Белый камень в глубине колодца

***

Да, «китайская ваза» разбилась совсем некстати.

Она даже не была китайской, не стоила баснословных денег. Самым ценным в этой вазе была ручная работа: нарисованные тонкой кисточкой по фарфору рогатый дракон, цветы и не пойми еще какие прибамбасы. Вазу Рязанскому презентовала Лена Баренцева в период своего повального увлечения росписью. Не так давно Лена разочаровалась в росписи и теперь шила кукол. Но факт оставался фактом: за что бы ни взялась лучшая половина Амундсена, делала она это качественно, от души и хоть сейчас на продажу. Так что выглядела злополучная ваза дорого и презентабельно, даже на Костин относительно искушенный взгляд. А уж на Сонькин неискушенный — тем более.

В тот день обещали привезти елку. Рязанскому по зову трубы пришлось уехать в город, Ирина Олеговна возилась на кухне, горничные-невидимки порхали из комнаты в комнату, поэтому Соня оказалась предоставлена сама себе. В ожидании Кости с елкой она успела прогуляться по двору, покормить на пару с Маркиным овчарок в вольерах, размешать в миске разогретый желатин для торта, поваляться на диване, листая книжку с картинками, и теперь гоняла «Ауди» по второму этажу. Стоило нажать на кнопку, как у машинки вспыхивали фары, и она с визгом мчалась далеко вперед. Если вовремя не отпустить кнопку, «Ауди» точно куда-нибудь врежется.

У Рязанского получалось управлять аккуратно. Врезавшись раз или два, он уверенно пускал машинку на всей скорости, ловко входя в повороты. Соня же мастерски проводила краш-тесты, то есть это когда твоя машина со всей дури врезается в стену и все считают, что это нормально.

Костя говорил, что на поворотах надо притормаживать, но как прикажете притормаживать, если ты или полностью останавливаешься, или все равно лупишь в стену? Над разрешением этой загадки Сонька и билась, гоняя «Ауди».

Аккумулятор садился. Смирных, ползая туда-сюда и ставя машинку на путь истинный, успела вспотеть.

«Надоело, — решила Соня. — Последний раз, и хватит».

Чтобы не бежать потом за игрушкой через пол-этажа, Смирных развернула ее к себе передом, а сама поползла назад. Тут-то и встретились два одиночества: Сонькина нога и забытый в пылу игры постамент с вазой. Постамент качнулся — ваза грохнулась на пол. Ябеднический звук разбитого фарфора был слышен, наверное, во всем доме.

С минуту Сонька пялилась на крупные осколки с белыми сколами. Голова рогатого дракона укоризненно смотрела на девочку круглым глазом. Драконье туловище валялось рядом, но его было уже не собрать.

«Это подарок, — вспомнила Смирных слова Кости, — от дорогих мне людей».

Подарок. От дорогих людей подарок.

Эта самая дороговизна в сознании Соньки давно разделилась пополам: в смысле боишься потерять и в смысле стоит много денег. Тогда разделилась, а сейчас снова сошлась.

Как же так? Она ведь была очень аккуратной и ничего не трогала… Что теперь будет?!

Сонька Смирных не считала себя трусихой, однако струсила и позорно сбежала в свою комнату. Влезла на подоконник, спряталась за штору, как за кулисы. Все, антракт.

Двор постепенно заносило снегом. Крупные хлопья под унылый вой ветра равнодушно перекрашивали серый мир в жемчужную белизну. Каждое утро снег с асфальта и плитки тщательно убирали, а теперь что, весь утренний труд насмарку?

Стоило зажмуриться, как перед глазами вставали осколки вазы и мертвый дракон. Это она своей неуклюжестью его убила! Как и многие красивые вещи в Костином доме, Соньке нравился этот дракон — такой гордый среди одинаковых цветов и узоров…

Насмарку. Все насмарку! Даже не зная, кем приходятся Косте эти «дорогие люди», Смирных догадывалась: эти люди Рязанскому в любом случае дороже ее. Как можно сравнивать?! Она живет тут меньше месяца, а уже успела перевернуть все вверх дном.

