Белый камень в глубине колодца

***

Прежде чем пустить Динку к Олегу, ей прочли целую инструкцию. Не бегать, не орать, близко не подходить, не хватать за руки, не выдергивать капельницу, не прыгать на кровать. Разговаривать только шепотом, а лучше молчать. Времени на все — пять минут.

Палату Олега от коридора отделяло окно, прежде завешенное вместо традиционных белых жалюзи плотной тканью. К этому окну, не сговариваясь, приникли оба враждующих семейства. Их разногласия ненадолго забылись: все дружно напрягали глаза, пытаясь разглядеть и понять, что происходит в палате.

— Не понимаю, почему нас не пускают, — недовольно зашептал Владимир Алексеевич. — Разрешено же до шести человек.

Татьяна Петровна не успела вмешаться.

— А то, что она две недели под дверью сидела, ничего, да? — Ляна, казалось, вот-вот начнет плеваться паром. Или ядом, кто чего больше заслужил.

— Мы — родители! А вы Олегу кто?

— Володя, прекрати.

— Родители? Супер! — Ляна издевательски оттопырила большой палец. — А мы… блин, то есть Динка — жена, так что не фиг…

— Ляна, заткнись, — посоветовала Надин, которая, уже не надеясь разглядеть отсюда что-то интересное, удобно устроилась на кушетке. — Не спорь с вредителями.

— Господи, что ж вы за люди? — Татьяна Петровна достала из сумки платок, промокнула виски. Сказала укоризненно, обращаясь к Надин: — Ладно она, но вы…

— А что я-то? Я, кстати, на тебя, мадама Брошкина, злая сильно. Еще с прошлого раза злая, а ты, гляди-ка, уже на новый наработала, ударница! Иди сюда, голуба, ругать тебя буду.

— Не буду я с вами разговаривать. Я вас вообще первый раз вижу.

— Зато слышишь — во второй, — хихикнула старуха. — Ладно, живи пока. Успеем полаяться.

— Спасибо большое!

— Тихо вы! — шикнула Ляна. — Вон уже доктор кулак показывает.

Все, кроме бабушки, вновь приникли к окну.

Имея определенные опасения, Сергеев пошел вместе с Динкой, но Динка мгновенно о нем забыла. Забыла все нелепые инструкции.

Она так долго ждала этого момента, что даже растерялась поначалу: как быть? Что делать? Столько всего и сразу захотелось сделать! Однако Динка стояла на месте, не позволила водовороту себя поглотить. Тогда все чувства и эмоции ушли, а она осталась.

Шаг вперед. Второй. Догнать что-то или кого-то. Олега? Олег единственный, кто не убегает от нее сейчас. И ноги отчего-то перестают слушаться.

Первой в глаза бросилась больничная кровать, и только потом — полусидящий на ней Олег. Вернее, от прежнего Олега осталась примерно половина, настолько он похудел. Бо́льшая часть гематом успела сойти или побледнеть, грудная клетка была туго забинтована. Если бы Динка не знала, каково это — изо всех сил держать глаза открытыми, когда собственные веки становятся самым тяжелым из всего, что тебе приходилось поднимать, — она бы ни за что не догадалась, чем занимается Олег.

Самый сильный человек, с которым она была знакома, пытался удержать глаза открытыми.

Только подойдя вплотную, Динка вспомнила о «Близко не подходить». Только взяв за руку, холодную и влажную, — что это запрещено. И не сразу разобрала, что ей шепчут:

— Ты смотришь…

Она действительно смотрела ему в глаза. Долго, пристально.

Люди часто смотрят в глаза друг другу. Но Динке от этого впервые не было больно.

— Можно я лягу к тебе?

Он опустил веки. Она где-то читала, что это значит «да».

На опущенных боковых заграждениях висели ремни. Динка потрогала один, нахмурилась.

— Зачем это?

— Падал, — лаконично ответил Олег. Не улыбнулся, но морщинка на его лбу разгладилась.

Динка по очереди шевельнула ступнями, снимая тапочки, и легла с той стороны, где все Олеговы ребра были целы, а длинной штуки с иголкой и всяких прищепок, наоборот, не было.

Кто-то сделал им такой подарок.

— Как ты, Дин?

— Теперь хорошо. — Она обняла его, положила голову на грудь выше повязки, прижалась щекой. Спросила обеспокоенно: — Тебе не больно? Я не давлю?

— Нет. Лежи.

Дверь в палату бесшумно закрылась за доктором Сергеевым.