Белый камень в глубине колодца

***

Младший Дубровин рос на радость маме, вполне соответствуя в своем развитии табличным сводкам. Больше всего Тане нравилось смотреть, как он спит: на боку, поджав ножки к груди и сложив ручки, как маленький зайчик. Она его переворачивала — Олег недовольно кряхтел и, стоило матери ненадолго отлучиться, разворачивался обратно. Волосики у него были темные, и глаза потемнели очень быстро.

— На тебя не похож. Ничего общего, разве что уши, — заключила Регина, разглядывая «внука». — А глаза Петины, точно тебе говорю… М-да-а, подруга дней моих суровых, с таким раскладом неизвестно, что из него вырастет.

— Почему? — обиделась за сына Таня.

— Если мальчик похож на свою мать, а девочка — на отца, значит, счастливым будет. Если наоборот, то повторит судьбу родителя. А твой ни в мать, ни в отца… Нет, ну посмотри сама, что в нем от Дубровиных? Разве что масть, но масть еще ни о чем не говорит.

— Зато ты говоришь. Ерунду, — отрезала Таня, осторожно гладя сына по щечке. — Олег на Володю похож. Мы на папу похожи, да, мой хороший?

— Угу-угу, — многозначительно протянула мачеха, — на папу.

— Ты на что намекаешь? — нахмурилась Таня.

Малыш цепко ухватил ее за указательный палец и что-то залопотал по-своему.

— Да так, ни на что. Святая наивность, ты уверена, что тебе правильно поставили срок?

— Рина, перестань…

— Я серьезно! Ты к бабкам не ходила, не шаманила, чай с конскими волосами не пила? Учти, мысли материальны, — продолжала бредить мачеха. — Если чего-то очень сильно захотеть, может и исполниться. Ты ничего такого не хотела?

— Я сказала, хватит нести чушь! — Таня взяла ребенка на руки и ушла в гостиную.

Слова Регины задели в душе что-то больное, не до конца зарубцевавшееся, однако Татьяна заставила себя забыть о них и забыла, пока не настало время возвращаться к мужу. Не говоря уже о том, что одна мысль о возвращении в ненавистную квартиру заставляла вздрагивать и крепче прижимать к себе Олега, Таня боялась, что очевидное Регине сходство (а вернее, несходство) заметит проницательный свекор и устроит ей веселую жизнь. Сама молодая мать, сколько ни вглядывалась в личико сына, ничего рокового для них обоих так и не увидела. Но все же, прекрасно зная, от кого был зачат Олег, она сомневалась!

Володя, к счастью, обладал на редкость плохой памятью на лица, а генетикой не интересовался вовсе. Днюя и ночуя в своем ненаглядном кооперативе, он с удовольствием проводил крохи свободного времени, играя с ребенком, и приходил в восторг, когда поначалу недоверчивый малыш стал улыбаться папе.

Проблемы начались с появлением зубок. Олег капризничал, температурил, а без того неспокойные ночи превратились в бесконечные гастроли одного исполнителя. Тогда Володя все чаще находил предлог, чтобы не появляться дома даже по выходным.

Алексей Кириллович навещал внука регулярно, однако от его высочайшего присутствия легче не становилось ни матери, ни ребенку: насколько маленький Олежек обожал деда Петю, настолько же боялся деда Лешу и при каждом появлении последнего норовил уползти от него изо всех своих младенческих сил и возможностей.

— Да что же это такое, Татьяна? — спрашивал Дубровин-старший, стремясь за недоумением скрыть свою досаду. — Я помочь хочу, а он даже на руки не идет. Орет как резаный!

— Хотите помочь? — пыхтела Таня, волоча на лоджию тяжелый таз с мокрым бельем. — Тогда почистите картошку, погладьте пеленки, полы помойте, на худой конец! Только оставьте ребенка в покое. Я его потом после ваших игрищ еще полдня успокаиваю!

