Белый камень в глубине колодца

***

Костины дни проходили однообразно, сменяя друг друга в дурной бесконечности. Как в мультфильме, который он однажды видел по телевизору в квартире… профессора Головченко: сидит послушный мальчик у окна, корябает что-то в тетради, а за окном туда-сюда катается солнце. Снегопад уступает место капели, та — птичкам, цветочкам и бабочкам, зелени, дождику… Чтобы в конце концов вернуться на исходные позиции, к снегопаду.

Январь плавно перетек в февраль, февраль — в март. Костя занимался тем, что делал за мелких уроки, помогал матери по хозяйству, изводил себя лечебной физкультурой и чертил карандашом на бумажных огрызках чертиков. Почерк у него был по-прежнему корявый, вот и приходилось упражнять руку. Уродовать людей, природу и даже колобка в своих «творениях» не хотелось, а чертика испортить нельзя. Вот Костя и изгалялся, насколько хватало фантазии.

— Лучше бы ты людей рисовал, — вздохнула Анна Ильинична, сидя на кровати рядом со старшим сыном и рассматривая его жутковатые наброски.

— А я кого рисую, ма? — Костя аккуратно вытянул из ее пальцев листок с очередным ухмыляющимся уродцем и сложил бумажный самолет. — Типичный такой человек. Точка, точка, запятая — вышла рожица кривая. Палка, палка, огуречик, вот и вышел…

— А рога зачем? Копыта? Хвосты эти крученые?

Костя запустил самолетик в окно. Тот пролетел немного, клюнул носом и спикировал в рыхлый снег.

— Как «зачем»? Рога — это же первостепенный атрибут современного человека. Копыта — для тех, кто на ботинках экономит. Подковался раз в полгода и гуляй. Ну а хвост… хвост просто так, для интереса. Для имиджа, во.

— Глупости говоришь, — покачала головой мама.

Миша Чембур больше не появлялся, и вскоре Костя забыл о нем. А в начале марта на холеной черной «Волге» нагрянул с визитом один из тех, кого Чембур называл «старшаками».

Это был благообразного вида мужчина лет сорока пяти, уже начинающий лысеть с затылка. На кончике острого носа сидели очки в тонкой золоченой оправе. Его внешность и манера выражаться ярко контрастировали с родом деятельности, которую он себе избрал, и, на Костин взгляд, больше подошли бы какому-нибудь видному деятелю науки, писателю или адвокату, чем крупной рыбе в бандитском аквариуме.

— Имею наглость попросить у вас чашку чая, — обратился мужчина к напуганной Анне Ильиничне. Кроме Кости и его матери дома никого не было. — Разговор нам предстоит долгий, а я не успел позавтракать. Некоторые дела, знаете ли, не терпят отлагательств.

Выставив женщину за дверь, незваный гость скептически оглядел скудную обстановку пристройки. Увидел стул со спинкой и подвинул вплотную к Костиной кровати, сел, зачем-то ухватившись за штатив для капельницы, и тут же брезгливо отдернул ладонь: на коже осталась ржавчина. Тогда «деятель науки» достал из кармана пиджака мятый носовой платок, любовно расправил его на колене, но в итоге все равно вытер руку о штанину.

Костя старался сидеть прямо, не облокачиваясь на подушки. Его немного вело в сторону: после утренних вливаний наступала противная слабость.

«Деятель науки» украдкой наблюдал за ним из-под полуопущенных бледных век. Узкие ноздри едва заметно раздувались, будто принюхиваясь.

— Ну-с, молодой человек, давайте знакомиться. — Он протянул Косте свою тонкую и неожиданно горячую ладонь. — Иван Тимофеевич.

— Костя.

Руку сжали и слегка встряхнули.

— Очень приятно.

— Взаимно.

Тот, кто назвался Иваном Тимофеевичем, теперь уже в открытую рассматривал несколько смущенного таким пристальным вниманием Ларионова.

К встрече с этим парнишкой Кум готовился основательно. Он постарался выжать из полумертвого от страха Чембура как можно больше ценной информации и теперь сверял первые впечатления с тем, что довелось узнать и заранее предположить. Что-что, а разбираться в людях Иван Тимофеевич умел. Впечатления впечатляли.

