Белый камень в глубине колодца

Глава 48. Куда уходят ёлки

Полгода спустя

От кровати до двери ровно три больших шага или пять обычных. И на четвертом шаге половица всегда делает «бум», даже если идти медленно и на носочках.

Динка не знает, что у Олега этот короткий «бум» давно служит вместо будильника, обычный будильник только на подхвате. Ради «бума» Олег даже оставил идею положить в спальне новый пол. Ради него и собственного спокойствия. Если есть «бум», значит, все хорошо.

Не просыпаясь до конца, Дубровин краем уха ловил звуки из сонной гостиной.

Жена кормила Паганини и всех его соседей по аквариуму, приветствуя каждую рыбешку персонально, по имени. Встряхнула банку с кормом, вернула на место. Прошла к елке, постояла немного, рассматривая игрушки и легонько толкая их ногтем, чтобы покачивались туда-сюда.

Они нарядили деревце только вчера, и Динка еще не успела привыкнуть.

Наигравшись, она воткнула темно-зеленую, под цвет хвои, «вилку» в розетку, клацнула кнопкой на пульте — включила гирлянду. Не удержавшись от соблазна, потянулась к блюду с мандаринами, которое Дубровин специально для нее оставлял на кофейном столике. Динка обожает мандарины, особенно маленькие и кислые. Дочь, видимо, тоже: не успевают покупать.

Олег не мог этого видеть и слышать, но представлял очень явно.

С минуты на минуту должен прозвенеть будильник. Выбираться из-под тяжелого и такого уютного одеяла не хотелось совершенно, и Олег, как в детстве, зарылся носом в смятую подушку. Динкину подушку. Наволочка, все еще теплая, хранила ее запах. Если вдохнуть поглубже, запах сначала пропадет, а потом станет сильнее. И с головой накроет чувство, которое не передать несколькими словами. Только одним, наверное — счастье…

— Сегодня суббота, — негромко сказала Динка.

И даже не вздрогнула, когда Олег застонал. Методом проб и ошибок она научилась отличать его стоны «плохо» от стонов «хорошо».

— Ты читаешь мои мысли. — Дубровин чуть повернулся, продолжая утопать в подушке мятой щекой и левым глазом. — Доброе утро.

— Доброе утро. — Динка осторожно присела на кровать, погладила мужа по голове. — Нет, я не читаю твои мысли. Просто ты всегда так прячешься, если не хочешь идти на работу.

Он кивнул, прижимаясь ухом к ее животу и замирая. Проснулась?

Проснулась. Играет «в кораблики», как выразилась однажды Динка. По животу под теплой байковой ночнушкой и впрямь пробегали «волны». Олег улыбнулся.

— Привет, солнышко. Маленькая моя, хорошая. Большая уже такая…

Сиплый спросонья голос подрагивал, как часто бывало, когда он разговаривал с дочерью. Горло перехватывало отчего-то, дыхания не хватало. В тот день, когда жена впервые ощутила шевеление ребенка, она долго гладила живот, дрожала и плакала. Олег обнимал ее, шептал на ушко какую-то растерянно-восторженную лабуду и тоже смаргивал слезы.

Смутный страх потери сжимал сердце наравне с радостью и любовью. А вдруг?.. А мало ли?.. А что завтра?.. Эта двойственность на протяжении всей дальнейшей жизни делала простое человеческое счастье Олега и глубже, и острее.

Шевеление затихло. Тогда Динка неторопливо стянула ночную рубашку через голову, погладила живот по одной ей понятной траектории. Взяла руку Олега в свою.

— Вот здесь, — тихо сказала она. — Сейчас.

— Ох ты ж… — Внезапный пинок в ладонь был очень даже ощутимым. — Это нормально?

— Да. Просто ты замолчал, и она решила, что ты ушел, не сказав «До свидания».

— Обиделась? — серьезно спросил Олег.

Подобные откровения жены перестали быть редкостью.

— Расстроилась. Поговори с ней, любимый мой, у нас ведь много времени. А я… я бы подремала. Чуть-чуть. Ты не очень голодный?

Дубровин очнулся.

