Белый камень в глубине колодца

Глава 10. Гордость и предубеждение

Агнесса и Соня нашли друг друга. Глядя на этих двоих, мило щебечущих на тему смерти, справок и наследства, Паша даже приревновал. Зато у мадам нотариуса обнаружились потрясающая улыбка, хрипловатый смех и искренняя любовь к неработающей доле населения, начиная от младенцев и заканчивая старушками. Втула ни за что бы не подумал, что Соня Суворова может быть с кем-то милой. Или она снимала предохранители с клыков исключительно в его присутствии? Ох уж эта женская многослойность.

От действительно сложных женских натур Паша бегал, как призывник от военкома. Чем проще женщина, тем легче приучить ее к лотку. И выгнать, если вдруг нагадит не в том месте. В паспорте, например. А сложная женщина — это постоянный напряг. Ни расслабиться с ней толком, ни пошутить, ни за порог выставить. Уйти-то уйдет, но обязательно вернется, и не факт, что в следующий раз уходить придется не тебе. Был у Паши один такой экземпляр, повторять не тянуло.

Соня не показалась Паше чем-то таким уж сложным. На лицо нотариус, добрая внутри. Главное, ключик к ней подобрать. Уровень сложности где-то второй-третий по пятибалльной шкале. Идеально, чтобы вернуть форму, а то расслабился он в последнее время, переел подгнивших пергидрольных яблочек, которые сами падают в руки. Хотелось чего-то новенького, необычного, с перчинкой. И Соня подвернулась как нельзя кстати.

Может, какая-нибудь креативная идея нагрянет в процессе. Вдохновение ему в последнее время изменяет. Выдохся, повторяться стал. Нехорошо.

«На будущее: надо почаще заглядывать в театр, — сделал мысленную пометку коварный Паша. — Оказывается, там водятся интересные женские особи».

Втула увидел цель — Втула не видел препятствий. В нем пока слабенько, но ощутимо зашевелились охотничьи инстинкты. И хотя Софья Суворова не выглядела трепетной ланью, скорее этаким напористым молодым кабанчиком, охота обещала быть увлекательной.

— О чем задумался, мсье Лаперуз?

Соня сбросила его джентльменскую руку со своего локтя и сама спустилась по скользким ступеням. Бесстрашный кабанчик: даже местный житель Втула тут наворачивается через раз. Правда, в основном когда возвращается после полуночи и не совсем трезвым.

— Прикидываю, где бы нам поудачней пожрать, чтобы не отравиться. Предложения будут?

— Да хоть в «Мак», лишь бы большое, мясное и быстро. — Она юркнула в машину, не дав ему проявить галантность и открыть дверцу.

Пометка на будущее номер два: не отключать сигнализацию, пока сам не встанешь перед дверью. У Втулы аж загривок вспотел от предвкушения.

— А ты, оказывается, кровожадная.

— Я злая и голодная, — отрубила Соня, включая печку.

— Не доросла еще в моей машине распоряжаться. — Втула демонстративно выключил печку и включил снова. — Голодная — это понятно, а злая отчего?

— Потому что ты по-свински относишься к своей бабушке.

— Да? — удивился Втула. — Это ты по ее завещанию определила?

— Вот скажи, когда ты в последний раз с ней разговаривал?

— Сегодня утром, — когда уговаривал помочь и совместить приятное с полезным. Очень долго и красочно уговаривал, между прочим! Вот только Соне этого знать необязательно. — А что?

— То, что она совершенно одна, — Соня нахмурилась, — и чувствует себя никому ненужной. Вам не стыдно, Павел Андреевич?

— Дай угадаю. — Паша крутил головой в поисках подходящей забегаловки. — Пока я бегал в магазин, бабка успела спеть тебе песню про вечное одиночество. Вспоминала деда, всплакнула разок. Ты тоже всплакнула из солидарности, вы обнялись…

— Это не смешно.

— Слушай, мадам Чингачгук, не топи котят в унитазе, — поморщился Втула. — Для нотариуса ты принимаешь бредни столетней бабули слишком близко к сердцу. Тебе что, сказок не рассказывали, кому на Руси жить хорошо? Чего раскисла-то?

Соня одернула себя. Он прав, чего она лезет не в свое дело? Профессионал, называется.

— Просто я никогда раньше не видела, как умирают от одиночества. Умерших видела, тех, кто только собирается умирать, — видела, а сам процесс… Такие люди, как Агнесса Юрьевна, им памятник при жизни ставить надо, ты в курсе? Так упорно бороться со старостью, не смиряться, балагурить, всеми силами напоминать о себе, — Суворова недоверчиво улыбнулась, — большая редкость. Ты хоть комплименты ей делай иногда.