«Да, дорогой, — думал Кум, — на инвалида ты не похож. На забитого жизнью — тем более: о таких, как ты, жизнь порой и ногу ломает. Потрепала жизнь, потрепала, но голова-то на месте и голова светлая. Отводи глазки, не отводи, а стержень в тебе с лодыжку толщиной, слоновью. Такие если дружат, то до самой могилы, но и враги из них получаются отменные. Как же с тобой поступить, Константин Николаевич? Разбрасываться такими кадрами — вроде глупо…»

Перед гостем стояла чрезвычайно сложная задача: требовалось залезть к этому человеку в мозги, в сердце, в самую душу и всего за несколько часов вложить туда столько, сколько потребуется, чтобы переманить на свою сторону. Мальчишка, спасибо Чембуру, слишком много знает, пускай и не придает этому значения. А значит, теоретически опасен. Но если Миша уже не жилец, то в лице Кости Ларионова они могут получить ценное приобретение.

«Попытка не пытка, — решил Иван Тимофеевич. — Прибрать за собой всегда успеем».

Первым делом надо было выбрать правильный тон, прощупать человечка на вшивость, чем Кумовьев и занялся.

— Полагаю, ты знаешь, кто я и зачем явился к тебе в такую рань.

— Догадываюсь, — осторожно ответил Костя, стараясь незаметно прикрыть одеялом подрагивающую ступню.

Однако Иван Тимофеевич заметил, разулыбался и внезапно сменил прохладный тон на отеческий и благодушный:

— Да ты не стесняйся, люди привычные! Мне говорили, что ты поправляешься не по дням, а по часам, но, по правде сказать, не очень-то в это верилось. А сейчас вижу: не соврали. Молодец, парень, уважаю. Собрал волю в кулак, и ух! Молодец, молодец…

Костя промолчал, настороженно поглядывая на улыбающегося мужчину. Он трезво смотрел на вещи и понимал, что в этом мире за просто так ничего не делается, а люди вроде Ивана Тимофеевича не забегают поболтать за чашечкой чая.

Выходит, Чембур прокололся. Или раскололся. Нашел, что называется, добра от добра.

— Вы ведь не о моем здоровье приехали узнать, Иван Тимофеевич. Давайте начистоту.

— Что ж, давай. — Тон визитера стал зеркальным отражением Костиного: сухой и официальный. — Чембур выплыл, наши наивные ребята теперь за него готовы рвать глотки. Не то чтобы меня не устраивает результат, но кое-какие убытки нами все же понесены, а любые внеплановые убытки — это плохо и грозит… новыми убытками, но уже другим людям. Понимаешь? Лезть в чужие дела, ничего в них не смысля, не просто глупо, Костя, — это верх легкомыслия. Плохо кончить можно, а уж если не в одиночку по земле ходишь, еще и помучаешься предварительно. Как тебе перспектива?

Сказал и глянул прямо в глаза, оценивая реакцию.

Нет, не боится. В открытую — не боится.

Держит лицо, продумывает защиту. Хочет отделаться малой кровью.

— Что вы предлагаете? — через силу спросил Костя.

— Я знаю Чембура два года. Сука редкостная, за рубль родину продаст и сдачу зажилит. Дальше мелких поручений его пускать нельзя: ума не хватит, только запорет все. Инициативы ноль, зато на чужой инициативе паразитирует прекрасно. В общем, не поверю, что он сам до всего додумался. Узнать о тебе было делом техники…

Съежился, голубчик. Хорошо.

— Мишу давно пора было убирать, но после такого триумфального возвращения (а как придумано-то! Красиво, просто, эффектно. Можешь гордиться собой)… Короче, это проблема. Лишняя головная боль, которая нам сейчас ни к чему. — Иван Тимофеевич снял очки и утомленно провел рукой по глазам. — Наш анальгин стоит больших денег.

Костя нахмурился.

— Я понял, — буркнул он. — Сколько я должен?

— Должен? — холодно переспросил «старший» и поднял брови. — По-твоему, парень, я родился вчера и не вижу, сколько у тебя за душой? Запомни на будущее: давать в долг с возвратом стоит только тем, кто железно вернет, иначе придется пачкаться. Деньги не берутся из ниоткуда, просителя легче сразу… — Он выразительно чиркнул пальцем по горлу сразу под кадыком. — Если, конечно, планируешь поиметь что-то с мяса.

