История Индии

Смерть Аурангзеба в 1707 году и последующая борьба за власть открыли новые возможности. От имени царевича Муаззама имперские посредники попросили помощи англичан — требовалось отрезать пути к отступлению одному из соперников царевича. Взамен Питта пригласили обсудить условия фирмана. Соперник царевича никогда не добрался до Мадраса, Муаззам должным образом взошел на трон как Бахадур-шах, а Компания начала собирать слонов, лошадей, часы и музыкальные шкатулки, подходящие для подношений имперскому двору. Когда Питт покинул Индию в 1709 году, он все еще строил оптимистичные прогнозы, ив 1710 году предложение было возобновлено, через того же посредника, теперь на должности в Бенгалии. Часы и слонов отправили в Калькутту, и к 1712 году собрали посольство к Моголам. Но из Дели пришли новости, что Бахадур-шах умер.

Его «слабоумный» наследник едва протянул столько, чтобы обменяться письмами, но с восшествием Фаррухсияра надежды Компании вновь возросли. Новый падишах воспитывался в Бенгалии, где его отец был наместником после Шайста-хана. Некоторые англичане в Калькутте знали его лично, а Компания снабжала его воспитателей «игрушками». Очевидно, игрушки оценили по достоинству, так как новость о том, что около 40 тонн экзотических подарков ожидают имперского соизволения, привели к временному подтверждению привилегий Компании, а также к требованию немедленно отправить посольство в Дели. В 1715 году караван из 160 воловьих упряжек, 1200 носильщиков и множества телег, пушек и верблюдов отправился на запад через равнину Ганга, возглавляемый невозмутимым Джоном Серманом и под охраной 600 солдат.

«Принимая во внимание большую пышность и высокое положение царей Индостана, нас приняли очень хорошо», — писал Серман по прибытии в Дели. Он наслаждался пышными церемониями и раздавал щедрые взятки. Между тем врач посольства успешно излечил опухоль в паху падишаха. Его щедро вознаградили, но в вопросе с фирманом Фаррухсияр оставался равнодушным, что доводило англичан до бешенства. Только под угрозой ухода Компании из Сурата и других торговых пунктов в Гуджарате он смягчился. Потерять золото и торговые выгоды из-за листа бумаги было немыслимо. В канун нового 1716 года, через сто лет после первого ходатайства капитана Уильяма Хокинса, на фирмане появилась подпись падишаха.

Фирман, определивший территориальные и коммерческие права Компании в Индии, действительно «означал льготы, которые до сих пор не были дарованы ни одному европейскому государству». В Калькутте, Мадрасе и Бомбее, когда этот документ провозили по улицам и зачитывали у городских ворот, проходили праздники с салютами и тостами. Фирман стал хартией вольностей Компании в Индии. Он подтверждал данные падишахом привилегии, некоторые из них до сих пор были предполагаемыми, а не утвержденными. Он вовлекал Компанию в политическую иерархию империи Моголов посредством прямых отношений с падишахом, что породило конкуренцию с обласканными государем должностными лицами. И узаконивал санкции против тех, кто намеренно покушался на условия фирмана, что давало в будущем простор для интервенции. Тридцать лет спустя на основании фирмана Фаррухсияра Роберт Клайв оправдал свое наступление на Плесси и свержение Бенгальского набоба.

Но если прямое участие Компании в кастрации империи было впереди, то участие ее сотрудников в экономике Моголов или отрядов в так называемом «паниндийском военном базаре»^{302} уже стало фактом. По частной инициативе служащие Компании вкладывали средства не только во все виды морской торговли, но и в целый ряд монополий, служб, привилегий, доходных ферм и торговых концессий, которые ныне открыто предлагали свои услуги по всей империи. Чиновники и джагирдары давно привыкли получать денежные премии за права на взимание налогов. Но теперь, когда имперские полномочия перешли к другим лицам, то же самое произошло с правами и доходами почти всех вспомогательных служб. В провинциях наместники или независимые набобы все чаще передавали права на доходы многочисленным крупным заминда-рам, которые могли в дальнейшем получить статус второстепенных набобов или раджей. Так, в Бенгалии «к 1728 году более четверти номинальных доходов зависело от заминдаров (позже раджей) Бурдвана и Раджшахи. К концу правления набоба 60 % доходов шло от 15 заминдаров»^{303}. Но эти крупные заминдары в свой черед передавали большинство прав более мелким заминдарам, купцам, местным командирам войск и субподрядчикам. Крупные банковские дома Индии и мощные коммерческие интересы помогали финансировать рынок прав сбора налогов и выступали его главными покровителями. А поскольку реализация доходов и их превращение в деньги часто зависели от демонстрации силы, местные военные аристократы и вольные английские агенты тоже вступили в игру.

Обычно у каждой Компании был свой агент — баньян или дубаш. Переговоры Сермана в Дели во многом зависели от одного армянина с сомнительной репутацией. Питт нанял «самого окаянного мерзавца на свете», поскольку тот был «самым ловким и неутомимым коммерсантом»^{304}. Признав повысившийся за счет фирмана статус Компании и кредитоспособность нанимателей, такие агенты высоко оценили английских клиентов и с готовностью пристраивали как инвестиции, так и ссуды, необходимые для их финансирования. «Британцы присосались к индийской экономике благодаря динамизму своей политической экономии, а также неотступной жажде наживы»^{305}. Последние труды по изучению колониализма обращают внимание на решающую роль местной элиты, желавшей сотрудничать с колониальными властями. Такими были дубаши и баньяны, и благодаря их посредничеству британцы вошли в новый класс предпринимателей позднемогольской Индии.

