Белый камень в глубине колодца

***

Кому-кому, а самой себе Соня не врала точно.

Влюбилась она в мсье Лаперуза. Причем, влюбилась как-то странно и абсолютно не логично: после двух с лишком месяцев совместной жизни. Когда у всех нормальных людей уже заканчивается конфетно-букетный период и начинаются суровые будни друг_друга_терпения, когда вылезают наружу все мыслимые и немыслимые недостатки, Суворова поняла, что устраивающий по всем статьям план дальнейшей жизни ее теперь не очень-то устраивает. А ведь рано или поздно придется выбирать: Паша или Алиса. Точнее, выбирать не придется — придется вычеркивать первого из своего плана, ибо, несмотря на все шутки-прибаутки, убеждения Втулы насчет брака и детей оставались незыблемыми. Невероятно: он жил с ней и только с ней, периодически делая стойку на других женщин, но не делая попыток куда-то смыться. Он терпел ее не всегда удачную стряпню, будил по утрам, шил своих медведей, изредка мотаясь в ателье (наличие у Паши собственного ателье едва не стоило Соне жизни: впервые услышав о нем, она пила кофе с зефиром и поперхнулась). Был рядом, когда она возвращалась домой морально убитая. Узнав об их с Костей затруднениях, дал совет творческого человека с незамыленным взглядом, и ведь прокатило!

После двенадцатого марта Соня с отцом практически не виделась, зато охрана, казалось, вот-вот начнет ходить за ней на встречу с природой. Дежурили в комнатке, смежной с ее кабинетом, дежурили за кабинетом, в машинах перед входом в офис, возле подъезда. Ни о каких маршрутках или такси можно было не заикаться. Убить ее вряд ли убьют, но сделать какую-нибудь гадость — вполне. Этот Фармацевт — просто спятивший на старости лет фанатик. Даже став достаточно взрослой, Софья никак не могла уложить в голове: кем нужно быть, чтобы действовать такими методами? И как найти противодействие, не прибегая к крайним мерам?

Да, для влюбленной женщины она чересчур много думает на отвлеченные темы. А пироги, между прочим, невнимательности не терпят. Соня еще раз сверилась с рецептом: нет, все правильно, воду лить именно ледяную и масло в нее втягивать. Придумают же…

Суворова, пыхтя, замешивала тесто, когда в прихожей на тумбочке заверещал мобильник. Она хотела крикнуть Паше, чтобы глянул, кто звонит, но вспомнила, что Лаперуз с утра уехал снимать гипс и до сих пор не вернулся. По городу он, что ли, бегает на радостях? Хотя Соня не настолько верила в возможности отечественной медицины.

Пришлось отлеплять тесто от рук, наспех споласкивать их под краном и бежать к телефону. Звонил Димон.

— Софь Константинна, тут у подъезда ваш отирается…

— Ключи забыл, что ли? И домофон опять не работает? Вот сволочи…

— Да нет, — мрачно возразил Димон, — вашему Втулкину мы бы и сами открыли. Тут ваш Суворов чего-то вынюхивает.

Сердце пропустило удар. Она присела на край тумбочки, крепче прижала телефон к уху и заставила себя слушать, что говорит Димон:

— …трется у подъезда. Решили подождать — не сваливает, гад. Вот я и звоню спросить: вы ему никакую встречу не назначали?

Соня медленно покачала головой. Опомнившись, ответила:

— Нет, в первый раз об этом слышу. Мне спуститься?

— Еще чего. Сидите, никому не открывайте. Я схожу, узнаю. Если что важное, перезвоню.

Софья нашарила глазами вешалку: куртка висела на своем месте, полусапожки стояли на полке. Штаны на ней, конечно, нелепые — от домашнего костюма, чуть ниже колен, серые в розовый горошек, да еще с бантиками из лент, но переодеваться она не будет. Много чести.

Не дожидаясь повторного звонка, Суворова набросила куртку, обулась, взяла с тумбочки ключи и захлопнула дверь. Спускаться пешком не рискнула — вызвала лифт. Да, без действительно весомого повода Толик бы не явился, но каким бы ни был этот повод, пропустят его сюда с очень низкой, стремящейся к нулю вероятностью.