Как бы там ни было, до пятилетнего Олегова юбилея все шло своим чередом, а на юбилей Алексей Кириллович потребовал сделать тест на установление родства. Так, на всякий случай. «Можешь считать меня параноиком, Татьяна. Я твоим мнением никогда особо не интересовался».

«Да пожалуйста», — ответила Таня и с трудом удержалась, чтобы не показать свекру язык, когда тест показал положительный результат. Дубровин-старший на время умерил свою подозрительность, однако поход внука в первый класс ознаменовался вторым тестом, и на этот раз заботливый дедушка едва ли не над душой стоял у лаборантов: вдруг опять поменяют пробирки по сговору с его коварной невесткой? Но тест снова оказался положительным. Татьяна, не сдерживаясь больше, в лицо обозвала свекра параноиком и на осенние каникулы уехала с сыном в Москву.

— Почему вы с дедушкой всегда ссоритесь? — спросил мальчик, когда они с матерью, промерзнув под октябрьским ветром, спускались в метро, чтобы добраться до Котельнической.

— Мы не ссоримся, милый, просто нам… — Татьяна замялась, — тяжело найти общий язык.

— Как это «Тяжело найти общий язык»?

— Это значит, что мы разные и нам бывает сложно договориться. Я смотрю на некоторые вещи так, а дедушка иначе. Не потому, что кто-то из нас лучше, а кто-то хуже, просто все люди разные. Нужно уметь уступать друг другу, пускай это и нелегко.

— Да-а, что-то у вас не очень получается это «уступать», — справедливо заметил Олег.

Мальчик заговорил позже своих сверстников, заставив понервничать родителей, а вместе с ними — тандем специально приглашенных педагогов. Зато, когда Олег все-таки заговорил, некоторые его недетские суждения ставили взрослых в тупик.

Когда Володя смеха ради рассказал сыну, как они с дедом выводили тараканов, Олег не на шутку расстроился, ведь «Тараканы умирали, им было больно, они тоже живые, как вам не стыдно». Наивная Таня, которая при первом удобном случае устроилась на работу в ближайшую школу, специально сводила ребенка в гости к своей коллеге — учительнице географии, в квартире которой усатые захватчики здравствовали и процветали. Однако, вопреки всем прогнозам, при виде бегущего по плинтусу насекомого Олежек пришел в восторг и, пока мама и Наталья Ивановна пили чай, ухитрился отловить парочку самых жирных тараканов и каким-то образом засунуть их в специально принесенный из дома спичечный коробок. Спустя буквально неделю Татьяну Петровну на кухне поджидал «сюрприз»…

Юному энтомологу Олегу Владимировичу тогда здорово влетело от дедушки (папа в это время отчаянно штурмовал санэпидстанцию и поспособствовать или помешать родителю не мог), но даже несколько часов в углу, напоротое мягкое место и «Хрен тебе, а не цирк в воскресенье» не заставили ребенка понять, за что все взрослые так ненавидят тараканов. Они же забавные: бегают себе, никого не обижают, усами шевелят, как в книжке Чуковского. Стоя в своем углу, маленький Олег, истинный внук Петра Викентьевича, придумал целую теорию, что «Люди — это те же тараканы, только для кого-то о-очень большого, в стопяцот раз больше человека». Для кого-то, кто о людях пока не знает. Вдруг однажды этот кто-то узнает о людях, возьмет огромный дихлофос, придет и перетравит всех людей. Вам будет очень приятно?

За эту смелую теорию, озвученную перед папой и дедом Лешей, Олег отхватил второй раз и больше со своими мыслями и страхами ни с кем из взрослых не делился. Зачем, если все равно посмеются или побьют? Лучше молчать.

Татьяна узнала об этом случайно, когда у Олега нагноился палец на ноге и мальчик ухитрялся скрывать это до тех пор, пока боль не стала невыносимой и ногу ни разбарабанило до такой степени, что невозможно было натянуть носок. В больнице с Олегом случилась настоящая истерика, ведь доктор, осмотрев ногу, заявил, что надо резать, не уточнив, что резать будут не всю ногу целиком, а только палец, и не резать вовсе, а чистить гной, чтобы не было больно. Уговорить сына Таня уговорила, но после того случая Олег начал заикаться и боялся даже выйти из комнаты, случайно показаться на глаза отцу или деду.

