Белый камень в глубине колодца

***

Пашу выписали только через три дня, и Соня с Шуриком отвезли его к Суворовой. Втула храбрился, однако путь на костылях от машины до лифта стоил ему заметных усилий.

— Ты на работу после обеда? — спросил он, падая в кресло и незаметно вытирая пот со лба.

— Отгул взяла. Совмещу приятное с полезным, — крикнула Соня уже из кухни, куда они с Шуриком отволокли три огромных пакета с продуктами. — Высплюсь, приготовлю что-нибудь съедобное и испытаю на тебе!

Втула сглотнул, но успокоил себя тем, что готовка — вещь небыстрая, а в таких неискушенных руках, как у Сонечки… Может, и пронесет. На худой конец, всегда есть шанс заслать мадам в душ, а самому потихоньку выбраться из квартиры и устроить внеплановое отключение электричества. Пока разберутся что к чему, уже и вечер наступит.

Шурик, закончив набивать стрекочущий от такой чести холодильник, взял из вазочки печенье и подошел к окну, чуть отодвинул занавеску с подсолнухами. У машины никто не отирался, но оставлять ее надолго, когда работаешь без напарника, не положено по инструкции.

Соня, мурлыкая себе под нос попсовую песенку, доваривала кофе. Что-что, а это у нее выходило в совершенстве. Шурик кашлянул:

— Пойду я, Софья Константиновна. Ничего больше не надо?

— Да погоди ты, хоть кофе попей. В кои-то веки есть с чем. Подождут террористы.

Шуткой Суворова пыталась сгладить остроту момента. Атмосфера среди своих царила более чем напряженная: с неделю назад в собственной машине подорвался один из Костиных московских партнеров. И родной город, и златоглавая столица стояли на ушах. Шумиха получилась знатная, причем устроена она была неслучайно, а с чьей-то грамотной подачи. Списали, разумеется, на других людей и другие обстоятельства, но… Времени до двенадцатого марта оставалось всего ничего, будто они могли об этом забыть!

Немудрено, что Шурик юмора не оценил: подобрался весь, положил на стол нетронутое печенье. Он в одиночку тянет больную мать и младшую сестру, подрываться ему нельзя.

— Спасибо, но я пойду.

— Извини, глупо получилось. — Она поставила перед ним чашку на квадратном блюдце. — У самой крышу сносит. Ты отцу про меня говори как есть, только при встрече, не по телефону. По телефону у нас без происшествий. Сама заварила кашу, сама и хлебать буду.

Шурик собирался возразить, но промолчал.

— Понял, пойду. Всего вам доброго.

— И тебе, Саш, — сдалась Суворова. — Осторожнее там, на дороге.

— О чем чирикали? — спросил Втула, когда Соня заперла за Шуриком дверь и вернулась в гостиную. — Это я в роль серьезного отношенца вхожу, ты не подумай.

— Плохо входишь. — Она скрылась в спальне. — А вот чего ты до сих пор здесь сидишь, вопрос хороший. Марш в ванную!

Паша был снабжен полотенцем, сменой белья и отправлен в душ.

— Будешь тонуть — ори.

— Ты чего?! Я один точно утону!

— В ванной стоит сиденье, так что не утонешь, — отрезала Соня, которая мысленно была уже в борще. — Все для тебя, говорила же. А сейчас не отвлекай, я пытаюсь вспомнить…

Играть так по-крупному. Почему борщ? Борщ — это, если хотите, первый символ серьезных отношений после котлет и скалки. У всех он получается, чем Соня хуже? Как достанет сейчас тетрадь с фирменными рецептами Ирины Олеговны да ка-ак забабахает пир на весь мир!

Не была Соня Суворова полной кулинарной бездарностью, просто не любила готовить, предпочитая платить домработнице, а самой работать на полную катушку. Толя борщей от жены не требовал. Наоборот, наличие в доме прислуги ему льстило. Будь чопорная Эмма Львовна чуть помоложе… Но домработницу для дочери выбирал лично Костя.

Привыкшая к чужим людям в доме, Сонька никогда не задумывалась, что ее могут, к примеру, отравить. Та же Ирина Олеговна считалась полноправным членом семьи, заменила Соне маму и бабушку, и на ее похоронах девушка плакала, как не всякий плачет по родным…

«Ладно, не будем о грустном. — Она оббежала пальцем корешки старых тетрадей в шкафу и, не найдя нужной, закрыла стеклянную дверцу. Принесла из кухни табурет и полезла на шкаф. Чихнула от скопившейся там пыли. — Может, в коробке с фотками посмотреть?»

Эмме Львовне Соня устроит кратковременный отпуск, будет учиться вести хозяйство самостоятельно. Не ради Паши, тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Ей это позарез нужно, и уже давно. Втула всего лишь подтолкнул в верном направлении.

Кстати, о Втуле. Суворова обернулась, держась за шкаф, и посмотрела на настенные часы. Так и есть: пока она, успев порезать палец, чистила овощи и размораживала мясо, а потом полезла искать кулинарный талмуд, Паша уже сорок минут плавает, и ни гу-гу.

