Госсмех. Сталинизм и комическое

сейчас там великолепные материалы для драматургии. Почему сейчас? Дело в том, что сейчас уже можно говорить не только о прочном колхозном строе, но и о колхозном характере человека. То есть определенно и явственно сложились характер и поведение людей, которые принципиально отличаются от характера и поведения людей строя крестьянского. Это не теоретические умозаключения. Это теория, вошедшая в плоть и кровь нашей деревни… В деревне окрепли, сформировались, определились невиданные люди как результат невиданного строя[1020].

Этот невиданный строй и нуждался в нормализации и доместикации, что и обусловило появление жанров колхозной поэмы, романа, пьесы, комедии, фильма, картины, где эти небывалые люди, не зная реальных проблем, встречались с жизнью.

Показательной стала скандальная история с комедией Николая Винникова «Белая ворона» (1950), которая самой «Правдой» была избрана для показательной порки.

Старуха Меланья Трифонова и ее внучка Даша решили отказаться от личного скота и передали своих корову и кабана в колхозное хозяйство, поскольку их колхоз настолько богат и они получают на трудодни так много, что им просто незачем возиться с коровой и кабаном. Однако председатель колхоза Степан Верстатый думает не о ликвидации личных хозяйств, а о том, что путь к зажиточной жизни и изобилию в каждом колхозном доме лежит через расширение подсобного хозяйства, а потому он стремится помочь колхозникам обзавестись вторыми и третьими свиноматками. Бабку Трифониху он обвинил в том, что она «преждевременный коммунизм устраивает», и обозвал «белой вороной».

Заставив жену заниматься домашним хозяйством, Верстатый превратил ее в «домашнюю рабу». Между тем в колхозе уже такое изобилие, что непонятно, зачем вообще колхозникам работать: «Мы дали государству все, что с нас полагалось и даже с походом, — заявляет Верстатый. — Хлеб. Овощи. Фрукты. Мясо, молоко, яйца. Теперь обязаны подумать о тех, кто все это обеспечил, — о колхозниках <…> Зерно авансом они уже получили. Однако аванса хватит до нового урожая. Овощами и фруктами тоже обеспечены». Поэтому Верстатый решает всем колхозникам дать еще по корове и свиноматке. Старуха Трифониха и ее внучка отказываются от «избытка всего» да еще и приводят свою скотину в колхозный коровник.

На этот производственный конфликт накладывается водевильный: Даша и сын Верстатого любят друг друга и хотят пожениться, но отец, все время ругаясь с будущей невесткой, категорически возражает. Цепь водевильных недоразумений приводит к счастливому финалу. Племенная свинья родила семнадцать поросят, а восемнадцатый родился «мертвым». Если бы он выжил, это был бы мировой рекорд. Считавшегося мертвым поросенка Трифониха и ее внучка уносят со свинофермы к себе, чтобы втайне выходить и затем пристыдить свинарей. Они просят сына Верстатого, у которого роман с Дашей, купить в городе детскую соску, другого колхозника просят принести молока, третий сколачивает маленькую кроватку. С их двора доносится поросячий визг, который соседи (Верстатые) принимают за детский плач, и «по совокупности обстоятельств» решают, что Даша родила им внука, из-за чего молодых людей нужно срочно поженить (в финале (само)обман, разумеется, выясняется). Теперь Верстатый зовет Дашу в невестки, обещает ей безбедную жизнь в доме «под железной крышей, хозяйственные пристройки, сад, огород, птица разная, свиноматка с приплодом, корова с двумя телочками». Даше не придется работать в колхозе, она будет домохозяйничать. Но Даша отвергает это щедрое предложение: «Не богатство это уже, а бедность. Настоящее наше богатство на Волге, на Днепре, на Амударье создается… В колхозах, на колхозных полях и фермах наше богатство». Даша мечтает об агрогороде, о библиотеке вместо коровника.

Старуха Трифонова демонстрирует полный отказ от крестьянского прошлого, заявляя Верстатому: «Забирай свою корову обратно. Не нужна она мне, мешает. Хочу быть вся целиком колхозная — до последней думки перед сном. Хочу, чтобы и сны мне снились про колхозные дела, а не про что другое!» Этим бунтарским настроением заражаются и другие колхозницы, включая жену Верстатого Евдокию, которой надоело работать по дому и которая мечтает работать на колхозной ферме. Она оставляет мужа одного с коровой, которую он не умеет доить и которую ему приходится обманывать, притворяясь Евдокией — надевая ее кофту и платок.

В финале Верстатый признает, что ошибался. Он сдает свою корову в колхоз. Спасенный Трифоновыми поросенок делает свинью Нимфу мировой рекордсменкой. Грядет свадьба Даши с сыном Верстатого. Все счастливы, и в этот момент приходит ответ от министра на жалобу старухи Тифоновой, где тот объясняет, что товарищ Сталин еще в 1930 году говорил, что по мере роста зажиточности колхозников они начнут отказываться от личного хозяйства (что теперь и происходит), и это уже является признаком наступающего коммунизма.

«Содержание» пьесы Винникова сводится к тому, что современные колхозники настолько готовы к коммунизму, что не только ощущают его приближение, но дозрели до перерастания артели в коммуну. Советская власть сделала их жизнь настолько изобильной, что подсобное хозяйство им стало в тягость. Как обозначил эту ситуацию рецензент, «сама советская жизнь в своем непрерывном восходящем развитии порождает новые конфликты»[1021]. Конфликт пьесы является производным от слишком хорошей жизни: она настолько хороша, что председатель колхоза, который не понял наступивших перемен, оказывается отсталым, становится «преградой на пути вперед». Но на пути успеха самой пьесы Винникова встали жанр и комедийные приемы. Критики отказывались признать, что имеют дело с водевилем. Поэтому, когда они вспоминали о «реализме», то не могли найти мотивировок поведения персонажей (о том, что они диктуются актерскими амплуа, вспоминать не полагалось).

