Белый камень в глубине колодца

Ее не обнадеживали: родить второго ребенка Татьяна Петровна сможет только в том случае, если вдруг очень жить надоест. Не выдержит организм новой нагрузки. Таня так далеко и не загадывала, жила от кормления до кормления. От встречи до встречи. Ей нужно было видеть своего сына, чувствовать его рядом. Остальное, включая каких-то там абстрактных младенцев, ее интересовало мало.

Она все всматривалась и всматривалась в крохотное личико и не могла наглядеться. Выросшая без младших братьев и сестер, Таня понятия не имела, как прекрасны маленькие дети. Поначалу прикоснуться боялась: вдруг сделает больно? Он же такой крохотный, нежный!

— На аборт собиралась, но передумала? — спросила как-то раз медсестра, которая привозила и увозила детей. Улыбнулась тяжелой понимающей улыбкой, забирая у Тани ребенка. — Вас таких сразу видно: вроде радуетесь, а как печать на лице. Молодец, что передумала, уважаю. Я вот не передумала и смотрю теперь на ваших, аж зависть берет… Да не бойся ты, — цокнула она языком, — я не глазливая. Лучше мальчишку своего береги, хороший мальчишка. Как назовешь?

— Еще не знаю, — соврала Таня.

Знать-то она знала, но говорить чужому человеку не собиралась.

В такие моменты до панического крика хотелось забрать сына и сбежать туда, где их никто не найдет. Ни люди в белых халатах, ни муж, ни свекор. Она и развестись была готова, да только знала: не дадут ей этого сделать, отнимут Олежека или того хуже.

Почему Олег? Прежде Таня была равнодушна к этому имени. Раз мальчишка, Владимирович, то лучше бы Виктор, Александр или тот же Сергей… Однако нет, ее сын был именно Олегом, и точка. Даже Володя, нарисовавшийся только к выписке, встретил решительный взгляд жены и не попытался возразить. Махнул рукой: пусть будет Олегом, раз ей так хочется, заслужила. Дубровин Олег Владимирович — красиво звучит, солидно. Так в свидетельстве о рождении и записали.

Первые полгода Татьяна Петровна и Олег Владимирович прожили на Котельнической набережной в квартире профессора Головченко, где Таня могла целиком посвятить себя ребенку, не заботясь о том, что не приготовила обед или не пропылесосила в гостиной. Об обеде и пыльных коврах болела голова у профессорской домработницы, только теперь с удвоенной силой.

Володя, скрепя сердце, согласился и на это отдельное проживание. Понимал, что волочь домой жену после сложной операции хоть машиной, хоть поездом равносильно убийству. Самолет? Неизвестно, как перенесет дорогу сын. Пришлось им расстаться на полгода, а ему самому погрузиться в работу. К Таниному возвращению они с отцом просто обязаны встать на ноги. И, надо отдать ему должное, обещание свое Володя сдержал. Сразу и тараканы были перетравлены, и деньги на ремонт нашлись, как по волшебству… Мысль о наследнике подстегивала куда сильнее упреков беременной жены: теперь у Володи была самая настоящая семья, а не только бабские капризы. У его сына должно быть все лучшее. Ради этого стоило потрудиться.

Когда муж уехал, Таня вздохнула с облегчением. Весь и без того неширокий мир госпожи Дубровиной сузился до размеров детской кроватки, но она была только рада посвятить себя материнству. Регина без лишних сантиментов послала падчерицу к чертям, хотя Таня и не заикалась о помощи. Несмотря на усталость, бессонные ночи и другие неудобства, знакомые каждой молодой маме, она давно не была так счастлива.

— Татьяна, будь хорошей девочкой, сделай печальное лицо, — зудела над ухом Регина, — а то наш новоявленный дедуля захочет стать отцом во второй раз. Мне этого добра не надо, сама понимаешь, поэтому постарайся! Хочешь, лимон из холодильника принесу? Или горчицу? Могу даже открыть или нарезать, ты только скажи.

Петр Викентьевич чувствовал себя виноватым. Помогая Тане купать внука, глядя, как дочь собирает маленького Олега на прогулку, профессор качал головой и с надеждой повторял: «Оно ведь того стоило, Танюшка? Стоило, правда?»

Стоило ли счастье материнства ее вынужденного замужества?

— Конечно, стоило, — спокойно ответила Таня. Олег согласился с мамой, выдав набор непереводимых, но явно одобрительных звуков. — Даже не смей себя упрекать! Это был мой выбор и только мой. Стерпится — слюбится. И муж мне достался еще не самый плохой: добрый, терпеливый, заботливый. Правда, солнышко? — Она улыбнулась сыну, но потом погрустнела. — Знаешь, пап, иногда вспоминаю себя беременной и так стыдно становится перед Володей. Как он меня вытерпел? Значит, действительно любит.

Профессор Головченко изменился в лице, насупился, но промолчал. О чем именно промолчал, Таня узнала лишь спустя годы, когда уже невозможно было что-либо изменить.