Белый камень в глубине колодца

***

Ночью Добрыню оставили дежурить у пульта, пообещав, что к утру его сменит Кирьянов. Добрыня щелкал добытые на кухне семечки и смотрел, как на своем матрасе мечется Олег Владимирович. Больше смотреть было не на что. Охраны он, что ли, не видел?

Медпункт пустовал: немец попросил разрешения уехать на несколько часов. Его отпустили, обыскав с головы до ног, чтобы не вытащил с территории чего-нибудь запрещенного. Но доктор был честный и ничего не вытащил.

Вернулся как раз вовремя, когда Олегу Владимировичу совсем поплохело. Вайнберг его чем-то уколол, и отпустило. Невменяемой девчонке капелек в стакан накапал, а то все выла, успокоиться не могла. Кормить и поить этих двоих строго запрещалось, но немец сказал, что без воды лекарство не подействует. Он выписку напишет, если надо. Или расписку… Короче, бумажку нужную организует.

Утром, еще до завтрака (Кирьянов Добрыню так и не сменил, зато Добрыне пообещали выходной за хорошую работу), неожиданно приехал Григорий Дмитриевич. Не поздоровавшись, засел у себя в кабинете, начальство приказало привести туда Олега, а всех остальных выгнало.

О чем они говорили несколько часов подряд, Добрыня не знал, но к обеду клиент был, что называется, готов. А шеф, гораздо злее чем обычно, потребовал водки и Вайнберга. После Вайнберга, перед тем как уехать, позвал Тайсона, который временно за начальника охраны был. Тайсон вышел довольный. Премию выписали, наверное. Или больничный дали с оплатой.

Добрыня, пока Григорий Дмитриевич обрабатывал клиента, успел стащить Тайсона с девки, про которую все забыли. Девка одна бы не справилась, да и не больно она старалась: как кукла сломанная, молча лежала, в одну точку глядела, даже не моргала.

Добрыня Тайсону напомнил, что приказа не было. Как появится приказ — пожалуйста, а сейчас не надо. Тайсон вякнул что-то в ответ, но на пудовый Добрынин кулак посмотрел, челюсть задумчиво пощупал и ушел. Точно больничный ему дали.

— Как тебя зовут? — спросил Добрыня у девки.

Она не шевельнулась, задрожала только.

— Тебе холодно?

Он терпеливо задавал ей дурацкие вопросы и слушал молчание.

— Тебя убьют скоро, ты знаешь? Здесь долго никого не держат.

Она медленно села, обняла себя руками. Вся мордаха у нее белая, губы синие, а щеки красные. Российский флаг, натурально. Добрыня потянулся потрогать у нее лоб — девка слепо дернулась в сторону, уворачиваясь от его руки. Глаза она так и не открыла.

— Пожалуйста, не убивайте Олега.

Красивого голоса у нее больше не было. Весь голос во вчерашнюю песню ушел.

— Твой Олег им нужен. Не убьют.

Она всхлипнула, закашлялась.

— Тебе к доктору надо.

— Нет. — Она покачала лохматой головой, облизнула губы. — Пить хочется. Дайте воды.

— Не положено, — грустно ответил Добрыня.

— Пожалуйста…

— Не положено, нельзя. У меня приказ.

Они молчали долго. Добрыня смотрел на мигающий огонек камеры наблюдения.

— Тебя Даша зовут?

— Дина.

Почти угадал.

— Меня Андрей.

Добрыня полез в карман. Большой палец привычно погладил затертый клюв Совария.

— Руку дай, — решился он.

— Вы будете делать больно?

— Нет, не буду. На, дарю. Это Соварий, такая птица. — И Добрыня вложил совенка в холодную Динкину ладонь.

— Зачем?

— Просто, чтобы был. Только не потеряй.

— С-спасибо. — Она посмотрела на игрушку. Соварий в ее руке казался непривычно большим. Вообще непривычным, в чужой-то руке. — Очень красивый. Я не потеряю.

В первую секунду хотелось забрать. И во вторую тоже. Только на третью Добрыня понял, что поступил правильно.

Если у тебя есть свой Соварий, тебе не будет одиноко. У Добрыни есть мама, телефон и Кремль; мама может пожарить котлеты. А будет ли кто-нибудь рядом с Диной, неизвестно. Говорят, что после смерти никого нет.