Дикарка и воровка. Чудовище. Ей здесь не место.

Надо спуститься вниз и все рассказать Ирине Олеговне, вдруг заступится? Да, это подло с Сонькиной стороны, но от одной мысли, что придется навсегда уехать из этого теплого, уютного дома, видеть торжествующие рожи Ворки, Фимы и Инги Егоровны, снова оставаться одной, Соню затрясло. У нее мог быть настоящий папа, а она взяла и по собственной тупости все запорола…

Когда Смирных, крадучись, спускалась вниз по лестнице, Ирина Олеговна уже заметила потерю и, тяжко вздыхая, собирала осколки вазы в мешок для мусора. Брошенную на месте преступления машинку (нет, Санька, ну как можно быть настолько тупой?!) вместе с пультом отложили в сторону, чтобы случайно не наступить и не споткнуться.

Сонька струсила дважды: она не окликнула Ирину Олеговну.

На первом этаже заметалась: куда спрятаться? Везде найдут. Разве что в кладовке, среди солений, варений, швабр и ведер, найдут не сразу. Можно будет немного оттянуть время.

В кладовке было темно и пыльно. Сонька щелкнула выключателем, бегло осмотрела местность. Не совсем понятно, зачем завешивать стеллаж синей душевой занавеской с узором в дельфин, но на нижней полке вполне можно притулиться, если подвинуть банки и сгорбиться как следует.

Усаживаться пришлось вслепую, грозя разбить что-нибудь еще, и обхватывать руками коленки. Полка была Соне чуть узковата (еще бы, такую жопу успела отъесть). Безымянный палец то и дело проваливался в прореху на ее старых, вылинявших до белизны и протершихся, где только можно, джинсах. Она специально сняла новые, в которые влюбилась с первого взгляда. И водолазку нацепила оранжевую, с буквами — ту самую, в которой ее забирали. И кеды сняла, чтобы не возвращаться в комнату. Достойно Смирных этого не переживет — точно разревется и опозорится еще больше. Пускай сразу прямо отсюда и увозят. Она уйдет гордо и не будет реветь. Не будет…

Сидеть, сложившись в три погибели, было жутко неудобно, и ноги упирались в банку. Соня поджалась что было сил. Если она кокнет еще и соленья, звездец станет полным. Это ж надо было так все… Одним махом…

Слезы потекли сами. Девочка вытерла их грязным кулаком — на лице наверняка остался пыльный след. Предатель-нос громко и некрасиво хлюпал. Соня нашарила в темноте занавеску с дельфинами и высморкалась. Сплошные убытки от нее. А, ладно, дельфином больше, дельфином меньше. Что сделано, то сделано. Ее уже ничто не спасет.

Страшно представить, что рядом больше не будет Кости. Сонька успела по-настоящему привязаться к нему за эти три недели. Видела, что ему тоже одиноко и не от большой любви он женился на своей Лидии. Раз уж ей повезло вырваться на свободу, хотела стать ему достойной дочерью. Но Косте не нужна такая дочь — лгунья и вредительница.

Может, наплевать на свои алмазные принципы и встать на колени? Пусть ей разрешат остаться в этой кладовке среди банок. Или в вольере с собаками, она не против! Где угодно, только не надо обратно! Она из машины на ходу выпрыгнет. Лучше разбиться…

Сонька не знала, сколько просидела так, размазывая слезы по щекам. Прислушалась: снаружи кто-то ходил и ругался. Она узнала гулкие тяжелые шаги.

— Вы все обыскали? Согласитесь, Ирина Олеговна, дергать сюда охрану и шмонать дом — это маразм! Во дворе ее нет, значит, где-то затарилась… Сонька, выходи!

Смирных вздрогнула, вместе с ней вздрогнули банки.

— Константин Николаевич…

— Вы точно ее не ругали? Не замахивались?

— Да что вы такое говорите, — чуть не плакала домработница, — как я могу? Я, наоборот, хотела сказать Соне, что это не конец света, но…

— В кладовке смотрели?

«Все, — обреченно подумала Смирных. — Это конец».

