Белый камень в глубине колодца

Глава 40. Колыбель порока

Весна 1991 г.

Глядя на три нагло ухмыляющиеся рожи перед собой, Григорий Дмитриевич Коршевер помимо воли потянулся к ящику стола, где его блудный сын Никита хранил пистолет, однако в последний момент убрал руку. Пистолет тут не поможет, разве что пустить себе в лоб пулю и не мучиться.

Дела Григория Дмитриевича, которые еще два дня назад миновали отметку «Отвратительно», теперь упорно подползали к жирной красной риске «Цианид в сейфе, угощайся». Виной всему — банда стервятников, почуявших перспективную тушу. Вполне вероятно, что почуявших было больше, но эти пятеро успели первыми.

— Значит так, дядя. — Потный рыжий бугай поперек себя шире самодовольно ухмыльнулся и поправил малиновый пиджак, который, казалось, вот-вот треснет по швам. При каждой его попытке удобнее устроиться в кожаном кресле несчастная мебель взвизгивала. — С такими как ты у меня разговор короткий. Или ты говоришь нам, где Коршун, или я…

Клоуны по бокам от него продолжали скалить зубы. Один, повыше и лысый, при этом водил испачканным в мазуте пальцем по лезвию тесака, а второй, напоминающий амура-переростка, которому подбил глаз обманутый клиент, жевал кончик сигареты.

«Скотобойня по вам плачет, ребята, — подумал Григорий Дмитриевич, разглядывая вытатуированные перстни на пальцах малинового пиджака. Фаланга над единственным настоящим кольцом имела нездоровый синюшный оттенок. — Вот уж где точно разговор короткий».

Его внезапно одолело странное безразличие к глобальным проблемам, а внимание к мелочам, наоборот, проклюнулось.

Не считая самого Григория Дмитриевича, людей, знакомых с правилами хорошего тона, в переговорной было двое: упакованный в деловой костюм низколобый кавказец и долговязый интеллигент в черной водолазке с высоким горлом. Если бы не бандитский кожаный плащ, небрежно переброшенный через левую руку (остальные предпочли по-свински свалить верхнюю одежду на диване), вполне можно было решить, что парень ошибся дверью. Не принимая активного участия ни в разговоре по душам, ни в безмолвном запугивании, он как ни в чем не бывало прислонился к стене и листал «Майн Кампф», позаимствованную здесь же, на полке с книгами.

— Мне не о чем с тобой говорить, — с тихим бешенством и безрассудством приговоренного ответил Григорий Дмитриевич. — С главным твоим, может, и побеседовал бы, а с тобой — уж прости, не о чем. Ты, милый человек, таких слов не знаешь.

Улыбка перестала оттопыривать рыхлые щеки. Малиновый пиджак дернулся и наклонился вперед, обдав Григория Дмитриевича новой волной дешевого одеколона, который продают в переходах на розлив, как пиво.

— Ты че мне уши полощешь, фраер?! — он зарядил кулаком по столу. — Коршун, говорю, где?!! Эта **** моим людям денег должна, а сама, ***, *** знает куда. Если не отдаст, мы тебя, прямо здесь, *** позорный…

Степан Гаврилюк по прозвищу Гаврила был никудышным психологом, иначе заметил бы, что в самой глубине глаз оппонента начали разгораться холодные черные огоньки.

Зато его оппонент видел все: и как замер грязный палец на лезвии тесака, и с каким приблизительно выражением лица амур-переросток давал клиенту сдачи, и как закрыл скоросшиватель интеллигент у стены. Один кавказец не потерял своей невозмутимости, только сильнее насупил лохматые брови.

Четверым бандитам, подумать только, было стыдно за поведение своего товарища. Или кто у них там: братан, браток? Сам черт в этих отмороженных ногу сломит!

— Да-а, если Кум хотел нас в дерьмо макнуть, у него это получилось, — невнятно пробормотал амур-переросток. — Вот же ж кикимора…

«Пиджак», забыв о своей жертве, вскочил на ноги вместе с креслом.

