Белый камень в глубине колодца

Глава 38. Валютообмен по семейному курсу

В честь свадьбы Олега отпустили с работы на два дня, не считая дня регистрации, и это время он провел рядом с людьми, которых теперь мог по праву назвать родными.

Ляна сидела на полу, скрестив ноги, и держала растянутый между выставленными ладонями моток пряжи, а Надин сматывала шерсть в клубок. Пять уже готовых разноцветных клубков лежали в шуршащем пакете рядом с Ляной. Это незамысловатое занятие было привычным для обеих: Надин мотала быстро и сноровисто, Ляна следила за движениями бабушки и плавно покачивала руками, чтобы нитка шла легко и не застревала.

— …он их как увидел, аж расплакался, бедный, — рассказывала Ляна. — Стоит, трясется, одной рукой себя в грудь бьет, другой — слезы утирает. Прости, говорит, меня Сашка. Гадом буду, говорит, если еще хоть каплю… Она тоже плачет (да что там, я сама чуть слезу не пустила), а парень этот, который сын, глазки спрятал, мнется… Забрали, в общем, нашего Попика, придется искать другую заблудшую душу. Но квартплату всю отдали до копейки, с долгами рассчитались, так что можно мини-ремонтец забабахать и кого-нибудь поприличнее пустить. Квартира-то хорошая, почти в центре, много чего рядом есть, — рассуждала вслух Ляна.

Было заметно, что квартиранта, вроде не такого уж и завидного, она отпускала неохотно, фактически отрывала от сердца, но все-таки радуется за него.

— Жена у Попика, кстати, прикольная: рыжая, кудрявая, в свитерке с начесом, свитерок постоянно поправляет и говорит так, повизгивая на окончаниях. Похожа на…

— Перевозбужденного пуделя, — закончил Олег.

— Точно! — удивилась Ляна. — Ты что, ее знаешь?

— Вряд ли. Просто описание кое-кого напомнило.

Динка устроилась на диване рядом с Олегом, просунув руку мужу под локоть и положив голову ему на плечо, всем своим видом выражая тихое счастье любящей женщины. Она постоянно дотрагивалась до него, стремясь утолить внезапно возникшую потребность, которая утихала только тогда, когда голая кожа касалась голой кожи.

Олег, даже не зная Динкиных мыслей, чувствовал что-то похожее. После месяца вынужденного отчуждения вот так касаться друг друга было чем-то сродни наркомании: надо, надо, и мало, мало. Динке, может, и достаточно, а ему — эгоистично мало. Дорвался, называется. Будь его воля, Олег бы спрятал жену и спрятался бы вместе с ней в каком-нибудь укромном месте, где нет людей в радиусе хотя бы полукилометра и никуда не нужно спешить.

При всем уважении к Надин Эммануиловне, чужое присутствие за стеной, мягко говоря, стесняло, хоть бабушка и продемонстрировала молодоженам большие оранжевые беруши.

У Ляны берушей не было, но Ляна дома не ночевала вовсе. Те несколько дней, что она провела в Мелехове, новоиспеченная свояченица Олега ложилась подремать в обед, а ночью уходила бродить, возвращаясь только под утро. Дубровин сразу предупредил ее, что ненормальных хватает — Ляна от души его послала и все равно ушла. Мобильник, правда, с собой взяла. И электрошокер, без которого с недавних пор из дома не выходила.

Динку, к немалому удивлению Олега, нисколько не заботило, что их могут услышать. Увлекшись чем-нибудь, она переставала замечать, что творится вокруг; ее мир автоматически сужался до одного предмета или человека.

Второе удивительное открытие: она ожидаемо стеснялась собственного тела и своей пробуждающейся чувственности, но во всем, что касалось Олега, Динке приходилось полагаться на внутренние ощущения, а значит, тут не было места запретам и правилам, ведь все, что было связано с мужем, по умолчанию казалось ей верным. Не знавшая ни телевидения, ни Интернета, свободная от предрассудков, Динка изучала его со всей присущей ей вдумчивостью, откровенностью и любовью.