— Паш, ты там живой?! — Соня спрыгнула с табуретки и побежала в ванную. Постучала, дернула дверь — заперто. — Втулкин, ответь! Ты зачем закрылся? Па-ша!

— А я все думаю, когда она обо мне вспомнит, — откликнулись из-за двери. — Классные у тебя уточки, так прикольно плавают. Ути-пути!

До Сони не сразу дошло, чем он там занимается, а когда все-таки дошло…

Кое-кому повезло, что у резиновых тапок бывают высокие жесткие пятки, а в элитных квартирах — крепкие двери.

— Ты что, ванну набрал? Ты уток открыл?!

— А чего, нельзя было? Ну прости, тут написано «Для детей от трех лет», а я уже лет тридцать как трехлетний. — В ванной что-то звучно плюхнулось, скрипнула дверца тумбочки. — Вау, а ЭТО ЧТО?! Со-о-оня…

Суворова завыла. Зря она рассчитывала, что Втула не полезет по шкафам. Нет, что действительно зря, так это то, что, прежде чем запускать Втулу, по шкафам не полазила она сама. Машинально понадеялась на людскую добропоря… Она что, серьезно?

Убьет гада на фиг! Особо изощренным способом.

Взгляд упал на порезанный в борьбе с картошкой и криво заклеенный пластырем большой палец. А ведь Паша еще не знает, что день грядущий ему готовит.

— Сволочь ты неблагодарная, Втулкин, — как можно плаксивее сообщила Сонька, бесшумно сдвинула шпингалет, запирая дверь снаружи, и, забыв о заветной тетрадочке, ушла вершить правосудие.

Зачем ей инструкция? Подумаешь, борщ сварить! Она и не с таким справлялась.

Примерно час спустя Втула был выпущен из водного плена и торжественно препровожден к столу, где его дожидались праздничная белая скатерть, бутылка шампанского, красиво нарезанный хлеб и он — Его Величество БОРЩ!

Учуяв знакомый запах, Паша замер в проеме робким зайчиком, внезапно вспомнившим, что забыл выключить утюг… не запер трехкомнатную норку… не купил морковки к ужину — да мало ли чего?

— Я не поняла, тебе особое приглашение нужно? — Суворова была невозмутима и непреклонна, как Фемида. — Тогда добро пожаловать! Проходи, присаживайся. Не переживай, статистика показывает, что смертность в подобных случаях минимальна. Так, мелкие бытовые травмы. Первая помощь у меня тут. — Она встряхнула заранее приготовленной красной коробкой из-под обуви, заменявшей в Сонином доме аптечку. — Так что не боись, все продумано.

Паша осторожно прошел к столу, сел, подозрительно посмотрел на Соню, затем — на то, что поставили перед ним, и взгляд из подозрительного трансформировался в обреченный. Он потянулся к спасительным костылям, однако те уже уплыли.

— Пока не поешь, не отдам. Все зависит от тебя.

Паша понял, что зря покусился на уточек, но сдаваться без боя было не в его правилах.

— Слушай, может, ты начнешь, а я подтянусь?

— Втулкин, кто из нас двоих мужчина: я или ты? Решил начать серьезные отношения — будут тебе серьезные отношения. Вперед и с песней!

— Сонь, ну, Сонь, ты же знаешь, первый раз — он трудный самый, на всю жизнь запоминается. Короче, я не готов! Я боюсь.

— Ты? Боишься? — не поверила Суворова.

— Я же только что из больницы, — отбрехивался Паша, выразительно хлопая себя по гипсу, — пожалей болящего и тяжкий труд отечественных хиру…

— Втулкин, я жду.

Паша засопел. Ну не готов он помирать во цвете лет!

— Мадам, я вас умоляю, давайте начнем с чего-то более традиционного и менее радикального. С яичницы, например. Пожалуйста!

Когда Софья заговорила, в ее голосе проскакивали металлы, электроны и прочие достояния науки физики:

— Последний раз повторяю, для особо одаренных: кончай ломаться, бери ложку и ешь мой борщ!

Борщ на повестку дня оказался не так уж плох. Немного недоварен, слегка пересолен, нес в себе чуть больше картошки, чем надо, и самую малость горчил, но для первого раза Соня справилась блестяще. Так Паша ей и заявил, убедившись, что жить будет и первая помощь ему не потребуется.

— Талантливый человек талантлив во всем, — вещал он, для пущей убедительности кивая в такт своим словам. — В тебе, возлюбленная моя София, определенно есть задатки…

— Ой, да ладно, — довольно жмурилась Соня, — отдам я тебе твои костыли.

— И уточек?

— А уточек, яхонтовый, еще заслужить надо. Будешь учить меня готовить. Заранее настраивайся: как доедим борщ, будем лепить пельмени и жарить оладьи…

Отчаянный стон.

— Из кабачков, — непреклонно. — Давно хотела научиться.

Можно было бы сказать, что первый день серьезных отношений господ Лаперузов закончился удачно, если бы тем же вечером Соне не позвонили.