Госсмех. Сталинизм и комическое

Хотя колхозные комедии не только шли во всех театрах страны (вплоть до самодеятельных колхозных), но издавались огромными тиражами — 80, 100 и даже 150 тысяч экземпляров, — сталинский комедийный жанр был во всех смыслах неустойчивой конструкцией: не только «серьезное» содержание плохо уживалось в нем с комедийной формой, производственные коллизии — с водевильными, а должностная номенклатура персонажей — с их сценическими амплуа, само «содержание» с легкостью отменялось или переворачивалось.

Нельзя сказать, что когнитивный диссонанс, который способны были вызвать колхозные комедии, совсем не беспокоил их авторов. Некоторые из них, такие как посвятивший себя этому жанру Корнейчук, занялись даже своего рода металакировкой: тематизировали эту разукрашенную жизнь, включив в свои пьесы сеансы «самокритики», превратив «незнание жизни», «отставание» от нее в предмет комедийного о(б)суждения и сделав их частью сюжета.

Так, в комедии «Приезжайте в Звонковое» Корнейчук вывел приехавшего из города художника, который рисует «сельских тружеников», идеализируя их. Приняв местного пьяницу, выдававшего себя за партизана и рассказывавшего байки о своем «казацком роде», за «мудрого казака», он рисует его идеализированный портрет, который приводит в восторг его друга, такого же оторвавшегося от жизни архитектора. Но колхозники не верят, чтобы «такой культурный человек захотел такую рожу рисовать». А «культурный человек» потому и поверил в аутентичность «оригинала», что слишком «культурен». «Лакировка» объясняется здесь незнанием жизни, отрывом от нее. Эта «самокритика» казалась Корнейчуку столь важной, что уже в следующей пьесе он превратил приехавших в колхоз писателя и художника в главных персонажей.

Его «Калиновая роща» (1950) — колхозная версия «Фронта». В ней засидевшийся на посту председателя колхоза Иван Романюк, за двадцать лет превратившийся в рутинера, «заболел самоуспокоенностью». В борьбу с ним вступают председатель сельсовета Наталья Ковшик и моряк-черноморец Карп Ветровой. В финале Романюка снимают, и колхоз переходит из категории «хороших» в категорию «лучших».

Образцовая бесконфликтная пьеса, «Калиновая роща» хорошо объясняет, почему торжество колхозной комедии пришлось на послевоенный период. Бесконфликтность — продукт социальной гармонизации. Последней противопоказана трагедия (в основе которой — дисгармония). Она реализует себя либо в героике, либо в сатире. Но в отличие от трагедии и сатиры, героика бесфабульна: если в первой субъект оказывается больше своей социальной роли, а во второй — меньше, то в героике он совпадает с ней. Гармонизирующий, разрешающий противоречия финал комедии делает ее наиболее адекватной формой бесконфликтности.

Романюк полагает, что в его колхозе все в порядке, а «порядок» для него — это место «крепкого середнячка»:

Не все же о Дубковецком, шполянцах да о Макаре Посмитном писать! И так они позанимали все центральные президиумы да все газеты своими портретами. Они, конечно, передовые, но мы, средние колхозы, есть основная сила. Пусть немного подвинутся.

С ним не согласны те, кто считает, что у колхоза «все есть для того, чтобы передовым стать». Все дело в организации хозяйства. Вот как объясняет это Ветровой:

Наш председатель <…> привык смотреть на тех, кто от нас отстал, а не на тех, кто далеко впереди нас. Гордится тем, что он передовой среди отсталых, вместо того чтобы поднять трудовую дисциплину, увеличить нормы выработки.

Однако, подобно тому, как в пьесе «Фронт» уходящему Горлову воздавали почести за былые заслуги, Романюк подан как «отставший от жизни», но в целом положительный персонаж. Его главный противник Ветровой говорит о нем: «Девятнадцать лет председательствует, люди ему доверяют, воевал хорошо, до Берлина дошел, и, когда нужно будет, уверяю — сапер Романюк наведет мосты через воды. Такие люди нам дороги». Он просто не хочет «брать быка за рога», «покрывает лентяев», избегает конфликтов, тогда как передовики требуют… более высоких норм: «Введите такие нормы, как в нашем звене, тогда не только сорняков не будет на полях, а урожай утроим». Романюк резонно отвечает, что нельзя равняться ни на передовых, ни на отсталых, что нужны средние нормы.

Но противники отставшего председателя не перестают доказывать, что их колхоз имеет все то же, что и передовые колхозы, и потому у него есть все возможности для рывка: «Им и нам государство дает лучшие машины, им и нам служит передовая наука, для них и для нас один ЦК и одни указания партии, одна программа, которую они выполняют, а мы ковыляем, как старые клячи. На крейсере сидим, а веслами гребем. Да разве так можно?» Ориентация Романюка на «крепкую середину» себя исчерпала. Как объяснял главный теоретик бесконфликтности Владимир Ермилов,

взаимоотношения между передовым и средним в нашей действительности, да и сами эти понятия подвижны; если передовое не становится еще более передовым, то оно быстро становится отсталым. При таких закономерностях нашей жизни ориентировка на «среднее» есть не что иное, как ориентировка на отсталое[1029].

