Белый камень в глубине колодца

Глава 13. Разврат и шатание

Сонин будильник прозвенел в семь. По сравнению с тем монстром, что остался на Костиной даче, прозвенел очень хиленько, почти нежно, однако Соне хватило. Она выспалась! И, если не брать во внимание боль в конечностях после вчерашнего шоу «Поклей или хотя бы попытайся» и обычное нежелание вылезать из-под одеяла, чувствовала себя отлично. Можно выключать будильник и бодро трусить навстречу новому дню. Осталось только загребущие Суворовские ручонки от себя отлепить, а то устроились, понимаешь ли, на самом интересном и выдающемся.

— То-оль, выпусти, а? — зевнула Софья, отключая будильник. — Мне на работу надо.

На ответ она не рассчитывала. Но получила:

— Да какой по утрам стриптиз, Люсь? Спи дальше.

— Угу, — согласилась послушная жена и закрыла глаза обратно.

Соображала Соня по утрам всегда туго. Только спустя несколько минут до нее дошло, что, во-первых, она не Люся, а, во-вторых, каким боком тут затесался стриптиз, если ехать в нотариальную контору? И вообще, странный какой-то голос у Суворова…

— Стоп, а кто такая Люся?

— А кто такой Толя?

Монстр-будильник, Игорь с кувшином и укоризненный Костя топтались в сторонке и тихо завидовали: взбодрилась Соня мгновенно и основательно. Хлопнув в ладоши, зажгла свет в комнате. Нет, не показалось!

— Втулкин, мать-перемать, ты что забыл в моей постели?!

Паша приоткрыл левый глаз (правый утонул в подушке), сказал невнятно: «О, какие звери в нашем зоопарке» и вернулся в исходное положение. Потом, правда, снова приоткрыл и брякнул: «Местным пейзажам зачет. Почти как дома».

Проследив за Пашиным взглядом, Софья кинулась поправлять майку. Штанов на ней не оказалось: в процессе сна сползли. Или в каком-нибудь другом процессе.

— Втулкин, ты… ты… — Слов не хватило, как и зла.

— Лапочка, я в курсе. Можешь не напоминать, потом сочтемся.

— Л-лапочка?! — Она чувствовала, как щеки и шею заливает краска. К счастью, не строительная. — Сочтемся?!!

— Сонька, — терпеливо, оперевшись на локоть и сверкая помятой физиономией, — ты и вправду Чингачгук. Сходи, посмотри сначала, а потом возникай. Если надумаешь извиняться, я буду здесь, обиженный, оскорбленный, но готовый к переговорам. — С этими словами Втула рухнул обратно на подушку. — Чего стоим? Идти вон в том направлении.

— Зараза ты, а не лапочка, Втулкин. — Суворова натянула шаровары, сдула лезшую в глаза челку, развернулась на пятках и пошла в гостиную. — Учти, — донеслось из прихожей, — если ты мне… О-о-о!

Сначала был шок, потом — щенячий восторг, а уже затем полились скупые слезы умиления.

Обои. Не в рулонах — на многострадальных стенах Сониной гостиной. Идеально ровно, без единой складочки поклеенные. Как в журнале. Темноватые на некоторых стыках, но это временные мелочи. И полосочка, полосочка, которая бордюр!.. Сонька даже подпрыгнула и потрогала. Бордюр не исчез. Обои тоже.

Теперь главное — стереть с лица раболепствующее выражение.

— Втулкин, ты волшебник.

— Я знаю, — самодовольно откликнулся тот.

— Гений!

— А то!

— Нет, ты, конечно, зараза редкостная…

— Но-но, я бы попросил!

— …но я тебя прощаю, — невозмутимо закончила Соня. — Поклеил шикарно.

— «Шикарно» и все?

— Божественно, феерично, грандиозно, бесподобно. Офигеть как. Все, у меня кончились синонимы. Спасибо тебе, большое и человеческое. А теперь колись, — она села на кровать, в разумном отдалении от «гениальной заразы», — как ты выровнял стены?

