Белый камень в глубине колодца

***

Вместе с Чембуром ушел через огороды и стимул творчески мыслить.

Костя погрузился в обычное для него состояние вежливого равнодушия к жизни. Сделав по дому все, что было в его силах, он прохромал к себе во времянку. Потягал гантели положенное количество раз. Кусая губы, сжимал в кулаке черный эспандер до тех пор, пока пальцы не начали мелко и трусливо дрожать, а мышцы предплечья — сводить судорогой. По вискам струился пот, Костя ругался сквозь зубы, но упрямо продолжал считать вслух.

Упражнения на спину, на ноги. Верхняя группа мышц, нижняя — все совершалось привычно и с каждым подходом все легче. Но куда девался былой энтузиазм? Пора взглянуть правде в глаза: как раньше уже не будет. Надо довольствоваться тем, что есть. Группой инвалидности, кособокостью, кривым позвоночником (только в таком положении можно передвигаться на своих двоих, не взвизгивая от боли при каждом шаге), хромотой и осознанием, что ни одна нормальная работа больше ему не светит. Лежачих форм работы пока не придумали, а от долгого сидения на одном месте Костя рано или поздно сваливался в обморок. Боль, которую подавляли усилием воли, играла со своим носителем злые шутки. И даже Анатолий Палыч, доктор Дементьев, не мог ничего сделать.

— Парень, ты герой, — втолковывал он Косте, не ленясь навещать Ларионовых, когда находилось время выбраться из Москвы.

Тянуло его в этот гостеприимный дом, к этим людям, которые, несмотря на все свалившиеся испытания, платили добром за добро. «Уникальный случай в практике» в какой-то момент стал для молодого хирурга очень личным делом.

— Ты ходишь на собственных ногах. Без костылей! Да, пока только с тростью и недалеко. Пойми, с твоими травмами никто не ждал такого результата за такой срок, но…

— …всему есть предел, — закончил за Дементьева Костя. — Мой предел — вот, я правильно понял?

Он неуклюже проковылял к выбеленной стене. Ухватился за нее и, совершив усилие, кое-как добрался до двери. В ушах звенело. Предатели-ноги тряслись и норовили согнуться, как у кузнечика.

— Предел… мечтаний… о, да.

Анатолий Павлович подошел к нему. Костя усиленно отворачивался, лишь бы только не видеть этого неподдельного участия, так похожего на жалость, в теплых желтовато-карих глазах врача.

— Обопрись на меня.

— Уйдите, — из последних сил огрызнулся Костя. — Я сам! Сам…

Дементьев помог ему вернуться в кровать.

— Никто не говорил, что будет легко и приятно, но сдаваться нельзя! Не знаю, на каком топливе ты держишься и что тобою движет. Что бы это ни было, оно работает! Прогресс очевиден.

— Мне нет.

Анатолий Павлович хотел положить руку ему на плечо, но раздумал. С этим упрямцем нельзя было как с другими пациентами. Ни одной жалобы врачи от него так и не услышали. Костя злился на возможности своего организма — тот, по мнению хозяина, филонил и недостаточно сильно желал снова стать полноценным. В итоге мальчишка загонял себя в хлам, только усугубляя.

— Тебе, может, и нет, а мне — да. Так что наберись терпения и продолжай процедуры, только не перегибай палку. Помни: бодро, регулярно, но дозированно, иначе сорвешься и перегоришь. Глупо опускать руки, когда вся жизнь впереди. — Он неожиданно улыбнулся своим мыслям. — Вот увидишь, Константин Николаевич, я еще хвастаться буду, что самого тебя на своем столе собирал.