— Заглядывала, — голос Ирины Олеговны звучал все ближе. Скрипнула дверь, — но там же совершенно негде прятаться.

— О, вы плохо знаете Софью Батьковну, — с этими словами Рязанский включил свет. — Софья Батьковна, тебя застукали. Ты за занавеской, вылезай.

Однако Соню скрючило настолько, что она пошевелиться не могла. Косте пришлось двигать соседние банки, попутно рыкнув на Ирину Олеговну, робко напомнившую, что ему нельзя таскать тяжести. Тяжести, блин! Пять литров томата сдвинуть на пять сантиметров. Лишь бы сверху ничего не прилетело, а то премия Дарвина на его финансовом положении не скажется никак. Лучше уступить ее другим.

Сонька сжала челюсти и выползла. Покрутила затекшей шеей. Было больно, но еще больше — стыдно. Пора становиться на колени и вымаливать место в вольере с собаками.

— Чайник, пожалуйста, поставьте, — попросил Костя у Ирины Олеговны. — Коньяк у меня в кабинете. Возьмите, какой помладше.

Домработница, сочувственно вздохнув, ушла. Сонька по-прежнему сидела, глядя в пол и пылая ушами. Рязанский вытянул ноги. Он бы и рад встать, да ноги не слушались.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Я нечаянно. Я не хотела разбивать ту вазу…

— Да плевать мне на вазу! Какого хрена ты тут сидела?! Я чуть с ума не сошел!!!

Панику развела Ирина Олеговна. Заглянув в комнату девочки и убедившись, что Соньки там нет, домработница прошлась по дому, выкликивая пропажу, и не придумала ничего умнее, чем позвонить Рязанскому.

«Соня пропала» — и у него мозги отказали. Сорвался с места, как последний идиот, и лишь на полпути к дому сообразил позвонить охране. Маркин, отчитавшись, намекнул шефу, что тот, мягко говоря, кипишует. Предложил лично обыскать дом. Костя рявкнул: «Не надо!» Сам обыщет.

Про вазу ему объяснили уже на месте. Нет, определенно, пора лечить нервы. Он такие ужасы навоображал, пока ехал, что аж самому стыдно.

Рязанский заставил себя успокоиться. От ора толку не будет. Все кончилось хорошо, и это главное. Глядя на пыльную, съежившуюся Соньку, он уже примерно представлял ход ее мыслей. Выяснять отношения прямо здесь, в кладовке, глупо, но ему нужны эти несколько минут, чтобы суметь подняться на ноги. Чертовы отходняки…

— Извини, сорвался. Давай спокойно: почему ты спряталась?

— Не хотела, чтабы меня сразу нашли, — буркнула девочка.

— Это не ответ. Ты боялась, что тебя накажут?

«Не врать», — напомнила себе Сонька.

— Хотела побыть здесь еще немнаго. Перед тем, как меня… обратно…

— Заткни уши, пожалуйста. Я понимаю, что-то новое для себя ты вряд ли услышишь, но так моя совесть будет капельку чище.

«Да, переоценили вы себя, Константин Николаевич. Речуги за здорово живешь толкали, умного корчили… Как ее убедить? Ну как?»

— Если хочешь вернуться в детский дом, собирай вещи, — глухо сказал Рязанский, проругавшись. — Можешь взять все, что тебе понравилось. Денег могу снять с твоего личного счета, своих добавить. Не стесняйся, говори. Я вызову машину, и тебя подвезут прямиком к главному входу. Даже вещи донесут до комнаты, если наберется много.

Соня всхлипнула и неуклюже замаскировала всхлип шмыганьем.

— Я не хочу возвращаться, — пропищала она.

— Нет, девочка моя, ты хочешь вернуться, раз все, что было сказано до этого, пролетело мимо ушей. Почему ты мне не веришь, Сонь? Я же верю тебе, отношусь как к взрослой. Да у меня в мыслях не было воспринимать тебя как ребенка! Думаешь, из-за вазы этой проклятой злюсь? Да хрена с два там! Объясни, как до тебя достучаться? Как доказать, что в детдом я тебя не верну? Разнести его к чертовой матери?

Соня замотала головой. Она была на грани истерики.