— Секрет фирмы. Пока ты тут дрыхла, я применял все свои ведомые и неведомые таланты, здоровьем, можно сказать, рисковал…

— Намек понят, — вздохнула Софья, — с меня ресторан и дальше по обстоятельствам.

— Звучит так, будто тебя замуж по расчету отдают, а ты согласная, — ухмыльнулся Паша. — Учти, с таким подходом включу в культурную программу супружеский долг. Я коварен.

— Предлагаешь изобразить радость и предвкушение?

— Предлагаю сходить на кухню и сделать мне кофе. Запоминай: на стандартную кружку — полторы чайных ложки кофе, две сахара, залить горячей водой на две трети и разбавить сливками до приятного оттенка. Запомнила? Вздумаешь сделать мне бутерброд — телеграфируй, продиктую толщину колбаски.

— Да, мой господин. — Соня сложила ладони вместе и поклонилась. — Только, боюсь, с бутербродом ты пролетаешь, повелитель: в холодильнике верблюд не валялся, мыши одни.

— Я помню убогость твоего холодильника, смертная, — включился в игру Паша. — Наказать бы тебя за пренебрежение, но господин сегодня добрый. Сходи, проверь и возрадуйся.

— Только не говори, — охнула Соня, перестав придуриваться, — что ты купил мне еды. Не поверю!

— Целовать можно сюда. — Втула ткнул себя в помятую щеку. — И сюда, и сюда. И сюда тоже можно. Везде, короче. На твой вкус.

— Какая фея тебя укусила? — Она потеряла бдительность и легла на живот, потрясенно разглядывая «фею».

Похоже, у Втулкина снесло крышу и, нащупав-таки Сонино уязвимое место, он продолжал удивлять ее чисто по инерции.

— Добрая. — Устав ждать, Паша протянул руки, и Суворова оказалась прижатой к нему без возможности освободиться. — Целуй давай!

Она осторожно поцеловала его в лысинку. Паша заурчал.

— Бармен, повтори. Мне понравилось.

Повторила. Заслужил, как-никак.

— Выпусти, а? Я тебе кофе принесу.

— И бутерброд!

Позже они сидели на кухне. Втулкин в трениках пил кофе и поглощал бутерброды, как Емелина печка — березовые поленья. Полностью одетая Софья дорезала колбасный батон. Холодильник в кои-то веки походил на самого себя, а не на камеру пыток. Вполне экономичный чек лежал на микроволновке, и продукты, что самое интересное, там значились именно тех торговых марок, что обычно брала Соня. За редким исключением вроде пива и венских вафель.

— Ты во сколько спать лег, мальчик-зайчик?

Паша прожевал бутерброд и взялся за следующий.

— Нет, зайка моя, эта история достойна быть рассказанной полностью и со вкусом. Все началось с того, что одна хитрая мадам (не будем показывать пальцем) сбежала от меня под предлогом единения с природой…

Суворова виновато хмыкнула. Предлогом «единение с природой» не являлось, но она действительно хотела сбежать из душной гостиной. Отдышаться, присесть. Прилечь всего на минуточку, и снова в бой. Одна минута…

В итоге, когда полчаса спустя вошедший в раж, но обеспокоенный Паша заглянул в комнату, Сонька спала поперек кровати. Лохматая, в сползших от ерзания шароварах, она ежилась от холода и страдала в отсутствии одеяла.

Укрыл, конечно. И будить нежным воплем в ушко «Рота, подъем!», как планировалось, не стал. Он же не зверь. Так, медведь-шатун обыкновенный, которому ночами не спится.

Доклеивал Паша в одиночестве. Он на этом деле, пока искал свое призвание, собаку съел и закусил парочкой кошек. Не бог весть какой подвиг обои поклеить. С непривычки тяжеловато, но руки помнят.

Закончив в половине третьего, Втула полюбовался на ровные ряды обойных полос, сходил в душ и собирался ограбить холодильник. Ага, забыл, на кого пашет! Положение в продуктовых рядах мадам Чингачгук было еще плачевнее, чем в прошлый раз. Пришлось искать в шкафу какое-нибудь старье потеплее и пошире и ехать за хлебом насущным. Кассирша круглосуточного минимаркета, узрев сонного Пашу в пуховом платке, дамской шубе и валенках сорок пятого размера, мигом взбодрилась и даже сделала ему скидку.

