Белый камень в глубине колодца

***

Она никогда не была здесь прежде и с непривычки растерялась. К счастью, люди в полушаге от заветного диплома бывают удивительно словоохотливы, и Тане не только подсказали, в каком корпусе сдают теоретическую механику, но и любезно проводили к нему.

Таня сочла это хорошим знаком, приободрилась. Все обязательно выяснится и снова будет в порядке. И как она могла настолько себя накрутить, что чуть не завалила государственный экзамен?!

Двор был пуст, поэтому Таня прислонилась спиной к прохладной белой колонне и закрыла глаза. Адреналин отпускал, спать хотелось неимоверно. В общагу она Костю не пустит, тем более что на работе у него выходной, а отец с Региной вечером собирались пойти в театр. Звали с собой Таню — она вежливо отказалась. Приобщиться к прекрасному можно и вдвоем, а они с Костей будут отъедаться и высыпаться. Если очень повезет, то и пообедать удастся наедине: мачеха в последнее время разлюбила сидеть дома, предпочитая вести активную «светскую жизнь». А ведь когда-то Регина хотела защищать диссертацию…

Ленивые Танины мысли прервал шумный поток студентов. Гордые собой или, наоборот, понурые, все они стремились поскорее сбежать из родной альма-матер и сбивались в небольшие группки по интересам: кто-то — чтобы праздновать, кто-то — доучивать, а кто-то — прожигать сегодняшний день независимо от его итога.

Таня чудом разглядела в этой пестрой толпе знакомую фигуру.

Костя был не один. Рядом с ним семенила рыжая девица в безвкусном желтом сарафане и на неприлично высоких каблуках. Она что-то оживленно говорила, размахивала руками, словно ветряная мельница крыльями, грозя окружающим серьезными травмами. Костя умело от этих рук уворачивался, подстраивался под ее меленькие шаги. Оба смеялись. Значит, экзамен они сдали, можно поздра…

А дальше, как в замедленной съемке, его рука легла на стянутую ремнем талию. Немного неуверенно, но все же по-хозяйски. Так обнимают люди, еще не до конца привыкшие к новому статусу пары, но уже готовые всячески его демонстрировать.

Таня медленно отступала к белым колоннам. Забыв, как дышать. Не чувствуя земли под ногами. Отказываясь верить.

Она спит. Это какой-то идиотский сюрреалистический сон.

Нужно подойти ближе. Может быть такое, что она обозналась? Ну, разумеется, может. Глаза уже подводили ее сегодня. Мало ли по двору технического института разгуливает молодых парней с похожей прической? Фигурой?

— Ко-ость, а пошли в кино?! — кричит эта рыжая обезьяна, беззастенчиво и вульгарно повиснув на Косте. На ее, Танином, любимом и единственном человеке!

Ларионов поворачивает голову, и Таня даже из своего укрытия видит родную, немного вымученную, но полную безграничного терпения улыбку. Костя что-то отвечает рыжей, и та бросается ему на шею. Ее кудряшки-пружинки задорно подпрыгивают. Парочка целуется, никого не стесняясь.

За Таниной спиной кто-то одобрительно улюлюкает.

— А наш Костян, оказывается, тот еще плейбой, — тянет сутулый хмырь в кепке с повернутым к затылку козырьком. — Видать, с прошлой совсем тухло было, раз он на Шунечку позарился.

— Да-а, конкретно прижало пацана…

Таня шла по дорожке, срываясь на бег и обнимая себя за плечи. Посреди жаркого летнего дня ей вдруг стало зябко, как осенью. Сумка с конспектами издевательски шлепала по бедру. Все планы рухнули, умиротворение от сданного на «отлично» экзамена вытеснили горечь предательства и обида.

Она старалась дышать глубже и не дать подступившему к горлу комку прорваться слезами. Слезы текли молчаливые, и Таня вытирала их рукавом выходной блузки, пачкая тушью легкую светлую ткань. Можно было остаться и закатить истерику, но какой смысл? Костя все сказал, поцеловав эту… эту… Не в шутку! По-настоящему! На глазах у доброй сотни людей! Костя, который стеснялся лишний раз приобнять Таню на улице, не говоря уже о поцелуях на публику!

Костя, который клялся, что она единственная. Говорил, что любит. Любил ее! Познакомил с родителями…

«Разумеется, познакомил, — пищал в голове чей-то гадкий голосок. Кому он принадлежал, уязвленной гордости? Обиде? — У тебя папа профессор и московская прописка, а она кто? Лимита, как и он. С такими не знакомят. Квартира — это неважно, ага! Для тебя, может, и неважно, а для него — лишний шанс выбиться в люди…»

Уродливые мысли и домыслы, которые периодически озвучивали при Тане знакомые, ворвались в голову и предстали в совершенно ином свете. Она не хотела так думать, гнала их от себя, но все равно думала.

«Я же люблю его. Я умру без него… Почему, Костя? За что?!»

Яна говорила, что в современных реалиях это нормально: любить одну, жить с ней, заводить детей, а спать с другой. И та, первая, обычно принимает правила игры.

Таня спрашивала, в чем причина. Янка только пожимала плечами. Так уж, мол, устроены мужики. А мы, бабы, терпим, потому что любим, и прощаем. Открываем дверь, когда они приползают обратно со слезами раскаяния, а иногда и без слез — небритые и воняющие чужими духами. Кормим их, укладываем спать, обхаживаем со всех сторон, пока снова не загуляют. Суровая правда жизни, от которой не спрячешься. И хотя Яна твердо решила бороться с системой, совсем исключить этот вариант она не могла.

Реальность, куда деваться?

«Не хочу такой реальности, ясно?! Это не любовь, это вранье и свинство!»

Уже у самых ворот Таню окликнули, но она не стала оборачиваться. Не замедляя шаг, побежала через дорогу. Автомобили огрызались вслед.

На тротуаре она беспомощно завертела головой, не помня, в какую сторону идти к метро.

— Таня! Танька, да стой же ты!

Она метнулась в сторону и угодила прямо в руки Володи.

— Ты чего помчалась? Я из-за тебя машину не закрыл… Тань?

Таня усиленно отворачивалась, пряча зареванное лицо. Тогда ее, особо не церемонясь, развернули за плечи. Вздохнули шумно.

— Видела, да? А я предупреждал. Оно к лучшему, Танечка, — успокаивающе бормотал Дубровин. — Веришь, удавил бы урода вот этими вот руками! Мурло он самое натуральное. И лизались, небось, опять перед главным входом? Ну конечно, мы же лучшие студенты, гордость курса…

Злополучный комок разбух настолько, что уже нельзя было нормально дышать. Таня завыла в голос.

— Т-ты б-был прав, а я…

— Тише, тише. — Володя ткнул ее носом себе в грудь и незаметно показал кулак высунувшемуся из кустов Дохлому. Дохлый вернулся на позицию. — Поехали отсюда, Танюш. По дороге расскажешь.