Белый камень в глубине колодца

Эпилог

Три года спустя

Раннеапрельское солнце было всё на изменах: то кокетливо пряталось за пушистое облако, то выглядывало из-за плотной серой тучи — незваного гостя на этом ясном бело-голубом празднике жизни, то внезапно отражалось в окнах соседних многоэтажек, прицельно расстреливая детскую площадку солнечными зайцами.

Поймав лбом одного такого зайца, Татьяна Петровна на всякий случай подняла воротник повыше, поерзала на скамейке и слегка покачала громоздкую розовую коляску-танк. В «танке» мирно почивала трехмесячная соседская внучка Изабелла, которую во дворе, с легкой подачи кое-кого не по годам языкастого, дружно кликали Изей.

Где находилась Изина бабушка Ольга Михайловна, было доподлинно неизвестно. По официальной версии, отлучилась «на пять минут», по неофициальной — забаррикадировалась в квартире, объявила голодовку и вызвала вертолет. Впрочем, глядя на еще трех внуков-погодков Ольги Михайловны, всем скопом атакующих новенькие качели, Татьяна Петровна не могла ее в этом винить.

Собственная внучка Татьяны Петровны внимательно следила за штурмом с соседних качелей, покусывая кончик косички и, очевидно, жалея, что не может принять участие: ее личный отряд боевых трехлеток уже разогнали по домам. Начальник, конечно, всегда и везде остается начальником, но один в поле не воин. Вот завтра — обязательно отвоют.

Ляна, которая неторопливо раскачивала Наташкины качели, что-то негромко сказала племяннице, и та заметно повеселела. С разгона притормозила пятками (за что ей периодически попадало от тетки), спрыгнула на землю и побежала к бабушке.

— Папа звоний? — спросила деловито, но шепотом. Приподнялась на носочки, чтобы увидеть дремлющую розовощекую Изю, которую уже сейчас считала «своей».

— Нет, солнышко, не звонил, — вынуждена была признать Татьяна. — А ты кушать хочешь?

— В магазин хочу, — решительно заявила Наташа. И добавила, чтобы не вводить бабушку в заблуждение: — В бойшой-пйебойшой. И зейтый.

Она знала, о чем говорит. Каждую пятницу отец и дочь Дубровины совершали набег на «большой-пребольшой» гипермаркет, а сегодня была именно пятница. Олег нарочно планировал покупки таким образом, чтобы оставить какие-либо мелочи или, наоборот, «крупности» на этот день.

Наташке было всё равно, что покупать. Ее завораживал сам процесс. Когда ты, вся такая красивая, катишься в тележке между огро-о-омных, битком набитых всякой всячиной полок до потолка. А вокруг бегают люди с такими же тележками и детьми в них, играет веселая музыка, что-то постоянно падает и звенит, и ты точно знаешь, что папа обязательно купит что-нибудь специально для тебя. Красота, какая сила!

Неудивительно, что Наташка начинала ждать свою пятницу непосредственно… с пятницы.

Жаль, что мама не любит магазины. Втроем было бы еще веселее.

— Папа скоро приедет, Натунь, надо только подождать.

Девочка кивнула и чинно уселась на подстеленный плед. Татьяна догадывалась, что будет дальше. Дальше следовала традиционная игра с экзотическим названием «Этонепапа».

Наташа на пробу ткнула пальчиком в первую попавшуюся машину знакомого цвета.

— Это не папа?

— Нет, не папа. — Ляна плюхнулась рядом с ней на скамейку и профессиональным движением поправила племяннице оба банта на косичках.

— А это не папа?

Пальчик нацелился куда-то вдаль, и, пока заботливая тетя вглядывалась, папа там или не папа, Наташка успела вновь ослабить бантики, чтобы ленточки на них красиво болтались туда-сюда. Ничего Ляна не понимает! У самой-то косичек нет.

— И это не папа?

— А вот это, кажется, папа…

— Уйа, папа пйиехал!!!

Изя в коляске взвыла пароходной сиреной как раз вовремя. Из подъезда выскочила блудная бабушка Ольга Михайловна, а Ляна чудом успела ухватить Наташку за руку.