— Дин, я сам разогрею. Ты отдыхай. Все в порядке?

— Все хорошо. — Она неуклюже развернулась и стала искать себе место. Найдя, закрыла глаза и вслепую нашарила руку Олега.

— Может, хочешь чего-нибудь?

Динка задумалась. Ее, как ребенка, нужно было звать с собой за стол и постоянно спрашивать, не голодная ли. Иначе не придет и сама не поест.

— Мороженого, — решила она. — Зеленого такого, с шоколадом.

— Эм… — Дубровин чисто на автомате прикидывал, в каком из ближайших магазинов утром двадцать четвертого декабря можно достать свежее мороженое.

— Тогда кетчуп, — понимающе вздохнула Динка.

В итоге, закусив омлет с сыром еще одним кислым мандарином, она со спокойной душой заползла под одеяло и уснула под собственную колыбельную, прижавшись к мужу.

— Я елку не выключила… м-м-м…

— Я выключил. Ты спи, спи.

Олег одной рукой листал потрепанную книгу «Как вырастить здорового ребенка» (чего только не найдешь, разбирая хлам на родительской лоджии). На сгибе локтя другой руки удобно устроилась Динкина голова. Устала, бедная. А ведь впереди у них еще два не самых простых месяца и… можно надеяться, что долгие годы родительского счастья.

Динка стала заметно быстрее уставать. Она не капризничала, не жаловалась, но время от времени потирала поясницу и благодарно вздыхала, когда муж помогал с массажем. Все новые и новые перемены, связанные с беременностью, сначала обескураживали ее, потом пугали, а затем смущали до слез. Учитывая, что все трудности Динки автоматически становились достоянием Олега, испуг и смущение умножались на два.

Покупать для жены в аптеке всякую «беременную» хрень (не всегда удавалось просить об этом мать или Ляну) Дубровин приноровился быстро. Устранять любые «протечки» с невозмутимым лицом, чтобы не нервировать Динку лишний раз, оказалось чуть сложнее, но тоже вполне реально. Процеживать нескончаемый поток информации по материнству, где феерическую чушь легко принять за чистую монету, особенно новичку вроде Олега, удавалось только с помощью старших женщин.

Обоих котов к бабушке уже отправили: Дубровин подорвался посреди ночи, сгреб Марсика и Летику за шкирки и отвез к теще. Красочная статья о токсоплазмозе беременных и виновниках-кошках еще долго мешала ему уснуть, а в квартире постоянно мерещился запах сигаретного дыма. Инфекции… Будь противогазы чуть более удобными…

Надин хихикала и поила его чаем с сушеными травками, Ляна хлопала по плечу и советовала не париться. Вернее, париться, но не из-за такой ерунды. Динка что, единственная беременная на планете? Остальные как-то рожают, чем она хуже?

Мама улыбалась, но терпеливо отвечала на те Олеговы вопросы, на которые знала ответ. Когда последний анализ на генетические отклонения у будущего ребенка показал отрицательный результат, Татьяна Петровна вдохнула полной грудью и стала спокойно ожидать появления на свет долгожданной внучки, поддерживая невестку и помогая ей всем, чем только можно. А однажды вечером, заехав за женой после работы, Дубровин услышал, как они поют на два голоса. «Чудеса случаются, если верить в них…»

Застигнутая врасплох Татьяна смутилась, забормотала что-то о музыкальном развитии ребенка, но Олег видел: мать приняла Динку такой, какая она есть. Динка в свою очередь любила свекровь как человека, а не просто как маму любимого мужа, и с удовольствием бывала в гостях у Татьяны Петровны.

Если дома в это время не было Владимира Алексеевича.

Да, старший Дубровин, к большому огорчению сына, принять так и не смог и негласно примкнул к другому, численно превосходящему лагерю. Там уже прочно обосновались соседские пенсионерки, всегда готовые задать вслед риторический вопрос. Поликлиническая врачиха, которой хватило одного взгляда на Динку сквозь очки-лупы, чтобы посоветовать Олегу обследоваться у психиатра, а родителям «бедной девочки» — перестать бояться и заявить в прокуратуру. Якобы преступник должен сидеть в тюрьме, а делать аборты уже не так опасно для здоровья, как, скажем, лет пятнадцать назад. Все безопаснее, чем плодить инвалидов…

Еще никогда прежде Дубровину не хотелось ударить женщину. Врача, вдвое старше себя. Сдержался только чудом. Может, он чего-то не понимает, и желание иметь ребенка от любимой женщины — действительно что-то из ряда вон? Преступление?