— Ты че сказал?! А ну, повтори! Повтори, я сказал!

Однако «амур» лишь вызывающе поблескивал большими, светлыми до прозрачности глазами и мусолил свою сигарету. «Пиджак» сплюнул, будто пространство вокруг и без того испытывало недостаток в его слюне. От природы брезгливый Григорий Дмитриевич с трудом сдерживался, чтобы не встать из-за стола и не отправиться на поиски уборщицы.

— Че, Клещ, зассал? На меня тут какой-то фраерок наезжает…

— Хватит, Гаврила. Умей проигрывать. Не быть тебе капитаном, что уж теперь?

Григорий Дмитриевич, переводивший взгляд с «пиджака» на «амура» и обратно, не сразу понял, кто это сказал, — лысый или кавказец. Слишком уж диссонировал надтреснутый голос с обликом интеллигента в черной водолазке. А тот тем временем вернул на полку «Майн кампф», развернулся к готовому вот-вот взорваться «пиджаку» и произнес по слогам:

— Сво-бо-ден. И вы, ребята, погуляйте пока.

Лысый, услышав команду, очнулся ото сна и деликатно сцапал Гаврилу под локоток.

— Слышал, че Вейдер сказал? — пробасил он почти с нежностью. — Шли, погуляем. Секретуток пощупаем…

Гаврила на свой страх и риск руку сбросил, но ушел первым, проклекотав на прощание:

— Зарываешься, Вейдер. Кум этого так не оставит.

— Угу, боялся ежик голой жопы. — Клещ нарочито пошло причмокнул губами и подмигнул Григорию Дмитриевичу, отвесив шутовской поклон. — Мы не прощаемся.

Стервятники улетели в коридор. Тот, кого назвали Вейдером, неприязненно покосился на покинутое кожаное кресло. Григорий Дмитриевич, несмотря на злость и усталость, разделял его сомнения.

— Возьмите стул в предбаннике. — Язык не повернулся сказать «ты» этому человеку, пускай и в сыновья ему годившемуся. — Мы не ждали гостей так рано.

— Спасибо.

Ножки офисного стула бесшумно коснулись ковра. Что-то подсказывало, что массивный стул с удобной спинкой, куда аккуратно повесили плащ, был выбран среди остальных не красоты ради.

— Радует, что хотя бы в мебели Никита Григорьевич, царство ему небесное, разбирался на уровне. Хорошо обставился, молодец.

Григорий Дмитриевич решил, что ослышался.

— Прошу прощения…

— Ваш сын не улетал в Америку. Примите мои соболезнования, Григорий Дмитриевич.

«Вот же ублюдок», — потирая каменную грудь, мрачно подумал осиротевший отец, имея в виду всех и сразу, в том числе своего ушедшего в расцвете лет сына.

Перенесенный не так давно инфаркт вновь давал о себе знать. Перед глазами на мгновение потемнело, но Коршевер быстро взял себя в руки.

— Как мне к вам обращаться? — поинтересовался он не без раздражения. — Владыка? Ваше темнейшество? Я не поклонник зарубежного кинематографа, знаете ли. Помню что-то такое…

Если «владыка» и был удивлен реакцией отца Никиты Коршуна, то виду не подал.

— Константин Николаевич.

— Так вот, Константин Николаевич, вы и прочие марсиане только зря потратили время, явившись сюда. Платить вам я не смогу: фирма по уши в долгах, за которые можно расплатиться, продав на органы нас с вами и добавив еще чуть-чуть. Вводить вас или кого-то из ваших… людей в руководство этой развалины не имеет никакого смысла…

Константин Николаевич дал ему выговориться, и все, что ржавым гвоздем сидело в мозгу, хлынуло в благодарные уши. Непонимание, злость и обида на сына. Презрение к расплодившейся, как бактерии на питательном растворе, братве, — и к законодательству, отчего-то решившему, что вправе взваливать обязательства должников на их семью. Уверенность, что все мы медленно, но верно летим к чертям, если черти существуют… Григорий Дмитриевич Коршевер, слывший среди своих достаточно сдержанным и даже замкнутым человеком, уже не помнил, когда в последний раз произносил монологи такой неимоверной длины и такого желчного содержания.