— Куды?! А ну сидеть! Папа сам подойдет.

Девочка надула губы, топнула ногой, однако осталась на месте. Спорить с Ляной чревато: есть серьезный риск остаться в дураках, а она еще не настолько хорошо разговаривает, чтобы решающим аргументом в споре стало что-то, кроме крокодиловых слез, топанья ногами и «Бу-уду!»

Олег тем временем поискал ближайшее парковочное место и втиснулся туда. Машину всё равно предстояло переставить. Заглушив двигатель, он дернул с носа очки: день выдался какой-то сумасшедший, а уж в километровых пробках перед глазами точно всё плыло. Хорошо, что сегодня пятница и впереди, помимо традиционных субботних кальмарчиковых посиделок с Пашей Втулой, маячит вполне реальная надежда выспаться.

Дубровин улыбнулся. Кого он обманывает? Когда твой трехлетний ребенок уверен, что сон — для слабаков, переубеждать его бесполезно. Проще переубедиться самому.

Только решив, что Олег подошел достаточно близко, строгая тетя Ляна отпустила к нему Наташу. Та, бедная, уже подпрыгивала от нетерпения, шлепала Ляну по руке. Неудивительно, что ломанулась на всей скорости. Папа еле поймал.

— И куда летим? — тихо поинтересовался Дубровин, когда она повисла на нем обезьянкой.

Поцеловал в родную макушку. Один из бантов по дороге все-таки потерялся.

— К тебе, — так же тихо ответила Наташа.

Обхватила ладошками папино лицо, заглянула в глаза такими знакомыми карими глазами. Похвасталась:

— Там качейи. Новые.

— Ну, пойдем посмотрим.

— Нет, — она упрямо помотала головой. — В магазин поехайи! В бойшой.

— Наташ, мне переодеться надо, карточку взять. Посидишь с Ляной и бабушкой, хорошо?

— Ага, — милостиво согласилась дочь. — А Ляна… Ляна…

— Что?

— Обижайа! Сино.

— Да? — Олег с сомнением посмотрел на Ляну, которая вскинула брови и вопросительно ткнула себя в грудь. — Значит, будем разбираться… И не стыдно тебе, суровая тетя Ляна, ребенка обижать? Привет, мам. Как вы тут?

— Здравствуй, сыночек. Да ничего, потихоньку. — Татьяна Петровна успела сдать на руки владельцу орущий «танк» и вздохнула с облегчением.

После смерти мужа прошлой весной она зареклась брать на себя лишнюю ответственность, но всё же брала периодически, когда очень просили.

— Татка, это очень наглый поклеп! — Ляна кусала губы, чтобы не рассмеяться. — У тебя совесть есть — на тетю стучать, а? И где бант потеряла, разбойница?

Наташка, недолго думая, высунула язык, и спор был выигран. В присутствии папы все аргументы автоматически превращались в универсальные.

--

В квартире было непривычно тихо, только Паганини, который уже перешел в разряд рыбьих долгожителей, поскрипывал из гостиной. Переступив через разбросанных посреди коридора кукол (не забыть взбухнуть по этому поводу) и бесшумно опустив на тумбочку ключи, Олег прокрался в спальню.

Дина спала по центру кровати, завернувшись в одеяло, как гусеница. На ее щеке отпечатался слабый след от Симочкиного носа, а голые пятки, как обычно, выглядывали из-под одеяла. Таким нехитрым образом Дина праздновала благословенный «День бабушки», и Олегу стоило громадных усилий, чтобы к ней не присоединиться.

Почему грохнула дверца шкафа, которую он закрывал медленно и аккуратно, Дубровин так и не понял, но Дина что-то пробормотала себе под нос и проснулась.

— Ляна, я встаю… сейчас встаю…

— Извини, — покаянно сказал Олег. — Я не специально.

Она взлохматила волосы, убрала их с лица.

— Привет, любимый. Ты сегодня рано.

— Скорее поздно. — Он потянулся к ней и поцеловал в теплую щеку. — Привет, любимая.