Костя сглотнул. Если он и питал какие-то иллюзии насчет людей, с которыми связался Миша Чембур, то теперь эти иллюзии развеялись окончательно.

— Хотите, чтобы я работал на вас?

— Почту за честь, — серьезно кивнул Иван Тимофеевич. — Ребята твоего возраста, из нормальной семьи и с «вышкой» у нас в дефиците. Да и не только у нас.

— Когда я смогу отработать? Через год? Два?

— На твоем месте, я бы не стал заглядывать так далеко. Вдруг тебе у нас понравится, еще уходить не захочешь? Пинками гнать придется, — пошутил «старший».

— Сомневаюсь. Так сколько?

— Пойми, Костя, последнее, чего я хочу, — это чтобы ты чувствовал себя в долговой яме…

— Я тронут. Сколько?

— Много. Если пойдешь по стандартному тарифу, но с такой кондицией… — Придирчивый взгляд, казалось, стремится проникнуть в самую печенку. — Лет за двадцать отработаешь. Да, — повторил он задумчиво, с особым смаком, — за двадцать.

Кум понял, что добился своего: мальчишка запаниковал, из последних сил сохраняя остатки спокойствия. На высоком лбу выступил пот. Да уж, интересное чудище из него можно будет вылепить, если взяться за дело с умом да с душой.

— Вы шутите!

— Даже не пытался.

— Да я… я же столько не проживу!

— Проживешь, — усмехнулся Иван Тимофеевич. — Как говорится, не можешь — научим…

Костя думал недолго.

— Значит, вариантов у меня нет, — полувопросительно сказал он.

— Ну почему же? Умей слушать. Мы с тобой оба неглупые люди. Взимать с тебя какой-то там абстрактный долг — это непродуктивно. Человеку, Костя, нужна правильная мотивация и трезвый взгляд на некоторые вещи. Нельзя мыслить однобоко, понимаешь?

Голос «старшего» стал гораздо мягче, снова превратился в отеческий. Из водянистых глаз полностью исчезли сталь и готовность на жертвоприношения.

Но Косте от этих перемен почему-то стало только хуже.

— Смотри на вещи шире. Ты не хочешь нарушать закон или не хочешь за это расплачиваться? Или боишься стать злодеем, подлецом? Думаешь, раз мы не совсем в ладах с законом, то все мы поголовно сволочи и подлецы? — Иван Тимофеевич пожал плечами, вздохнул. — Да, встречаются разные особи, но большинство из нас — вполне порядочные люди, просто… время сейчас такое. Сложное время, интересное. Вот ты сидишь тут у себя бирюком и многого не знаешь, а ведь именно сейчас наша страна перестраивается на новый лад…

В дверь робко постучали: Анна Ильинична принесла чай. Костя не мог с уверенностью сказать, пришла она только что или, затаив дыхание, стояла под дверью. Мама была вся белая.

— Спасибо, голубушка. Ступай… Вот что, друг мой Костя, надо нам с тобой поговорить по душам, не скрываясь. — Кум снизошел до законотворческого подмигивания. — Я ведь, каюсь, и раньше слышал о тебе краем уха…

И потекла долгая неторопливая беседа. Впрочем, «беседой» это можно было назвать с большой натяжкой, потому что говорил в основном один Иван Тимофеевич.

Косте прочитали целую лекцию по теории и практике организованной преступности.

— …вспомним, к примеру, Великую депрессию в Соединенных Штатах и знаменитые гангстерские синдикаты. Почему они получили такое невероятное влияние? Да потому, что официальная власть была слаба, всюду царила финансовая разруха, люди не понимали, как жить дальше. Мир простых обывателей, извини за пафос, погрузился в пучину хаоса! А человек устроен так, что в массовом своем скоплении нуждается в порядке и стабильности, как в хлебе насущном. Природа, мой мальчик, не терпит пустоты: если официальная власть не в состоянии эту пустоту заполнить, порядок обеспечат те, кто на данный момент сильнее, кто способен взять дело в свои руки! А теперь мысленно перенеси Великую депрессию в наши края. Разве сходство не очевидно? Кто, скажи, сможет обеспечить должный порядок, кроме нас с тобой? Наши правила игры просты, понятны и доступны каждому. Возьмем элементарный пример — рынок. Если бы не наши ребята, всякая шушера перекрыла бы людям кислород…