такую веру которая отвечала бы потребностям страны и которую смог бы принять его разум, веру, основанную на строгой логике, составленную (как Фатехпур-Сикри) из практических элементов, объемлющую весь мир, нечто монументальное и возвышенное, превосходящее все сектантские разногласия, примиряющее таких разных подданных. Запросы были высоки, и даже целый базар богословов не смог найти ответ.

Тогда неграмотный гений сымпровизировал свою, возможно, несколько наивную теологию, основанную только на тех элементах, в которых его величество был полностью уверено. В результате возникла концепция дин-и ил-лахи («священной веры»). Она никогда не была сформулирована письменно. Бог и его представители четко не определялись. Последователями учения стали придворные, которые смогли уверовать в божественное откровение падишаха. Абу-л Фазл, для нас наиболее ценный источник сведений о дин-и иллахи, считал, что главным свидетельством этого откровения было таинственное сияние, исходящее от царственного чела, как от зеркала. «Акбар-наме» целые главы отводит историческому обоснованию этого явления.

Этот труд начинается обычным мусульманским призывом «Аллах акбар!» («Бог велик!»). Но если вспомнить имя падишаха, этот призыв можно прочитать иначе, как богохульное «Акбар— бог!». Падишах жаловался, что когда эта фраза появилась на монетах, ее не воспринимали в каноническом значении. Но. принимая во внимание, что он забрал в свои руки все религиозные прерогативы, создал учение, претендующее на непогрешимость, и начал новую хронологию, которую назвал «Священной эрой», его жалобы выглядят неубедительно.

По крайней мере, так полагают критики. Правоверным улемам, которым Акбар особенно насолил, и всем, кроме придворных подхалимов, казалось, что ислам в опасности. В 1579–1580 годах образовалась первая серьезная оппозиция. Мусульманские первосвященники открыто осудили новые распоряжения, образовался центр мятежа. Восстали афганские отряды в Бенгалии и Бихаре и еще Хаким, сводный брат Акбара, правивший Кабулом. У него имелись претензии на трон, в войсках кипело недовольство, так что протест не был сугубо религиозным. Наконец в Джаунпуре была обнародована фетва, призывавшая мусульман к мятежу и провозглашавшая Хакима законным правителем с момента, когда во время пятничной молитвы будет сообщено о переходе власти падишаха.