Отряд «нормальных и полноценных», гордо несущих по белым коридорам свои огромные животы с «нормальными и полноценными» детьми внутри, видимо, был солидарен с медицинским светилом. И как только узнали? Динка вела себя тихо, рассматривала плакат с большеголовым эмбрионом, а после первых шепотков в свой адрес попыталась незаметно слиться со стеной. Дубровин, единственная мужская особь в этом террариуме, открыто взял жену за руку и ободряюще пожал холодные пальцы. Сам же мысленно считал овец. Черная, белая, рыжая, снова черная…

Очередь двигалась медленно. Пока перешли экватор, набралась целая отара. Ни Олег, ни Динка на слух не жаловались. Некоторым не хватало тактичности даже понизить голос или взглянуть в глаза — трусливо отворачивались и продолжали шептаться.

— Дорогие дамы, — громко и раздельно сказал Олег, — не могли бы вы проявить капельку такта и найти другую тему для обсуждения? Если вам просто завидно, то знайте: зависть — самое честное признание чужого превосходства, поэтому не принижайте своих заслуг и завидуйте молча. Здоровья вам и вашим детям, дорогие дамы! Пойдем, Дина.

Очередь проводила их гробовым молчанием. Странные люди. Как будто кролика перед ними из шляпы вытащили, честное слово.

— Не надо было… — пролепетала Динка, когда больничный корпус остался позади.

Олег остановился. Развернулся к жене, присел на корточки.

— Девочка моя, ты же не клоун и не розовый слоник в зоопарке, чтобы тыкать в тебя пальцем и улюлюкать. Чего нам стыдиться, а?

— Я не знаю. Но раз они говорят…

— Даже не думай об этом, Дин. Ерунда какая, мелочи жизни. Тьфу, забыли. Забыли?

Динка закрыла глаза, помотала головой.

— Не получается, — шепотом призналась она.

— Ну и хрен с ним! Мы обязательно что-нибудь придумаем. Обещаю… Мороженого хочешь?

Она кивнула и постаралась улыбнуться, но Дубровин понял: придумывать надо немедленно.

Сделав тогда для себя выводы, Олег отвез поникшую жену домой, вернулся на работу и зарылся в Интернет: искать в городе или (если дела с этим обстоят еще хуже, чем он предполагал) в области подходящий перинатальный центр…

В замке провернулся ключ, и кто-то на цыпочках вошел в квартиру. Почти бесшумно прикрыл за собой дверь и стал, кряхтя и шурша, стягивать куртку-«аляску».

Этим «кем-то» оказалась Ляна, еще в день приезда из Москвы стребовавшая отдельный комплект ключей от Дубровинской квартиры. Так как вариант домработницы пришлось отмести, Ляна вызвалась приходить через день, кроме выходных, и помогать сестре, а вечером уходила в ночную смену. Они с Надин чередовались (благо, жили недалеко), так что Динка всегда была под присмотром. Вариант в их случае оптимальный.

Странно только, что визит Ляны пришелся на субботу. С чего вдруг?

Олег аккуратно, чтобы не разбудить, переместил жену на подушки. Не удержавшись, тронул губами русый висок, и Динка во сне нахмурилась, отстранилась.

У любого компромисса есть границы: Динка смогла приучить себя к прикосновениям, тем же методом проб и ошибок выяснила, когда они уместны. У нее даже случались периоды игривости, правда, редкие и не всегда контролируемые. Олег терпеливо и как мог понятно объяснял ей, что на людях делать уместно, а с чем лучше подождать до дома. Объятия мужа стали для Динки синонимом защищенности, поцелуи — выражением любви, однако нуждаться в них она так и не научилась.