Как добрался до квартиры, разложил продукты и развернул Соню в нужную сторону, чтобы места хватило обоим, помнит плохо: на ходу засыпал. А руки на нужных позициях разместились автоматически. Во сне мы себя не контролируем.

— Мсье Лаперуз, вы невозможны, — заметила Соня, отсмеявшись. — Тяжело было меня разбудить?

— Еще бы! Ты дрыхла, как Роща после пьянки: после третьего пинка становится ясно, что легче понять, простить и домой отвезти.

На этой оптимистичной ноте Суворовой позвонил Шурик. Спрашивал, собирается Соня как обычно к девяти или заехать за ней попозже. Она посмотрела на часы. Да, заговорились немного.

— Как будешь уходить, дверь захлопни, только не со всей дури, — напутствовала Софья Пашу, надевая сапоги. — И костюм зайчика не забудь.

— Не учи батьку детей делать, — поморщился Втула, почесывая пузо. — Ты во сколько вернешься?

— Что, ждать собрался, верный муж?

— Чур меня! Просто чтобы знать, на сколько столик заказывать. Или выходных подождем?

— Подождем, — благодарно кивнула Суворова. — И учти, раз культурная программа моя, то ресторан выбираю и столик заказываю тоже я.

— Только в пределах нормы, пожалуйста. Твоими стараниями я временно неплатежеспособен. То есть способен, но не на все.

— Расслабься, Павел Андреевич. — Она застегнула шубу и взяла сумочку. — Свою часть сделки ты выполнил, так что музыка с меня. Не скучай, зайчик!

— Эй, а поцеловать зайчика?

— Если кто-то забыл, твой тяжкий труд я оплачиваю рестораном. Поцелуи только такие, — она послала ему воздушный поцелуй, — сколько угодно, — и развернулась к двери.

Не тут-то было. Паша решил напомнить себе и Соне заодно, что потеть ради воздушных поцелуев он не нанимался. Надо же иметь совесть, в конце концов!

— Поцелуи входят в «И дальше по обстоятельствам». Мелкий шрифт. Учите матчасть, мадам нотариус.

Она предусмотрительно выставила вперед руки.

— Втулкин, у меня помада невкусная.

— Аргумент. Какой фирмы помада?

Соня назвала. От неожиданности, наверное.

— Не, эта вроде вкусная. Щас проверим.

Целоваться с человеком, который умеет это делать, приятно. А если ты при этом еще и не сопротивляешься, не сгораешь от страсти и не сходишь с ума от любви, приятно вдвойне. Почему бы и нет? Есть возможность оценить по достоинству саму технику.

Соня была не из тех, у кого при поцелуях подкашиваются ноги, потеет спина и мир плывет во все стороны сразу. Вернее, она перестала быть таковой. Запретила себе реагировать эмоционально, когда это лишнее. А сейчас оно лишнее.

С Толей Сонька растекалась лужей просто потому, что влюблена была до потери пульса. С дамским угодником Пашей Втулкиным, перецеловавшим не один десяток блондинок, они даже не друзья, и вручать ему новую грамоту за победу в конкурсе «Покори Измаил» Соня не собиралась. Сам вчера проговорился, покоритель хренов.

Удовольствие без эмоций, поцелуи без любви. До чего она докатилась?

— Ты права, — согласился Втула, оторвавшись от Сониных губ, — помада дрянь. Купи другую, лучше всего…

Этот медведь-шатун еще и в помадах разбирается. Прекрасно! Толкнув Пашу плечом, Соня прошла к зеркалу и подправила макияж. Опять зазвонил телефон. Она взяла трубку, безукоризненно вежливо сказала Шурику: «Уже иду» и раздраженно — Паше: «Дверь захлопни». Ушла очень гордо.

— Дура ты, Сонька Константиновна, — сообщил закрытой двери Паша и отправился досыпать.