— Мы с тобой как один человек, по-настоящему, — говорила Динка, буквально вжимаясь в Олега. — Не уходи из меня, хочу побыть вот так дольше. Я бы так умерла, наверное, и мне не было бы жалко умирать. А тебе?

— А я жить хочу, — признался он, целуя ее в ухо и обнимая крепче. — Хочу, чтобы ты жила, долго-долго, и ни о чем таком не думала. Нам с тобой помирать рановато.

— А когда придется? — допытывалась Динка. — Когда-нибудь же все равно придется.

— Вот когда придется, тогда и будем думать… Извини.

Олег терпеть не мог разговоры о смерти в духе «Когда-нибудь мы все умрем». Даже в шутку. Слишком хорошо помнил дедовы шуточки и к чему те привели.

— Ты злишься на меня?

— Нет, Дин.

— Злишься, — сказала она утвердительно, — у тебя щека холодная, а шея горячая.

Олег потрогал: и вправду. Как это было связано со злостью, он понятия не имел, но у Динки своя неповторимая логика. Иногда лучше согласиться и не докапываться.

Иногда.

— Я не злюсь, — сказал он ласково. — Спи спокойно, щека и шея ошиблись. Так бывает.

Она училась слушать себя и ближнего, пускай даже таким приземленным способом. Радовалась — подумать только! — что ей не больно. Охотно дарила ласки и принимала ответные, но ласкать себя более интимно не позволяла — съеживалась вся, замыкалась. Олег не настаивал: спешить и принуждать в их случае было категорически нельзя, тем более без выяснения первопричины. Причину он выяснил позже, уже после отъезда Ляны, и эта причина его здорово так по голове стукнула, хотя вроде не должна была, зная Динкино буквальное восприятие.

Они привыкали спать в одной постели. Казалось бы, элементарное дело, но тут нужно еще совпасть. Олег спал на боку — так легче дышалось и меньше храпелось, — подтянув к животу колени. Динка, засыпая, прижималась к его спине, «грела» собой. Ночью «разъединялись» по разные стороны дивана. Динка могла хаотично завернуться в одеяло, но пальцы и пятки непременно торчали, и она мерзла. Олег просыпался и укрывал ее.

Да, любить кого-то — постоянный труд и большая ответственность.

Поначалу Динка разрывалась между сестрой, разлуку с которой переживала очень тяжело, и мужем. Жаль, что не получится везде ходить втроем, держась за руки. Если было бы можно, она бы не раздумывала. Но Олег и Ляна ходить, держась за руки, не соглашались, поэтому приходилось выбирать, рядом с кем сидеть сначала, а с кем — потом.

Выход подсказал Олег.

— Не выбирай, иди к Ляне, — шепнул он. — Я никуда не денусь, а она скоро уедет.

Ляна рядом с Динкой заметно оттаивала, втягивала все свои ежиные колючки. Динка распускала волосы, и Ляна плела ей косы, закручивала, лохматила и переплетала пряди в странные, порой жутковатые прически. Динке это нравилось. Она рассеянно улыбалась, склонив голову и глядя на свои руки. В руках обычно была Симочка, успевшая потрепаться — неизбежная участь любимой игрушки, которую всюду таскают с собой.

Ляна тоже улыбалась, но едва-едва.

Вечер с семьей, в понимании Олега, это посиделки на кухне за одним столом или в гостиной — напротив бубнящего телевизора. Это разговоры о том, как прошел день, по большей части бестолковые и односложные, плавно перетекающие в курс доллара, акции, выручку. Это, на худой конец, настольные игры: затертые по краям карточки лото или костяшки домино, среди которых вечно не хватает «дублей».

Разве так бывает, что с семьей уютно просто молчать?