Белый камень в глубине колодца

— Не сказать, что я вот так прям в щенячьем восторге сорвусь с места и побегу покупать погремушки, но в принципе… Морально я готов. Опять же, ребенок в хозяйстве пригодится. Не всё ж одной Алиске горбатиться, нам с тобой в старости стаканы воды с челюстями вставными таскать. Что смотришь, Тищенка Чингачгуковна? С утра не пил. Заявляю в трезвом уме, здравой памяти и… Сонь, ты че, плачешь, что ли?

Она замотала головой, отвернулась. Он присел рядом на корточки, ободряюще погладил ее по тыльной стороне ладони, задев пальцем обручальное кольцо.

— Хватит сырость разводить, — твердо сказал Паша. — Родим, воспитаем, женим — в чем проблема? Другие рожают, воспитывают и женят. Чем мы хуже?

— Ничем, — согласилась Соня, хлюпая носом. — Только…

Но Втула уже потянулся за снимком. Склонил голову набок, прищурил левый глаз.

— Ты не в курсе, как тут надо смотреть? — поинтересовался он спустя минуту интенсивного разглядывания. — Кто у нас вообще будет?

— Люди, — улыбнулась Соня.

— Ну ясное дело, что не кони Пржева… Так, стоп. Люди́? — До Паши медленно, но верно доходил смысл ее слов. — Не людь, не людя, а люди́?

— Ага. — Софья не выдержала, начала хихикать.

— Сколько? — убито. Обреченно. Но стоически и с надеждой на ошибку.

— Пока двое. В-вроде бы…

У Паши глаза на лоб полезли, а сама Альпийская складчатость подверглась усиленным тектоническим движениям.

— Так они там что, еще и размножаются?!

Когда у выглянувшей на шум Алисы деликатно поинтересовались, кого она хочет больше, братика или сестричку, девочка честно призналась, что больше хотела бы немецкую овчарку, но братик или сестричка — это тоже неплохо.

--

После очередного УЗИ таинственные «люди» обзавелись именами. Сонька, которая до последнего хотела назвать младшую дочку в честь бабушки, вдруг передумала и предложила имя Дарья. Немного вернувшийся в себя к тому времени и отпоенный валерьянкой Паша имя сразу одобрил. Ему на ум приходила почему-то одна «Маргарита». И немножко «Пинаколада». Совсем капельку «Мимоза». Или, на худой конец, «Отвертка». Но «Отвертку» Соня бы точно не оценила, поэтому безопаснее было не ломать комедию и сделать жене приятное.

С именем мальчика простора для творчества было еще меньше. Доподлинно неизвестно, кто из родственников Втулы первым назвал сына в честь своего отца, но традиция прижилась, и Соня особо не возражала. Ей нравилось. Что Павел Андреевич, что Андрей Павлович — неизвестные родственники определенно знали в этом толк.

Возражала Агнесса Юрьевна, которая уже второй год разделяла и властвовала в доме престарелых. Бабушка попросилась туда по собственному хотению, в том самом «трезвом уме». Так, по ее подсчетам, выходило значительно дешевле, чем оплачивать сиделку и сидеть на шее у внука. Да и веселее.

В последнем Паша сильно сомневался, пробовал переубедить, но, вероятно, упрямство в их семье передавалось не только по отцовской линии.

Так вот, Агнесса Юрьевна ратовала за разнообразие.

— Павел, прояви фантазию, — скрипела она. — Если не можешь проявить фантазию, прояви логику. Сколько можно ездить по одним рельсам? Кто-то один придумал, и поехали…

— Хорошо, — терпеливо ответил Втула, — что ты предлагаешь?

— Тут и думать нечего! С твоей-то фамилией… Александр!

Паша обернулся к шедшей позади них Соне: слышала ли?

— Нет.

— Почему «нет»?

— Потому что «нет». Не хочу.

— До сих пор ревнуешь? — очень знакомо склонила голову бабушка.

— Не ревную. Себя по башке бью. — Он трижды шлепнул себя по лысине, как по дереву постучал. — За повышенную удодость.

— Слово-то какое выдумал, гений. Тебя вот мать собиралась Антошей назвать.

— Не намекай, — поморщился Втула.

— А что, будет как Чехов… Гектор?

— Ба, я же просил!

— А зря, надо бы увековечить мою первую любовь… Ладно. Борис, и это мое последнее слово по этому поводу. Хотя можно еще Роман… Или все-таки Петр?

--

— Поклянись, что ты меня не бросишь.

— Втула, не начинай…

— Нет, ты поклянись, что в любой момент дашь мне кров и пищу, а ей скажешь, что я иммигрировал в Антарктиду учить тамошних пингвинов летать.

— Втула, я в любой момент дам тебе в глаз! Вот это — пожалуйста.

Олег и Паша приплясывали под окнами роддома. Переживать и грызть ногти прекрасно можно было в машине, включив печку, но кое-кому не сиделось на месте.

— Нет, ну двойня… Двой-ня! Ты только вслушайся.

— И что, что двойня? Дай сюда фляжку!

Втула, особо не задумываясь, повиновался.

