Белый камень в глубине колодца

***

Каждую свободную минуту Втула черкал в блокноте. Рисовал, как стукнутый волшебной палочкой феи Вдохновуньи. Последние эскизы вышли, пожалуй, чересчур милыми, гиперсемейными и излишне новогодизированными (в зоопарке, помимо медведей, прибавилось всякой нетипичной для него живности), но Паша знал, что останавливаться и думать сейчас не стоит. Загрузиться и сделать черновые варианты рабочими он еще успеет, а пока — «Давайте пить то, что пили». Вот он и «пил», отрываясь за месяцы «сушняка» на полную катушку.

На серьезный разговор с папой, которого Втула так боялся, в итоге пришлось… напрашиваться! По примеру Юрия Константиныча, выбирать удобный момент и брать быка за рога. Потому что, во-первых, надо; во-вторых, тащить незавершенные дела в новый год как-то не улыбалось; и в-третьих — ну, надо, и всё. Ради себя, ради Соньки.

Надо, батенька, надо. Раньше сядешь — раньше выйдешь. Это не больно. Наверное.

Рязанский устал. Как любой нормальный человек, задолбанный работой и людьми, в праздники он хотел сидеть перед телевизором в красном колпачке Санты, есть «оливье» и смотреть салюты. Хотел играть с детьми, возить их на санках по свежему снегу, особенно Соню. Хотел спать до обеда, но… Его постоянно дергали. Выключил телефон на целых полтора часа, вздохнул спокойно, снова включил — снова стали дергать. И ведь тоже надо, не открестишься. Приходилось прерывать игру, выходить за дверь и говорить.

А тут — Паша с разговорами. Любой бы плюнул и послал энтузиаста до конца каникул. Будь у Константина Николаевича в принципе каникулы.

Поговорили спокойно, по-мужски, за кружкой горячего вина и стараясь побыстрее закруглиться. Говорил в основном Паша. Рязанский только изредка уточнял и глядел на него, то ли запоминая получше для будущего фоторобота, то ли отпечатки мысленно снимая со всех важных мест. Втула хоть и старался сильно не выпендриваться, начеку быть, а всё равно чувствовал: «читает» его любезный Константин Николаевич, как желтую газетенку на витрине. Только глянул заголовок — и уже в курсе, про что статья. «Читает», «пишет». Зачем «пишет»? Потому что привык. В хозяйстве пригодится.

— Почему она меня простила? — вырвалось у Паши. — Конечно, оба хороши… в каком-то смысле. Но я раньше в семейной лодке не плавал, а Соню оттуда выкинули. Или она выкинула, тут без разницы. Чего ей за меня цепляться, Константин Николаевич? Почему я?

Рязанский смотрел немигающе, как старый питон. Затем всё-таки моргнул.

— Про любовь и прощение ты сам себе споешь. У тебя это неплохо получается.

«Значит, подслушивал. Вот и верь после этого в человечество», — подумал Втула.

Он наивно ждал скрытой похвалы своим педагогическим способностям или, наоборот, ласкового постукивания по шапке из-за отсутствия оных. Всё зря.

— Вопрос на засыпку: что такого есть у тебя, чего нет у Сони?

«Действительно, на засыпку». — Паша кашлянул, стараясь не фокусироваться на предмете явного отличия его от Соньки. Кардинального отличия, можно сказать.

— Ну, я вроде неплохо шью, а она нотариус. Мы как бы взаимоисключаемся.

Рязанский не улыбнулся, только дрогнуло в зрачках что-то неуловимое. Но могло и показаться. Этот человек в разговорах не страдал избытком эмоций. Даже с женой. С детьми был чуть более живым, да и те реакции — сплошная ирония («теплая ирония»), двойные смыслы и… хрен его разберет. Может, он уже и сам не знает, где какой смысл.

— Сдаюсь, — развел руками Паша. — Если подумать, у нее всё есть. Гораздо больше, чем есть у меня и когда-нибудь будет. А если хорошо подумать, то я ей на фиг не упал. Сонька прекрасно без меня жила и дальше проживет, если захочет. Где мораль басни?

— Всё, что между «Сонька» и «захочет», и есть твоя мораль. Чего сидишь, Павел Андреевич Тэ, не судимый уроженец города Ершова? Допивай и пошли. Через… — Константин Николаевич посмотрел на наручные часы, которые не снимал даже дома, где часов хватало за глаза, — …семнадцать минут нас будет поздравлять Вова. — И добавил задумчиво: — Селедки «под шубой» хочу. Как раз должна пропитаться.

«Ну какой из тебя дракон? — с плохо скрываемым облегчением думал Втула. — Обычный мужик, только задолбанный дальше некуда. Уф, а ведь жизнь-то налаж…».

Его шея внезапно оказалась зажата где-то между костлявым плечом и предплечьем.

— Мораль басни, часть вторая, — тихо сказал Рязанский. — Не зарывайся.