Динамика политической экономии Моголов касалась не только денег, но и войск. Командиры финансировали операции, участвуя в предпринимательской деятельности, а коммерсанты защищали вклады, поддерживая военные операции. Так, даже до начала войны с Францией в 1740-х годах Британская компания через своих служащих косвенно нанимала и снабжала отряды заминдаров и сборщиков налогов. Компанию поддерживал фирман, дававший определенные права на доходы в провинциях. Она также значительно повысила число отрядов, необходимых для защиты собственности. Гарнизон Мадраса, например, увеличился с 360 человек в 1717 году до 1200 в 1742-м. Большую часть рекрутов нашли среди местных, многие происходили от индо-португальцев. Но индийских солдат, известных как «пеоны» или «сипаи», тоже принимали на службу. Существовали уже подготовленные профессиональные солдаты — маратхи, декани, афганцы, раджпуты, баксари (из Авадха), — которых правление Моголов оставило на мели, часто без средств к существованию. Субконтинент ими полнился. Рынок солдат, как и рынок должностей и доходных земель, позитивно сказывался на участии Европы в делах Индии.

Пусть фирман можно было использовать, чтобы обеспечить легитимность британской интервенции, пусть активный рынок коммерческих, финансовых и военных возможностей поощрял такое вмешательство, форсировали ситуацию англо-французские войны. Они стали предлогом, показали способ и вдохнули уверенность в британцев на первый шаг в индийский регион.

Французская Ост-Индская компания пришла в Индию позже ГЬлландской и Британской. Она была основана в 1660-х годах Жаном-Батистом Кольбером, состоявшим в переписке с Бернье, и в начале XVIII века быстро выросла. Пондишери, французская штаб-квартира, бросала вызов Мадрасу на Коромандельском берегу а Чанданнагар соперничал с Калькуттой в Бенгалии. Но это соперничество оставалось чисто коммерческим, даже когда Англия и Франция вели войны в Европе за испанское наследство. В Бенгалии обе компании одинаково решили игнорировать войну за австрийское наследство в 1740-х годах. Их коллеги на юге вели себя так же в отношении британского и французского флотов в Индийском океане. В конце концов трофеи Королевского военно-морского флота спровоцировали репрессии на суше и привели к захвату Мадраса в 1746 году. Оба флота постоянно высаживали на берег регулярные, или королевские, войска (в отличие от войск компании), обе компании набирали сипаев. Пестрые гарнизоны быстро превратились в дисциплинированные армии.

Вдобавок обе компании искали поддержки у ближайших соседей. Низам аль-Мульк, номинально губернатор Декана, а на самом деле — независимый набоб Хайдарабада, твердой рукой правил тем, что сейчас зовется штат Андхра-Прадеш. Но на юге тамильские земли бывшего султаната Голконды, хоть и часть провинции Низама, находились под властью второстепенного набоба, известного либо как Набоб Аркота (по названию столицы), либо как «Карнатский» (от «Карнатаки», изначально этим словом обозначали южную половину современного штата Карнатака — т. е. область Майсур-Бангалор — и соседние тамильские земли, перешедшие одновременно от виджая — нагарских наяков во владение Биджапурского султаната в 1630-х годах).

Земли этого набоба Карнатского окружали Мадрас и Пондишери, и он невольно открыл тайну превосходства европейских войск, придя на помощь британцам после их отступления из Мадраса. Дважды его армии из примерно 10 000 конников были отброшены 500 хорошо обученными пехотинцами и стрелками. Солдаты европейцев, вооруженные мушкетами и умевшие вести огонь синхронно, смогли поддерживать достаточную огневую мощь, чтобы сдержать традиционную атаку индийской кавалерии. Это стало сенсационным открытием. Кавалерия, в особенности совары Моголов, на хороших лошадях и в тяжелых доспехах, воплощали военную мощь Индии. Если они оказались уязвимы для пехоты европейцев, то же самое можно сказать о военной системе, их поддерживающей, и о власти, на них опирающейся. К давно признанному превосходству на море добавилась потенциальная угроза разгрома на суше.

В 1748 году новости о мире в Европе привели к возврату Мадраса британцам и временному затишью в англо-французском конфликте. Но в том же году умер Низам аль-Мульк, и немедленно встал вопрос о наследовании Хайдарабада. Один из кандидатов изгнал набоба Аркота, вследствие чего оба претендента на трон Хайдарабада тут же выдвинули своих кандидатов на Аркот. В такой ситуации европейские компании не могли не вмешаться. Их отряды только что проявили себя как самые эффективные на полуострове, но в данный момент простаивали без дела и дорого обходились работодателям. Более того, Мухаммед Али, один из претендентов на Аркот, стоял во главе войск, пришедших на помощь британцам в недавней войне. А Чанда Сахиб, другой претендент, поселил свою семью в Пондишери, говорил по-французски и был накоротке с Жозе Дюпле, амбициозным губернатором Пондишери.

Дюпле, снабжавший Чанду Сахиба войсками, как считается, первым использовал в Индии политические суррогаты. Отныне британцы и французы, даже если не находились в состоянии войны, могли продолжать борьбу под эгидой враждующих индийских царевичей. Через этих царевичей они расширяли свою власть без формального захвата территорий. Но идея суррогатной экспансии едва ли была нова, менее всего в Индии. «Система вторичных альянсов’’ не была блестящей стратегией, разработанной во Франции или Англии, она являлась общеизвестной и, вероятно, неизбежной чертой постмогольской политики XVIII века»^{306}. Более того, британцы уже проделали такой прием от имени маратхов, правителей Танджура. Оппортунизм Дюпле был не слишком оригинальным, всего лишь искренним.