Белый камень в глубине колодца

***

Олег бежал без оглядки, поскальзываясь в грязи и прыгая через лужи. Дождь кончился так же быстро, как и начался, а вкусным после грозы воздухом хотелось дышать бесконечно. Но мальчик задыхался. Зрелище матери в объятиях кого-то чужого; матери, которая обнимала и целовала не отца (Олег толком не разглядел этого человека, но сразу понял — не папа) гнало его, как зайца, в единственное место, где спрячут и поймут, — к Славке Зотову.

Дверь открыла Славкина мама. Пока Олег взбирался по лестнице на девятый этаж, от дыхания совсем ничего не осталось, и вместо «Здрасьте, теть Нюр. Славка дома?» получился невнятный хрип.

Тетя Нюра, худая усталая женщина, никогда ни о чем не спрашивала. Вот и сегодня без удивления пропустила в квартиру. Олег привычно пробрался между разбросанной обувью и коробками с хламом в Славкину комнату, закрыл за собой дверь, обклеенную вкладышами из жвачек и наклейками с изображением мотоциклов.

Зотов оторвался от дрессировки хомяка (тот отказывался есть резаную тетрадную бумагу и тем самым экономить на корме) и, шмыгнув носом, с любопытством посмотрел на запыхавшегося друга.

— Ты чего взмыленный такой?

— Можно я… у вас… до вечера пересижу?

— Да хоть до утра. Мамка щас пожрать сообразит.

Славка сунул принципиального хомяка обратно в клетку, а сам высунул лохматую голову в коридор.

— Ма-а, у нас есть че пожрать?!

— Сардельки с макаронами, — откликнулась тетя Нюра. — Маринка со смены вернется — помидоры в банке принесет, ее угостили.

— Ты сардельки с макаронами будешь? — спросил Славка у Олега.

Тот привычно помотал головой, разглядывая взъерошенного хомяка, который сидел среди грязных опилок, важный, точно президент на заседании в правительстве.

— А я буду. С утра не жрал.

Славка ел прямо в комнате, откусывая от толстой сардельки и брызгая соком во все стороны. Макароны в тарелке лежали, как дохлые, да еще щедро сдобренные кетчупом. При взгляде на них Олега передергивало. Он снова повернулся к клетке с хомяком. Тот обнюхивал кормушку, полную бумаги, и ворчал по-своему.

— Точно не будешь? — уточнил Зотов с набитым ртом.

— Точно, — сказал Олег и подумал, что еще долго не сможет есть.

— Колись тогда, от кого драпал.

— Ни от кого. У меня мама, она… в общем… дома с…

— Че, родаки развлекались? — невозмутимо спросил Славка.

Слово, разумеется, было другим, но таких слов Олег не повторял даже мысленно.

— Подумаешь, горе. Родаки тоже люди, им можно.

— Это был не папа. — Младший Дубровин с ненавистью стукнул ногой по ковру. — Этого я не знаю. Они целовались, и она на нем висла, как… Меня чуть не стошнило! Какое право он имел целовать мою маму?!

Вместо негодования и поддержки, которых ждал от друга Олег, Славка как ни в чем не бывало продолжил уплетать макароны. Проглотив последнюю и лизнув донышко тарелки, он выдал:

— Смотри только, отцу ничего не говори.

— Почему? Это же неправильно.

— Баклан, да? — вздохнул Зотов. — Хочешь, чтоб они развелись? Наша мамка от отца ушла, когда Маринка была совсем малая. Шпилил всех подряд в квартире ихней. Сначала разошлись, потом опять сошлись, в итоге — ни батьки, ни денег… Кстати, у тебя не будет до субботы? Я, чесслово, отдам.

Олег полез в карманы и вспомнил, что деньги остались в рюкзаке.

— Ладно, не парься. Слушай, а как они там…

Младший Дубровин заткнул уши, не дожидаясь окончания вопроса.

— Ну и зря, мог бы посмотреть тихонечко. Сам же когда-нибудь будешь…

— Не буду, — зло ответил Олег. — Это мерзко.

— А говорят, что классно.

— Врут!