В конфликте хорошего с лучшим Романюк проявляет себя как предельщик. В финале он раздавлен, сдает дела Ветровому и отправляется «культуры набираться» — «к Дубковецкому в колхоз, поступаю в рядовые. В рядовые, даже не в сержанты. Вот в какую я хвазу попал!» «Хваза» — это юмористическая характеристика героя (Корнейчук наделял многих своих героев такими словечками). Он описывает Романюка с «добрым юмором». Открытые им в комедии «В степях Украины» председатели переходили из одной колхозной пьесы в другую. Но «Калиновую рощу» отличает то, что это еще и своего рода Künstlerspielen. Помимо типично производственного, мелодраматического и водевильного конфликтов, в пьесе «поднимается тема изображения колхозной жизни в советском искусстве». Писатель и художник оказались в центре действия, а сама пьеса строится на теме репрезентации колхозного села в искусстве.

В качестве каркаса Корнейчук использует сюжет «Ревизора». Этим он не только заявляет о сатирической направленности свой пьесы (речь идет, конечно, о «положительной сатире»), но и заставляет зрителя сопоставлять своих персонажей с гоголевскими. Это рискованное сравнение предпринимается им безо всякой опаски, настолько актуальной представляется ему апелляция к Гоголю. Романюк собирает в саду своего «нового, под черепицей, дома» все руководство колхоза, чтобы сообщить им новость: «Садитесь». Все сели. «Я вызвал вас, чтобы…»:

Романюк. <…> Вчера вечером приехало к нам одно важное лицо, и говорил я с ним часов пять. И на очень высоком уровне. Видно, оттого и голова болит. <…> Столичная птица к нам залетела.

Вакуленко. Уполномоченный ЦК?

Романюк. Уполномоченные ездят, когда дела плохо идут, а у нас все в порядке. Уже третий год стоим твердо на ногах. <…>

Вакуленко. Так кто же?

Романюк. Приехал писатель, лауреат.

Вакуленко. Проездом?

Романюк. Нет. Тут будет жить. На все лето к нам, а может, и на больше. Прямо из Киева. <…> (Кандыбе). Мартын, ты, как секретарь сельсовета, после завтрака покажешь ему наше село. Ты, Василиса, тоже пойдешь. Проведите по главной улице, сверните возле Матрены Бабенковой направо… <…> Не надо прямо, слушай, что тебе говорят. Там же мостик разрушенный перед правлением колхоза. Да и само правление очень облупилось, нужно срочно побелить. Я дал команду — сегодня побелят, а завтра примем его в правлении. <…> Он будет писать про нас, чтобы все знали, какие мы есть. А друг его будет портреты рисовать, чтобы все видели, какие у нас люди.

Но заместитель председателя настроен куда более серьезно:

А ежели секретарь их сюда направил, чтобы лауреат нас описал, да еще в комедии? <…> Кто его знает! И как начнут над нами смеяться по всей Украине, а может, и до Москвы докатится, да начнут на наши портреты смотреть и пальцами тыкать: вот он, Иван Петрович Романюк, во всей красе…

Но Романюк спокоен: «Не может этого быть! Он человек почтенный, сурьезный, а не какой-нибудь сочинитель комедий».

Итак, писатель (а с ним приезжает и его друг художник) — это ревизор, государственный чиновник (каковым в то время был и сам Корнейчук). Но оба они настроены вполне благодушно. Писатель Батура в восторге от села: «Это для нас праздник. Здесь такая чудесная природа! Не село, а сплошной сад. А какая речка!.. Боюсь, мой друг останется у вас навсегда». Художник Верба в восторге от его жителей: «Какие у вас красивые люди!»

Писатель и художник — не лакировщики. Батура написал замечательный роман, в главного героя которого влюблена Наталья Ковшик. Описанный в книге фронтовой друг писателя, храбрый матрос, павший на войне, оказывается тем самым матросом Ветровым, который воюет с Романюком. Он выжил, уехал в село. И теперь Наталья не может поверить в то, что прекрасный романтический моряк из книги — перед ней. Невероятное это совпадение подается как вполне вероятное, что являлось признаком «лакировочной» эстетики, доступно объясненной читателю все тем же Ермиловым:

Могут сказать: цепь «случайностей», редкие, небывалые встречи, «нереалистично»! Но искусство изображает то, что возможно , что может произойти в жизни, а в нашей жизни могут произойти все эти чудесные встречи, которые происходят в этой Калиновой роще, потому что сама наша действительность романтична, поэтична. И потому-то все «случайное», «необыкновенное», романтическое в пьесе Корнейчука не производит впечатления фальши, выглядит естественным и реалистическим. Вот эта тема — красота нашей реальной действительности, оказывающейся еще более поэтической и романтической, чем сама поэзия, — эта тема и составляет источник лирического юмора пьесы. <…> Выдуманная поэзия ничего не стоит. Подлинная поэзия заключена в самой нашей действительности, в ее буднях, — надо уметь увидеть и понять ее… Чем реалистичнее, тем романтичнее! — таков характер самой нашей жизни и нашего искусства[1030].

Этот «романтический реализм», который впоследствии будет назван «теорией бесконфликтности» и «лакировкой», не только пронизывал сюжет пьесы, но тематизировался в ней. Писатель приехал изучить жизнь колхоза Романюка, но Ковшик убеждена, что колхозное начальство занимается очковтирательством, пытаясь показать гостям «товар лицом». Эти сугубо производственные коллизии становятся комедийными только благодаря манере героев изъясняться, мешая принципиальность, лукавство и «добрый юмор»:

Ковшик. Лучше пусть выведет нас такими, какие мы есть, а то как начнет выдумывать — хуже будет.

Романюк. Я не против, чтобы он здесь был, только не сегодня. Мы же собираемся поговорить по душам…

Ковшик. Писатель и должен о душе писать.

Романюк. Я все-таки категорическим путем против.