Белый камень в глубине колодца

Таня скучала по стране, в которой выросла и которую развалили очень быстро, а из обломков сваляли что-то невнятное и пугающее, зато с громадными амбициями и нравом дикаря. Пока наивный дикарь радовался жизни, кто-то активно менял его золото на стеклянные бусы, и частью этого «кто-то» был ее муж, а значит, и сама Татьяна.

— Малыш, пора уже выбить из себя этот совковский дух, — наставлял супругу Володя. — Если можно брать от жизни все, почему нет? Жизнь сама дала нам такой шанс. Заметь, каждому, не выделяя. И не я виноват, что не всем хватило мозгов этим шансом воспользоваться. Кто успел, тот и съел… Кстати, что у нас сегодня на ужин?

— А может, наоборот, пора немножко умерить аппетиты? Смотри, Володя, чем больше напихаешь в рот, тем сильнее подавишься. Как теперь говорят, жадность фраера сгубила?

На этом месте Володя обычно сжимал кулаки и грубо обрывал разговор:

— Ой, вот только не надо рассуждать о том, в чем не разбираешься!

Да, спорить с мужем и разворачивать его в правильном направлении становилось все сложнее. Новую философию Володя впитал, как губка. Руководить ему нравилось, у него это неплохо получалось. Золотой мальчик стал циничнее, жестче, с каждым днем все больше походя на Алексея Кирилловича, который в противовес сыну добрел и куда охотнее отлынивал от работы. Видимо, считал свою миссию выполненной и переключился на воспитание внука: нашел тому спортивную секцию, возил на соревнования, уже сейчас, в нежном возрасте, стремясь вылепить из Олега своего продолжателя. Таня не могла просто взять и сказать сыну: «Не слушай дедушку», однако некоторые безумные идеи и мерзкие цитатки, которые волей-неволей запоминал ребенок, приводили его маму в настоящий ужас.

К ее огромному счастью, маленький Олег хоть и перестал без видимой причины избегать деда и любил его, все же не выбирал себе кумира. Внимательно слушал, делал выводы, но в итоге поступал по-своему. Вечно занятой свекор спохватился слишком поздно, когда костяк воспитания был уже сформирован.

— Глупая баба, вырастила из пацана сопливую девчонку, — жаловался сыну Алексей Кириллович, думая, что Таня их не слышит. — В нем же здоровой злости ни на грош! Его лупят — он блокирует, а так, чтобы первому ударить, — держи карман шире. «Деда, ему же будет больно», — передразнил свекор писклявым голосом. — Тьфу!

Уже будучи подростком, Олег проникнется кровавой наукой побеждать, забросит учебу, станет кандидатом в мастера спорта и за малым не получит мастера, заставив мать понервничать, но это будет потом.

А сейчас, пока Олег слушал учительницу и добросовестно записывал в тетрадку уравнения, Татьяна переворачивала шипящие на раскаленном масле котлеты, варила картошку для пюре и попутно наводила порядок в квартире. Сквозь распахнутые форточки просачивался сентябрь, умело маскируясь под раскаявшийся август — уже не такой пыльный и душный, но вкрадчиво-теплый, ароматный, ласково поглаживающий беспечные, еще не прикрытые воротниками шеи.

«Ранняя осень пахнет разлукой». Почему именно «разлукой»? Танина осень пахла астрами и мокрым мелом, легкой грустью и прелыми листьями. Все чаще — ненавязчивым, где-то даже приятным одиночеством. Спокойствием от осознания того, что она состоялась в жизни и что у нее растет прекрасный сын. Или, как сейчас, донельзя приземленно и буднично: маринованными огурцами, маслом и обжаренным фаршем. Никакой разлуки.

Выключив плиту, Татьяна переложила котлеты на широкую тарелку и по привычке накрыла их салфеткой, чтобы успели остыть и не стали легкой добычей для тараканов. Насекомые давно ушли, а привычки остались.

Свет люстры неожиданно стал ярче, и Таня посмотрела в окно: так и есть, сплошные тучи вместо ясного неба. Будет дождь. Хорошо, что сын не стал упрямиться и взял зонтик.

Она наклонилась и полезла в ящик за толкушкой, когда в дверь позвонили.

Звонок тренькнул дважды, однако лестничная площадка при взгляде в «глазок» оказалась пуста. Мысль о хулиганах Татьяна отбросила сразу: постороннему не так-то просто сюда пробраться, а их соседи по подъезду, все как один, — солидные люди. Такие не станут заниматься глупостями. Может, человек просто ошибся и поспешил уйти?

Таня оторвалась от «глазка» и развернулась, чтобы вернуться на кухню, но… треньк-треньк. Треньк-треньк. Треньк-треньк. Кто-то нарочно выбрался из поля зрения и продолжал держать палец на звонке. Треньк-треньк.

— Кто там? — не удержалась Таня.

— Свои, — ответил сиплый голос.

Слово было слишком коротким, чтобы распознать, действительно ли за дверью притаились «свои» или это наглые «чужие».

— Если свои, тогда зачем прятаться?

Треньк-треньк. Треньк-треньк.

— Послушайте, не ломайте звонок…

Треньк-треньк. Таня закусила губы. Знакомый звук, казалось, живьем сдирал с нее кожу.

— Я сейчас вызову милицию!

Очередной издевательский «треньк» стал последней каплей. Дернув замок, Таня пинком распахнула дверь и вылетела на лестничную площадку. Крутанулась вокруг своей оси, приготовившись оскалиться в лицо нахалу, но…

К выбеленной стене, смежив веки, прислонился Костя. Это его палец нажимал на маленькую белую кнопочку, и несчастный звонок продолжал надрываться.

— Котлетами пахнет, — мечтательно сказал Костя, не открывая глаз.

Потрясенная, Таня отступила на шаг. Перекрестилась в отчаянном, больше инстинктивном, чем религиозном жесте. Второй раз, третий — призрак не исчезал. Тогда она тоже зажмурилась и закрестилась уже непрерывно, в панике шепча: «Господи, помилуй».

Перезвон внезапно оборвался, и Таня распахнула глаза.

— Угостишь котлетами-то? — не без насмешки спросил Костя.

Она кивнула, как зачарованная, и провалилась в глубокий обморок.