Белый камень в глубине колодца

***

В Москву Татьяна Петровна и Владимир Алексеевич летели вместе, в последний момент успев раздобыть второй билет.

Сама будучи на взводе, Татьяна понятия не имела, что творится в голове у мужа, но таким озлобленным и одновременно жалким в последний раз она видела его минувшей зимой, еще до Германии. До всего. Напряжение, исходившее от Володи, ощущалось почти физически.

Он все порывался начать разговор. Открывал рот и тут же закрывал, морщил лоб. Постоянно дергал миловидную стюардессу, чтобы принесла спиртное, но бедная девушка спотыкалась о тяжелый взгляд Татьяны Петровны и молча уносила то, что принесла.

— Володя, тебе нельзя пить, и ты прекрасно об этом знаешь, — зашипела Дубровина на ухо мужу после того как в очередной раз отослала стюардессу. — Если хочешь мне что-то сказать, говори, только прекрати этот цирк!

Владимир Алексеевич пыхтел и дергал ремень, будто тот мешал ему вдохнуть.

— Я хочу, чтобы, когда мы вернемся из Москвы… — Он нарочно оттягивал финал предложения, пристраивая новые конструкции. — Когда Олега выпишут… Я хочу, чтобы ты подала заявление на развод.

Выпалил, быстро взглянул на жену и едва не застонал. На ее знакомом до последней черточки лице ничего не дрогнуло, а ему требовалась хоть какая-то реакция. Эмоция. Любая! Только не равнодушие.

— Вот, значит, как. Вовремя.

— Если не подаешь ты, это сделаю я. Ты права, цирк надо прекращать.

— Почему? — безжизненно спросила Татьяна. — Почему теперь, дорогой? Почему не двадцать лет назад? Не год? Не месяц? Почему?

Дубровин молчал, оставив в покое ремень и изо всех сил вцепившись в подлокотник.

— Это не любопытство, — продолжила Татьяна. — Наш сын в больнице. Из-за человека, который поклялся мне, что с Олегом ничего не случится. Я верила этому человеку, а ты — подумать только! — ты оказался прав насчет него. Я врала своему ребенку, думая, что только так смогу его защитить! Вот что сейчас важно, вот что меня гнетет… Что пришло тебе в голову, даже не представляю. Понимаю, ты устал. Мы оба устали, поэтому давай не будем принимать поспешных решений.

«Раньше я бы заплакала, — подумала она с бесконечной усталостью. — Я бы плакала, едва положив трубку. Весь вечер, всю дорогу до аэропорта, до больницы и после. Крики и слезы забрали бы часть моей боли, как делали всегда. Но я не могу больше плакать».

— Таня, Рязанский тут ни при чем. Это я выдал Олега Коршеверу.