Белый камень в глубине колодца

Глава 24. Мы выбираем

Сдавать экзамен Таня отправилась в первой пятерке, уверенная, что потратит на все про все, в худшем случае, полчаса и успеет перехватить Костю, который в экзаменационных аудиториях тоже не засиживался. Билеты Таня знала назубок, отвечала всегда развернуто и уверенно. Дополнительным вопросами ее не мучили, а порой и вовсе отпускали с миром после первых десяти фраз: что тут спрашивать? И так все ясно.

Однако сегодня, взглянув на доставшийся ей билет, Таня с обреченностью поняла, что застрянет надолго. Буквы прыгали по листу, смазывались и упорно не желали складываться в слова, а те слова, что все-таки сложились, не имели ровным счетом никакого смысла. Впервые в жизни ее накрыл экзаменационный ступор.

«Соберись!» — приказала себе Таня, массируя виски.

Мысленные увещевания, навеянные любимой мачехой — дескать, провалившись сейчас, она сломает себе всю оставшуюся жизнь, — не помогали. Наоборот, казались несусветной глупостью.

Время уходило. Вот уже скучающий проректор потянулся за первой зачеткой, а Таня все сидела перед пустым листком. Вконец отчаявшись, она представила, как огорчится Костя. И не потому, что она неуч, а потому, что из-за сорочьих новостей придется мотать нервы себе и близким позорной пересдачей…

Проректор поправил очки, открыл зачетку и огласил фамилию:

— Головченко!

Таня поднялась со своего места и на негнущихся ногах спустилась к длинному столу, за которым восседала комиссия.

— Ну-с, Татьяна Петровна, чем вы нас порадуете?

Воспаленные глаза (уже вторую неделю она спит не больше трех-четырех часов в сутки) выхватили из пустоты номер билета. Третий! Билет не из первой десятки даже — пятерки, которую помнят практически все, а уж она и подавно.

Таня начала отвечать по памяти. Неуверенно воспроизводила зазубренный текст, но постепенно оживала. Руки перестали дрожать, холодные щеки погорячели, мысли прояснились. К концу первого вопроса она даже вошла во вкус, однако ее прервали:

— Достаточно, можете идти.

В коридоре к Тане кинулась толпа вспотевших от волнения и июньской духоты студентов: «Как, сдала? Сложно было?». Она рассеянно кивнула всем сразу, поправила на плече ремешок сумки и побежала вниз по лестнице.

Жара стояла такая, что воздух застревал в горле. Поравнявшись с памятником Чайковскому, Таня почувствовала, что в туфлю попал камешек, и присела на ближайшую скамейку, не подозревая, что за ней наблюдают и это отнюдь не бронзовый композитор.

Володя проводил Таню до метро, держась вдалеке, но так, чтобы не потерять из виду. Она шла быстрой, легкой походкой, расправив плечи.

Торопилась, глупенькая. Могла бы и не торопиться.

Машина, которую Дубровин бросил рядом с «Арбатской», долго упрямилась. Он всерьез испугался, что она не заведется, когда мотор чихнул и ожил. Володя поймал себя на том, что утирает холодный пот с висков, пробормотал ругательство и резко сдал назад.

Добраться до института раньше Тани было делом техники.