Она сдвинула перчатку и посмотрела на наручные часы.

— Ладно, вон кулинария, давай купим чего-нибудь съедобного и по дороге съедим. Времени уже нет. Заговорились.

— Я бы тебя и дома накормил, да жрать нечего, — покаялся Втула, переваривая предыдущие, не связанные с едой, реплики мадам и умело скрывая удивление.

Раньше он, вечный двигатель, как-то не загонялся «одинокой темой».

— Бывает. — Соня достала из сумочки кошелек. — Ты идешь?

— Эй! — Кошелек у нее нагло забрали и сунули обратно в сумку. — Обед с меня, забыла?

Втула никогда не комплексовал по поводу своей любви к сладкому и мучному, поэтому три вида пирожных, кексик и два куриных буррито заказывал с непроницаемым лицом. Софья, наоборот, стеснялась своего тяжеловатого подбородка и незаметного под одеждой «спасательного круга», поэтому, проводив голодным взглядом котлеты и отбивные, взяла салат и самый маленький рогалик с творогом.

— Что, мадам, убивать расхотелось? — шепнул ей на ухо Паша. Его лапища удобно устроилась на Сониной талии. — Девушка, будьте добры, еще во-он ту симпатичную котлетку и мясное суфле… Закроешься у себя в кабинете, чтобы я не подглядывал, и слопаешь втихаря. Но, между нами, диеты портят женщин. Они от них злыми становятся.

— Тогда удивительно, как твоя блондинка еще проходит в двери, — фыркнула разоблаченная Соня. — Р-руки!

— Все, все, руки на месте… Да, девушка, теперь точно все. Посчитайте, пожалуйста.

По дороге они есть, конечно, не стали. Паша был экстравагантным водителем, но не самоубийцей, поэтому припарковался, выдвинул откуда-то из-под бардачка мини-столик, подставку под стакан и вилку для Сони, а сам, как ни в чем не бывало, принялся за первое буррито.

— Думаешь, почему я с этой развалюхой расстаться не могу? — невозмутимо спросил он. Невозмутимость слегка подпортило пятно майонеза на Пашином носу. — Тут столько всего наверчено, на все случаи жизни. Но самый кайф — это сиденья с подогревом и вибромассажем. Если хочешь, покажу, но, предупреждаю, встанем мы с них нескоро.

— Это ты сам все?..

— Угу, куда мне, гуманитарию? Купил у одного дедка.

Глядя, с каким аппетитом Втула поглощает кусочки курицы, Соня плюнула на фигуру и сняла крышку с котлетного контейнера. Из всего мясного многообразия Паша ухитрился выбрать именно то, что она хотела.

«Будет шутить насчет диеты — покусаю», — решила Суворова, орудуя вилкой.

С котлеты она как-то незаметно переключилась на суфле.

Однако Втула помалкивал. То ли нарочно, то ли потому, что рот был занят пироженкой.

— Салфетку дать? — Соне почти физически захотелось стереть это дурацкое пятно с его носа.

Тем более что к майонезу быстро прибавился шоколад.

— Не, тут все есть. Как в Греции.

Паша остановился неподалеку от здания, где Суворова арендовала кабинет.

— Постараюсь вписать вас во вторник. — Она пролистала ежедневник и кивнула. — Часам к десяти утра устроит?

— Вполне, — равнодушно откликнулся Паша. — Агнесса как раз успеет вымочить свои лучшие бигуди.

— Адрес мне напиши. — Ему под нос сунули раскрытый ежедневник. — Сама приеду.

— Что, даже на дом? — шевельнул бровями Втула. — А что скажет ревнивый мсье Чингачгук?

— Не обольщайся. Я делаю это только ради Агнессы Юрьевны и твоих денег. Уверена, наш фирменный чек тебя очень вдохновит.

— Хотя бы честно, — вздохнул Паша. — Тогда до вторника?

— До вторника, мсье Лаперуз. Не забывайте делать вашей бабушке комплименты!

«Ишь, Сонька, Золотая ручка. — Он усмехнулся и посигналил из озорства. «Золотая ручка», вопреки ожиданиям, не подпрыгнула. Только обернулась и выразительно качнула кулаком. — Ух, как будет интересно!»

Дождавшись, пока за Соней закроется тяжелая дверь, Паша развернулся и поехал к своему ателье. Адрес и дорогу к нотариальной обители он запомнил хорошо: ему еще предстояло вернуться сюда сегодня.