Белый камень в глубине колодца

***

Европейская сфера медицинских услуг ни чета нашей отечественной. Это не хвастовство, не желание унизить одну или возвысить другую — это просто факт.

Костин врач был немногим старше меня, но уже с ученым званием длиной в милю. Тоже носил очки для солидности. Маленькие узенькие стеклышки — что в них можно разглядеть? К тому времени как мы столкнулись с ним для оглашения приговора, я успела сводить сына в кафетерий (за правильность названия не ручаюсь, потому что больше в это заведение не попадали, а специально интересоваться было незачем), и теперь у меня на носу красовалось пятно желтого сливочного масла. На это пятно в течение всей нашей беседы за закрытыми дверями и скашивал глаза врач.

Если бы не идиотская способность в стрессовой ситуации замечать все что угодно, кроме того, что действительно важно и нужно, эти скашивания прошли бы мимо. Как и наличие дурацкого пятна в зеркале у выхода. А так — лишний повод хмыкнуть. Не плакать же.

Врач начал издалека. Задавал общие вопросы, иносказательно поинтересовался, не американцы ли мы. Видимо, беднягу смутил наработанный за полгода акцент.

В конце концов, мое терпение лопнуло и я, обнимая притихшего и мало что понимающего Юру, которого физически не смогла оставить в стерильном больничном коридоре, спросила быстро и прямо: смогут ли здесь помочь моему мужу?

Спрашивать прямо не следовало по многим причинам. Хотя бы потому, что ничего нового или утешительного я для себя не услышала. Ни один медик не даст вам прогноза, пока не будет полностью уверен. Не стал исключением и доктор Гарднер: отвел глаза, потом снова взглянул на мой нос и профессионально поставленным голосом предложил дождаться результатов полного обследования. Я согласилась, несмотря на то что предварительные результаты и название отделения, под крышей которого мы все находились, говорили сами за себя… Это слово я даже в мыслях произносила по-английски: по-русски боялась.

Вселять в людей надежду, другой рукой отнимать ее, тем самым сохраняя баланс — учат ли этому? Если бы не история болезни, не треклятый синий конверт, я бы поверила в пресловутые заграничные чудеса, ведь «там, у них» по умолчанию лучше, чем «здесь, у нас». Чище, современнее, совершеннее — порядок слов не важен. Всяко лучше.

Однако не в медицину я тогда верила. Эта вера — в родного человека и его пускай ограниченные, но все же не человеческие возможности, помогла мне поблагодарить доктора Гарднера, выйти из его увешанного дипломами кабинета и крепко прижать к себе сына, который до последнего держался молодцом. Другая вера помешала зарыдать в ответ на отчаянное и совсем не детское Юрино «Папа не умрет? Мам, скажи: он ведь не умрет?!»

Здесь, в настоящем, отвожу ручку от бумаги, смаргиваю непрошенную слезинку. А тогда, до боли в правом виске стиснув челюсти, взяла на себя ответственность и пообещала нашему мальчику, что папа обязательно поправится.

Костю мы в тот день так и не увидели.