— Полегчало? — доброжелательно спросил Константин Николаевич, когда взмыленный Коршевер умолк. — Все это, право, безумно интересно, но давайте все-таки вернемся к нашим баранам. Что вы планируете делать дальше?

— Достать из ящика пистолет и застрелиться!

— Оригинально. — Вейдер устроился поудобнее, вздохнул. — А если ближе к реальности?

Григорий Дмитриевич смерил его тяжелым взглядом.

— Молодой человек, я не в том положении, чтобы играть с вами в «Угадайку»! У вас есть конкретные предложения? Так излагайте. Или уступите место тем, кто без лишних разговоров отрежет мне все выдающиеся части тела, прежде чем до них дойдет, что денег у меня нет и что я не имею никакого отношения к делам своего сынка-идиота…

Темные глаза Вейдера стали холодными и колючими.

— Вы входите в состав учредителей, — напомнил он.

— Формально — да. И вы представить себе не можете, как я жалею, что согласился на это!

Костя сдержанно улыбнулся. Он почувствовал (довольно специфическое чутье, которое приходит с годами, гадами и практикой), что прелюдия завершена. Клиент готов к следующему этапу термической обработки.

— Отчего же, вполне себе могу. Хотите карты на стол? Пожалуйста. Я знаю, что вы не торгаш — вы ученый. Вас до сих пор душит жаба по закрытому в сентябре восемьдесят четвертого проекту. Что-то, связанное с разработкой и модификацией препарата, напрямую воздействующего на раковые клетки. Скажите, испытания действительно провалились?

Григорий Дмитриевич покачал головой и уклончиво ответил:

— В официальных версиях всегда пишут то, что удобно и выгодно.

— На деле же нашелся проект куда менее затратный, но куда более необходимый в современных реалиях, — продолжил Костя безо всякого выражения. — Ваше исследование закрыли, отбрехавшись. Ваш напарник, профессор Головченко, погоревал немного и смирился, решив, что работа за одну идею теперь бьет не только по нервам, но и по кошельку. Куда полезнее выполнять дорогостоящие частные заказы и консультировать тех, кто сумел за короткие сроки превратить фармакологию в весьма прибыльный бизнес. Ваш сын тоже просек эту фишку. Никита Григорьевич начал правильно, красиво и вовремя. Беда в том, что он не сумел так же правильно закончить, но разговор сейчас не о том. Компьютеры — это, конечно, хорошо, но еще буквально год-два, и бум на компьютеры пройдет, как с белых яблонь дым. Чего не скажешь о фарме. Понимаете? У вас сейчас есть реальная возможность не только вылезти из ямы с наименьшими потерями, но и заняться любимым делом, в отличие от государственной работы, приносящим реальный доход. Подумайте.

В скептическом взгляде Коршевера проскользнуло нечто смутно похожее на уважение. Что ни говори, а имея в исходных данных фирму-банкрот, поднять ее из руин, полностью сменив профиль, раскрутиться и выдержать натиск зубастых конкурентов — планы поистине наполеоновские. Впрочем, человек, сидящий напротив Григория Дмитриевича, не выглядел любителем легкой наживы. Его обманчивая прямота не обманула. Кто он, черт его подери?!

— Я мало что смыслю в бизнесе, — сказал Григорий Дмитриевич, откашлявшись.

Намеки он понимал хорошо, однако решил прикинуться валенком и доказать либо опровергнуть свою гипотезу. Все-таки его формальная доля была не такой уж формальной, а конкретный рэкетир — не рядовым в своей армии.

— …Но если я вас правильно понял, Константин Николаевич, вы хотите за свой счет поднять на ноги условно новую фирму и взять ее под крыло, тем самым покрыв расходы. В том, что фирма окупится, вы и ваша банда не сомневаетесь. Молодые самоуверенны. Но это же огромный риск! Не проще ли мне распродать все подчистую, а вам — дождаться подходящего момента и предложить свои услуги новым хозяевам?