— Соня! — пискнул Толик, которого Димон держал за шкирку. Не киношно, со встряхиванием, а почти небрежно, с виду еле-еле придерживая воротник.

— Ну и? Я тебя внимательно слушаю.

И это его она когда-то любила без памяти? Уму непостижимо!

Жизнь Толика заметно потрепала. Тогда, в ресторане, он выглядел этаким мальчиком на содержании: хороший костюм, недешевые часы, модная стрижка и раболепие комнатного песика во взгляде постоянно бегающих глаз. Умеренная костлявость и обманчиво интеллигентный вид его даже красили. Теперь же невольно вспоминалось побитое молью пальто. Вполне возможно, что изначально оно было дорогое и изысканное, но какая разница, если в глаза лезут одни дыры? Морщины, и это в двадцать восемь лет! Синяки под глазами смачные такие, черные. Болеет или с перепоя?

— Сонь, нам нужно поговорить. С глазу на глаз, без этих, — Суворов многозначительно покосился на Димона, — лишних свидетелей.

— А у меня от Димочки секретов нет, милый. Или говори, зачем пришел, или…

— Ладно, ладно, только не уходи!

— В машину пройдемте, — твердо сказал Димон.

— Это лишнее, — возразила Софья, пряча руки в карманы. Солнце светило, но не грело. Апрель все-таки не май, а уж с местной погодой-проституткой никогда не знаешь, что увидишь за окном следующим утром. — Он же наверняка денег хочет, правда, родной?

Суворов усиленно закивал, видимо, радуясь, что его правильно поняли и что в руках у бывшей жены нет ничего тяжелого или колюще-режущего.

— Мы всегда понимали друг друга с полуслова.

— Конечно, Толь. Мой ответ начинается с «хр», дальше сам поймешь.

Соня развернулась, чтобы уйти. Даже злиться не получается. Скучно, честное слово. Она-то думала, что бывший муж к врагам перебежал, ультиматум принес. А он или опять проигрался (да, молва не дремлет, и о милых увлечениях Суворова можно было узнать, не прилагая особых усилий), или снова увяз в долгах.

— Соня, подожди! Пожалуйста! Мне больше не к кому обратиться.

— Предлагаешь поверить, что за три года ты не нашел себе спонсора? — зашипела она. — С твоей-то смазливой рожей. Работать пойти не пробовал? По специальности, например.

— Зря вы вышли, Софь Константинна. — Димон все-таки встряхнул за капюшон тянущегося поймать и облобызать Сонины ручки Суворова. — Ширяется он.

Соня резко обернулась, сцапала Толика за подбородок, развернула к солнцу. Зрачки вроде сузились, но расширяться обратно не торопились.

— Да не моргай ты! Я не могу понять…

Суворов послушно вытаращил глаза. Зрачки не сужались. Или она чего-то не понимает в наркоте и наркоманах, или это не героин, а Толика не очень-то и ломает. Если не считать испуга, говорил он вполне внятно, вел себя прилично и… как Толя Суворов после развода, когда одумался и приполз просить прощения.

С другой стороны, Дмитрий — человек точный, слов на ветер не бросает и, не имей он больше семидесяти процентов уверенности, говорить бы не стал.

— Суворов, ты совсем дурак?! Красивой жизни захотелось?

— Да какая жизнь? — возмутился бывший муж, но тут же покаянно опустил голову. — Ты знаешь, я никогда… даже травку не кушал. Ну не мое это, и попробовать не тянуло. Все бабки на дурь спускать — это ж смешно.

Правильно, бабки лучше спускать на баб.

— Пошли в машину.

— Зай…

— Мазай! Рассказывай уже, как подсел.

— Я не помню, — захныкал Толик. — Мы в баре были. Ну, выпили разок. Ну, повторили, а потом вдруг ни с того ни с сего — такой кайф, что я чуть в трусы не кончил. Просыпаюсь в каком-то сортире. Башка трещит, блевать охота. Ни денег, ни телефона, ни документов. Я машину поймал, до дома доехал…

— «Скорую» вызывал?