Вскоре пришла Славкина сестра Марина, которая днем работала, а вечером училась. Олег считал Марину Зотову очень красивой: черноглазая, черноволосая, с оливковой кожей и пластмассовыми браслетами на костлявых запястьях, она напоминала то ли испанку, то ли цыганку. Марина была добрая, поэтому работала санитаркой в роддоме и тайком приносила молодым матерям то, что приносить вроде нельзя, но если очень хочется, то можно. Если бы с женой не нужно было заниматься теми гадостями, которыми занимаются между собой взрослые, Олег женился бы на Славкиной сестре и забрал ее к себе домой. В этой квартире, среди хлама, плесени и без денег Марине было не место.

Она действительно принесла маринованные помидоры. Зашла к брату поздороваться, заметила Олега и улыбнулась. Марина всегда улыбалась, когда видела Олега, но почему, не говорила.

— Привет! — по-детски обрадовалась она. — Грустный ты какой-то. Случилось чего?

— Нет, все нормально, — соврал Олег, глядя в пол.

— Тогда пойдемте помидоры есть, — предложила Марина. — Меня свекровь одной девочки угостила. Ой, мальчишки, сегодня столько девок народилось, тихий ужас! Ни одного жениха, сплошные невесты.

— Чьи невесты? — шмыгнул Славка.

— Чьи-нибудь, — рассмеялась Марина. — Хоть ваши! Пошли, пошли.

Зотовы таки накормили Олега ужином, хотя он всегда стеснялся у них есть. Казалось, что объедает. Тетя Нюра не ела — пила чай, бултыхая в кружке пакетик на нитке с бумажным флажком. Дома у Олега чай в пакетиках не пили, только заваривали по-особенному, в красивом чайнике, с определенной температурой воды.

Марина и Славка уплетали за обе щеки, точно соревнуясь, кто кого переест. Олег полчаса мучил один помидор, чтобы не брать больше. Помидор был вкусный, и растягивать было трудно. Уже став взрослым и впервые попробовав соленья Надин Эммануиловны (хотя свекровью неизвестной «девочки» была не она), Олег никак не мог взять в толк, почему он вспоминает квартиру Зотовых и смеющуюся Марину.

Их дружба кончилась, когда Славка попался на краже со взломом и угодил в колонию. Его красавица-сестра еще раньше выскочила замуж за первого попавшегося военного и затерялась где-то на бескрайних просторах Сибири. Однако воспоминания о вечере с помидорами и о том уюте, который несмотря ни на что царил в убогой квартирке, остались.

— Олежка, тебя до дома проводить? — предложила Марина. — Мне все равно в ту сторону, на остановку. Вместе бы дошли, а то боюсь одна.

Славка прыснул, и Олег пихнул его локтем.

— Пойдем, конечно. Я…

Он не успел договорить: в дверь постучали.

— Это за мной! Не открывайте, пожалуйста!

— Глупости какие, — подала голос тетя Нюра и, шаркая тапками, пошла открывать.

— Натворил чего-нибудь? — участливо спросила Марина.

— Скорее его предки натворили, — вмешался Славка. — О, здрасьте, тетя Таня!

Татьяна Петровна невнимательно кивнула в ответ и сказала: «Добрый вечер». Олег посмотрел на мать исподлобья и крепче сжал вилку.

— Сыночек, пойдем домой. Поздно уже.

— Я пойду домой только с папой.

— Папа задерживается, — вздохнула Татьяна Петровна. — Будет очень поздно.

— Значит, я пойду домой очень поздно, — отрезал Олег, не веря, что так разговаривает с мамой.

Родная, любимая мамочка, которая понимала и поддерживала его буквально во всем, которой он доверял все свои детские секреты, теперь виделась самым страшным врагом. Это не его мама! Это кто-то ужасный и злой забрал себе мамино тело!

— Олег, надо поговорить. Вы уж извините нас, — обратилась чужая мама к Зотовым.

— Можете поговорить в моей комнате, — великодушно разрешил Славка.

Олег с обидой посмотрел на друга, еще не зная крылатой фразы «И ты, Брут?», но подразумевая что-то похожее. Славка в ответ только пожал узкими плечами. Надо, мол, куда деваться. Иди.

Красавица Марина не отреагировала никак, и Олег понял, что ей тоже плевать на него. Он никому не нужен. От этого печального осознания очень хотелось зареветь, но мальчик мужественно сдержался.