— Ты ж вроде за рулем.

— За рулем, — согласился Дубровин, выливая в снег содержимое фляжки под аккомпанемент из негодующего Пашиного вопля. — Хватит бухать, папаша многодетный. Лучше бы написал жене что-нибудь хорошее.

— Где? — Втула выразительно повел руками. — Везде снег. Навалило, блин.

Олег посмотрел на него и ушел. Вернулся с лопатой, молча сунул ее Паше.

— Оп-паньки… К-какая прелесть.

— Дерзай. А я в машину, греться. Звони, если что.

— А писать-то чем?! — крикнул ему вслед Паша.

— У меня баллончик есть. Ты, главное, снег смети.

С трудом взмахивая лопатой, Втула убирал мерзлый снег и постепенно приходил в норму. Кое-как он расчистил небольшой участок, шагов пять на семь. Утер пот со лба, полюбовался трудами рук своих, нашел на втором этаже окна, где сейчас страдала Соня…

Ей разрешили родить самой. Несмотря на трудную (слово «многоплодная» почему-то ассоциировалось у Паши с бескрайними яблоневыми садами) беременность и угрозу прерывания. Угроза эта, конечно, была давно и вроде как перестала быть, но, если бы кто-нибудь сразу догадался спросить Пашу, он бы голосовал за операцию. Заснула с пузом — проснулась с детьми. Плохо, что ли? И рисков меньше, Чингачгук. В разы меньше рисков! Забыла, как тебя крючило? Хочешь еще какой-нибудь неведомой х*рни?

Соня была другого мнения и, когда ей не удалось его переубедить, сделала ход конем: позвонила Олегу. «Ну хоть ты ему объясни».

Дубровин объяснил. Заодно и расшифровал, что означают все эти дикие слова и цифры, нормальным человеческим языком. Паша выслушал, махнул рукой: он не врач. Творите, что хотите, раз вам это кажется правильным и охота лишний раз нервы мотать. Он — за Соню, что бы она ни решила. А Соня вроде знает, что делает.

Конечно, переждать операцию морально проще. Но кто б его спросил. Знать, что Сонька там мучается, но не знать, что конкретно происходит…

Нажраться хотелось до беспамятства! До самого свинского состояния, а проснуться — уже с детьми…

Каша в голове мешала думать связно. Очнулся Втула, только когда расчистил всю немаленькую площадку под окнами и дальше. Надо бы сходить за баллончиком, да только сил идти нет. Зато лопатой махать силы есть. Где тут рядом еще снег нетронутый?..

Насквозь мокрый Паша стоял, опираясь на лопату, как герой труда. Чем дольше стоял, тем холоднее становилось, а известий всё не было.

Вернулся Олег с термосом. Отвинтил крышку-кружку, щедро плеснул туда.

— На вот, хлебни.

Втула послушно хлебнул. В кружке оказался чай с лимоном и медом.

— Сонька подсказала?

— Она. Шутила про гликемическую кому, но я так и не понял.

Паша хмыкнул. Главное, что он понял.

— Сколько времени?

— Половина одиннадцатого.

Без двадцати двенадцать они ушли в машину.

— Слушай, Роща, сегодня же среда — Втула, как из прошлой жизни, вспомнил, что отвез Алису в школу. — Точно, среда.

— Вообще с утра был четверг.

— Один хрен, рабочий день.

— Я в курсе, — заверил его Олег.

— И ты со мной тут торчишь?

— Тоже мне подвиг — один раз отпроситься.

— Спасибо. Нет, серьезно — большое такое, человеческое…

Договорить помешал звонок. Втула достал телефон, со страхом взглянул на экран и резко кинул недовольно пищащий аппарат на колени Олегу.

— Это Сонька! Возьми, а?

— Думаешь, она меня сейчас хочет слышать? Втулкин, ну не будь ты…

— Понял, не продолжай.

Каким-то чудом ему удалось с первого раза попасть в нужную кнопку.

— Чингачгук, это ты? Ты там живая?..

Дубровин отвернулся, пряча улыбку.

А Паша кое-как дослушал, покивал в пустоту, схватил заранее приготовленный баллончик с краской и ломанулся из машины. Олег, не ожидавший такого, кинулся следом.

— Ну что там? Как?

— А всё, — тихо и безэмоционально откликнулся Паша.

— В смысле «всё»?!

— Я теперь многодетный отец. Сашка и Дашка. Всё, короче. Нормально. Остальное не помню. Потом переспрошу.

— Твою мать, Втулкин, — выдохнул Олег. — На хрена было так пугать?!

Но Паша уже оглядывал чистые асфальтовые просторы для наскальной росписи. Те были солидными, но Втула милостиво решил не жадничать и потеснился. Он снял колпачок с баллончика, наклонился и… замер, не зная, что написать. «Спасибо за детей»? «Спасибо за двойню»? Или «Спасибо за сына и дочку», чтобы все-таки занять больше места?

Красная линия медленно, чуть подрагивая, ползла по асфальту и складывалась в слова:

Соня, СПАСИБО!!!

Лондон. Дневник Катерины (бонус)