— Какое там? — вяло махнул рукой Толик. — Меня сразу срубило, до утра, а утром… Сонь, я подушку перегрыз. Надо, надо, надо, а чего надо — не пойму. Я полный псих был, квартира — всмятку, а когда соседи ментов вызвали, меня… отпустило. Как будто ничего не было. Вот как сейчас стою, с тобой разговариваю. А тогда…

— Где пил? С кем пил? Когда?! Толик, не тормози!

— Я не помню, — бубнил он. — Но меня снова тянет. И ничего не помогает, Сонька! У тебя должны быть какие-то знакомые… Я и герыч пробовал, и кокс, все деньги — фьють, а облегчения нет! Никакого! Вообще! Так же не должно быть?!

— Не должно быть, — напряженно согласилась Софья. — Дим, к Борисычу его повезем. Я только схожу… ладно, поехали сразу. Не нравится мне это.

Врать Толя Суворов умел. Теперь-то его жена могла с уверенностью сказать, по каким именно дням недели и в каких случаях. Однако сейчас Толя говорил правду.

Звонить Паше Соня не рискнула, набрала эсэмэску «Уехала по делу, вернусь — объясню».

— У тебя тесто на щеке, — отрешенно сказал Суворов. — Готовила?

Софья поскребла ногтем щеку. И вправду тесто.

— Мне ты не готовила.

— А ты просил?

— Не помню…

По пути в клинику доктора Сергеева Толю несколько раз «срубало», и он подавался вперед, приветствуя носом переднее сиденье. Соня придерживала его, но бывший муж все равно падал. Значит, если верить его «легенде», скоро начнутся буйства. Чертовщина какая-то.

— Помоги мне, Соня, — шептал Толик, с трудом шевеля заплетающимся, как у пьяного, языком. — Я же знаю, ты все можешь…

— Лучше молчи. Почти приехали. Там тебе помогут.

— П-прости, что я бросил тебя… я не хоте-эл…

— Кто еще кого бросил, — фыркнула Софья. — Сиди молча.

Она сдала Суворова на руки лично главврачу. Александр Борисович Сергеев, в прошлом известный нарколог, а в настоящем — скромный управленец своего дела, пообещал провести полное обследование и принять все возможные меры.

— Знакомый почерк, но что-то мне здесь не нравится, — сказал Соне Александр Борисович и отправил ее домой. — Я свяжусь с вами, когда буду полностью уверен. Воистину, есть вещи, которым нельзя идти в ногу со временем.

Сонька долго ковыряла замки своими ключами. В конце концов, пришлось звонить, надеясь, что освобожденный от гипса Втула успел вернуться. Как все-таки хорошо, когда есть к кому возвращаться…

— Здорово, мать. — Довольный жизнью Паша в фартуке и с варежкой-прихваткой на правой руке первым делом заметил Сонины модные пижамные штаны и посторонился, пропуская в квартиру. — Куда это ты ходила такая нарядная?

— Потом расскажу. — Она принюхалась. Пахло выпечкой, медом и яблоками, да так вкусно, что голодный желудок буркнул в китовой тональности. — Ты что, пирог реанимировал?

— С того света вытащил. — Паша забрал у нее куртку. — Вот ум есть, тесто на столе бросать?

— Я торопилась. Говорю же, потом объясню. Ты лучше расскажи, как без гипса живется свободному человеку?

— Знаешь, роскошно. — Втулкин заметно прихрамывал и не отходил слишком далеко от стены, но все равно с его экстремальными прыжками на костылях не сравнить. — Другие свободные люди даже одолжили мне тросточку.

— Рада за тебя. Накормишь?

— Какое-то у нас с тобой неправильное разделение труда, — вздохнул Паша. — Накормлю, конечно. Что с тобой делать.

Когда Втула, отправившийся на поиски шпульки с красными нитками (прихватить лямку на фартуке, а то скоро оторвется), вернулся на кухню, солидный кусок медово-яблочного пирога уже был уничтожен, а сама голодающая задумчиво вертела в руках откупоренную бутылку вина.

— Так, все, или кончай бухать, или наливай мне. Будем спиваться вместе.