— Хорошо, давай поговорим, — процедил он. — Но домой я уйду только с папой.

Мама говорила долго. Заглядывала в глаза, порывалась взять за руку, обнять. Оказалось, что Олег все неправильно понял. Чужой мужик, которого он видел на кухне, вовсе не делал с мамой все те гадкие вещи, что так любят обсуждать ребята за школой. Это мамин друг, близкий друг, они много лет не виделись и очень сильно соскучились. Бывают ведь поцелуи и по дружбе, по-родственному…

— Поклянись! — потребовал Олег. — Поклянись, что это правда, что ты никогда не уйдешь от папы. Что этот человек — просто друг, а любишь ты папу и останешься с ним.

— Клясться грешно, сыночек.

В карих глазах Олега сверкнуло что-то недоброе и уж точно не детское.

— Я не хочу, как у Славкиных родителей! Я хочу, чтобы мы жили все вместе: папа, ты и я. И чтобы чужие дядьки к нам больше не ходили! Ты — папина жена, ясно?

Мама беспомощно заморгала. Так получилось, что она сидела, съежившись, на продавленном диване, а Олег вскочил на ноги и теперь возвышался над ней.

— Милый, никто не забирает у тебя папу. — Казалось, мама вот-вот заплачет. — Как бы мы с ним друг к другу ни относились, мы всегда будем тебя любить.

— Значит, — голос мальчика дрогнул, — ты папу не любишь? Вы разведетесь?!

— Нет, нет! — испугалась мама. — Я люблю…

— Тогда докажи! Я всегда тебе верил, а ты меня обманула!!! Ты говорила, что в губы можно целоваться только с любимым человеком, с другими нельзя. Теперь ты уйдешь к своему другу, ты бросишь нас! Папа ведь тебя любит! Он много работает, всегда работает, чтобы у нас все было, а ты… Так же нельзя, мама.

Олег отвернулся, зажмурился, сжал руки в кулаки. Кулаки тряслись, а вместе с ними тряслась нижняя челюсть.

— Я хочу домой…

Татьяна обнимала дрожащего сына. Свою единственную радость, любимого, выстраданного, смысл последних одиннадцати лет. Гладила по встрепанным вихрам, шептала что-то утешающее, клялась… Почему Олежек не Костин сын, почему? Почему так любит своего непутевого папашу, которого и дома-то не бывает? Почему криками и упреками рушит жизнь двоих… троих… или четверых? С поддержкой в лице Олега Володя никуда ее не отпустит. Он бы и так не отпустил, но, заручившись поддержкой сына, ему будет гораздо проще удержать жену.

«Они же били тебя! — хотелось кричать Тане. — Пугали! Мучили! Смеялись! Твой дед до сих пор считает, что я обвела их вокруг пальца, старый параноик! Почему ты на их стороне?! За что, Олежек?»

Если она уйдет от Володи, Олег навсегда потеряет веру в людей. Она, родная мать, станет для него предательницей. Жизнь ее ребенка будет загублена. Таня, Татьяна Петровна не могла этого допустить.

— Сыночек, радость моя, солнышко мое, не плачь, — шептала она сквозь слезы. — Прости меня, прости, пожалуйста. Я никогда тебя не брошу. Я не уйду, буду с вами. Клянусь, тебе просто показалось. Забудь, забудь все, что видел. Тебе показалось, все было не так. Я никогда тебя не обманывала, милый. Ты же мой единственный, как я могла? Я так люблю тебя, Олеженька…

— Мамочка, не плачь. — Он крепко обнимал ее за шею. — Прости меня тоже, я не хотел… Не плачь, мама! У нас все будет хорошо, мы самыми счастливыми будем. У нас такой классный папа есть. Не ссорься с ним больше, ладно? Он тебя больше всех любит…

«Я дала слово, что не уйду, родной, и я не уйду. Зачем обманываться? Ты никогда не примешь Костю при живом отце. Это жестоко заставлять меня выбирать между тобой и Костей, но я выбрала. Мне будет больно без него — мне уже больно. Ему будет больно, я видела эту боль. Но мы сможем прожить друг без друга. Мы жили, когда я считала его мертвым! А ты погибнешь. Нет, нет…»