Маленькие тонкие пальцы гладили его по руке. Дина доверчиво прижалась к Олегу, и он забыл, что собирался переодеться.

Соскучился по ней ужасно. Редкие мгновения, когда можно побыть вот так, наедине. Вроде и Наташка уже не кроха — напротив, чересчур самостоятельная барышня, и мама нужна ей не так часто, а, ты гляди, не получается совпасть. Работа на другом конце города, хоть и любимая, и по-человечески оплачиваемая, свои особенности всё равно имеет.

— Олег? — позвала Дина, как умела звать только она.

— М-м?

Не удержался все-таки, начал целовать. Эти ее завитки за ушами, кожа мягкая, нежная, запах… Умом тронуться можно!

— А ты… очень сильно устал?

— Дин, сегодня пятница, — почти простонал Дубровин ей в плечо. — Я ребенку обещал…

— Да, — вспомнила Дина. — Конечно, надо. Надо…

В полной мере оценить прелесть секса «по-быстрому» сможет лишь тот, кто вынужден назначать романтические свидания собственной жене раз в пару недель — и в ванной. Обложив крепко спящее чадо подушками на манер Стоунхенджа, со всех сторон (Наталья Олеговна во сне имели привычку перекатываться на другой конец кровати), соскучившиеся друг по другу молодые родители, если не успевали уснуть в процессе укладывания, перемещались в ванную и ненадолго выпадали из реальности.

Но вот так, как сейчас, на родной кровати, пускай торопливо и слегка безумно, но потрясающе глубоко… Когда нет нужды кусать губы, сдерживая стоны наслаждения, а можно стонать в голос, на зависть соседям… Олег и не подозревал, насколько ему этого недоставало. Не самой разрядки даже, не секса с прелюдией, нет. Ощущения полной и безграничной принадлежности Дины ему и его — Дине.

Он не дождался ее, физиология взяла верх. И время поджимало, и… Чтобы жене было хорошо, нужно иначе.

Но Дине и без того было необыкновенно хорошо, ведь хорошо было Олегу. Она чувствовала дрожь и тяжесть его сильного тела, слышала хриплые шумные вздохи и стоны. Хорошие стоны, счастливые. Ее руки крепче прижали его к себе, пальцы зарылись во влажные волосы. Зачем еще лучше?

— Люблю тебя, родной мой…

Динка, Дина Дубровина не могла не сказать. Знала, как важно Олегу это слышать. Ему все еще приходится объяснять некоторые очевидные вещи.

Например, что она готова подарить ему сына, даже если ей снова будет больно.

Дубровин приоткрыл один глаз и, перехватив ладошку жены, поцеловал тыльную сторону.

— Дин, я тут подумал… 939e00. Давай летом куда-нибудь съездим, а? Все вместе. На море, например. Я отпуск возьму, и поедем. Наташка уже большая, ей будет полезно. Подумаешь, ладно?

Дина согласилась подумать. Ей нравилось море, хотя она его почти не помнила.

А потом они бегали по квартире в поисках глаженой одежды и Олеговой карточки, спотыкаясь о выбравшегося из засады Марсика и розовый музыкальный велосипед. Бутерброд с сыром, который соорудила для него жена, Олег дожевывал на бегу, запивая холодным чаем и всерьез рискуя подавиться. Запрыгнуть же в растоптанные регулярными пробежками кроссовки удалось только с третьего раза: в левом обнаружилась игрушка из «Киндер-сюрприза», а правый кое-кто утащил в детскую и сделал из него машину для Барби.

Не жизнь, а сплошной кавардак. Однако этот свой кавардак Дубровин не променял бы ни на какой другой.

--

Ляна посмотрела на небо, на котором уже совсем не кокетливо сгущались тучи.

— Что-то долго наш папа переодевается, — задумчиво протянула она. — Подозрительно долго. Пойти, что ли, поторопить беднягу?

Татьяна Петровна предупреждающе кашлянула: во дворе показался переодетый и собранный, только слегка взъерошенный Олег.

— Дочь, прости, пожалуйста. — Он подхватил Наташу на руки. — Папа… рубашку искал.