В финале пьесы автор ставит Верстатого в такое положение, когда он на собственном опыте узнает, что такое вести личное хозяйство. Только тогда он дозревает до того, чтобы сдать свою корову в колхоз. Но критики были недовольны таким поворотом сюжета, ведь тогда «получается, что драматург слишком мало полагается на силу аргументов Трифонихи и Кузьминой (парторга колхоза. — Е. Д.), на силу общественного воздействия колхозников на председателя»[1022]. Вместо «личного опыта» (который является производным комического амплуа) критика находила проблемным само сценическое действие. Мотивы героев должны определяться не действиями, но идеологией («теорией»): оказывается, что Верстатый потому действует «старыми методами», желая повысить зажиточность колхозников дополнительными личными коровами, что «отстал от жизни» (то есть от «передовой теории»): «Недостаток идейности, слабость в теории помешали ему вовремя разобраться в предложении Трифоновых, вовремя поддержать их инициативу»[1023].

С другой стороны, слишком реалистичные мотивировки действий колхозников также не устраивали критику, поскольку казались недостаточно идеализированными. Так, на протяжении пьесы автор называл уход за домашним скотом то «маятой», то «мучением», то «домашней барщиной», тогда как проблема вовсе не в трудностях колхозников, связанных с ведением домашнего хозяйства:

Разве дело только в этих в трудностях? Целесообразность передачи в колхоз личного скота в такой артели, как «Звезда», определяется, конечно, не тем, что колхозники «мучаются» с личными коровами, а тем, что они хотят идти дальше на пути развития коллективного хозяйства, на пути к высококультурной, зажиточной жизни. Они исходят не только из опыта ведения личного хозяйства, но и из идейно-глубокого понимания перспектив развития колхоза и всего советского общества[1024].

Задача совмещения театральных амплуа с «перспективами колхозного строительства» оказалась невыполнимой.

Комедия была поначалу тепло принята театрами и критикой. Журнал «Театр» даже поместил рецензию с соответствующим названием «Чувство нового», где утверждалось, что в пьесе Винникова «есть главное — живое дыхание жизни, правдивое изображение советской действительности в ее развитии»[1025], и что реализм ее таков, что главная функция колхозной комедии — нормализация и доместикация колхозного строя — решены блестяще, а в главной героине «нет уже ни одного куска от крестьянки прошлого. Колхозную жизнь Даша постигает без оглядки на прошлое»[1026]. Но 10 февраля 1951 года на пьесу обрушилась «Правда». В фельетоне Ивана Рябова говорилось:

Автору кажется смешной непомерно раздутая история о том, как его современники приняли поросячий визг за голос младенца и попали впросак. Но нам не смешно. Театр — не балаган, в котором лицедеи добивались того, чтобы зрители надрывались от утробного смеха. Нам противно читать страницы пьесы «Белая ворона», наполненные дичью, фальшью, пошлостью. Кто может поверить, что в тамбовской деревне или в украинском селе сейчас имеют место те факты и явления, о которых рассказывает комедиограф? С кого он пишет свои портреты? Где он слышит те разговоры, которыми заполнены страницы пьесы? В каком царстве-государстве поются те песни, кои он вкладывает в уста молодых людей?[1027]

Логика рассуждений критика симптоматична. Коль скоро это «реализм», изображенное в пьесе — не просто «бред», но издевательство над советской действительностью, что следует рассматривать как политическое обвинение: автор

впал в состояние самообмана. Он полагает, что показал новых людей новой деревни, но это не так. Перед нами возникают те персонажи, которые были знакомы нам по сценам из простонародного быта, писавшимся посредственными литераторами в старое время. Крестьян в тех сценах не было. Были пейзане.

Рассматривая фарсовую комедию, имевшую прямую связь с балаганом, «Правда» утверждала, что «театр — не балаган». Серьезное «содержание» не укладывалось в жанр комедии положений, которая становилась слишком смешной, вызывая «утробный смех».

Интересно, что само «содержание» критике не подвергалось: изображенное в комедии «коммунистическое отношение» колхозников к личному хозяйству вопросов не вызывало: в 1950 году в советском театре безраздельно царствовала бесконфликтная пьеса, а «черты коммунизма» и «поэзия нашей жизни» усматривались везде и всюду. Поэтому изображенное Винниковым коммунистическое отношение колхозников к собственности было в русле линии партии на тот момент.

Но в марте 1953 года Сталин умер, а в сентябре состоялся пленум ЦК, посвященный катастрофическому положению в сельском хозяйстве. Он уменьшил сельскохозяйственный налог в 2,5 раза, списал недоимки по сельскохозяйственному налогу предыдущих лет, увеличил размеры приусадебных участков колхозников, повысил заготовительные цены на сельскохозяйственную продукцию, расширил возможности для развития колхозного рынка, то есть сделал все то, что было немыслимо не то что в 1950 году, но даже за полгода до пленума, и против чего была направлена пьеса Винникова. Уже в следующем году о ней писалось:

Драматург пропагандировал в этой пьесе осужденные партией ошибки в колхозном строительстве, выразившиеся в ликвидации личного хозяйства колхозников в момент укрупнения колхозов, отказе колхозникам в праве иметь продуктивный скот в личном пользовании[1028].