Тогда-то Татьяна и подала на развод одновременно с заявкой на комнату в общежитии. Вот только супруги Дубровины помирились еще до того, как истекли отведенные судом три месяца. Добрый ребенок первым простил непутевого отца и сам же бегал за матерью, дергал за юбку: «Мам, ну прости папу! Пожалуйста, прости папу!»

Да, в семье Дубровиных принцип «Надо уметь друг другу уступать» встал во главе угла, но принял какой-то новый, неправильный смысл. Уступали все. Стоило только надавить, и человек прогибался. Олег манипулировал мамой и папой, мама — папой и Олегом, папа — Олегом и мамой, и порочный круг замыкался. Один Алексей Кириллович не поддавался чужой воле и манипулировал всеми подряд, не ограничиваясь семьей.

Лихие девяностые с гиканьем пронеслись по новорожденной России, высунувшей голову из кучки пепла, словно феникс после самосожжения. Монета встала на ребро, многие вещи и явления поменяли знак с плюса на минус и наоборот. И в образовавшемся хаосе некто, не столь мудрый, сколько расчетливый, предложил каждому вновь найти в мире свое место. Начать все заново, и все — с красной строки.

Справиться с такой задачкой удалось не всем. Хотя кто-то именно тогда нашел себя и, держась за холодные скользкие поручни, вскарабкался на жизненную горку. Обозрев оттуда окрестности, сказал: «Жизнь теперь у моих ног, и это правильно».

Алексей Кириллович был из тех, кого шаткие ступеньки и скользкие поручни не только не столкнули с пути, но, наоборот, раззадорили. Раскочегаренный паровоз уже не кооператива, но бизнеса окончательно встал на рельсы. Дубровин-старший, трудившийся долго и упорно, ненавязчиво продвинул Володю в совет директоров, чтобы в один прекрасный день совершить рокировку и посадить сына в кресло генерального директора, а самому без лишнего шума и пыли уйти в тень. Однако стоило честолюбивым мечтам сбыться, как грянул гром.

В тот день у Тани по расписанию стояло всего три урока, и уже к половине двенадцатого, увешанная пакетами с продуктами, она согнутым пальцем нажимала кнопку вызова лифта. Если в их старом доме на кнопку требовалось давить изо всех сил, рискуя сломать палец, то здесь достаточно было легкого прикосновения.

Дом в элитном районе, на входе — консьерж, который знает тебя по имени, чистая кабина без надписей маркером и торчащих из всех щелей окурков. Большая светлая квартира с евроремонтом и без тараканов. Чего еще может желать скромная учительница музыки на пороге третьего тысячелетия? Разве что щепотку личного счастья и чтобы у мужа наконец все наладилось на работе, а то впору заказывать у его же поставщиков лишнюю партию уцененных успокоительных.

Таня, которая могла вообще не работать, продолжала преподавать и сама занималась хозяйством, отказавшись от домработницы и персонального водителя. Быть «новой русской» ей претило. «Новая русская» учительница — это же смешно! Татьяна Дубровина продолжала ездить в трамвае, стояла в очередях на рынке, чтобы не покупать втридорога в магазинах, где теперь проще найти кенгурятину, чем обыкновенную говядину или свинину. На заграничный отдых соглашалась только ради сына: Олегу все равно где отдыхать, лишь бы с родителями. Володя же очарованию старой Европы предпочитал какие-нибудь экзотические острова, от одного названия которых невольно краснеешь перед коллегами и чувствуешь себя буржуем. Море и море, плещется и плещется, какая разница где? Лучше уж родное Черное, чем инопланетное Красное, Карибское и бог знает, какое еще.