Белый камень в глубине колодца

***

По радио крутили что-то новогодне-бодрое, и Дубровин, следя за дорогой, немелодично подпевал певице. Природа, щедро одарив Татьяну Петровну и вполне сносно — Владимира Алексеевича, на их великовозрастном отпрыске отыгралась по полной, и петь Олегу было строго противопоказано. Даже в душе, даже в караоке под водочку. Он и не пел обычно, однако праздничным энтузиазмом заразился. Этот энтузиазм был повсюду: в снежинках на лобовом стекле «Тойоты», в разрисованных витринах и баннерах, даже в слегка безумных человеческих волнах, разбивающихся о торговые центры и супермаркеты.

На светофоре образовалась пробка. Барабаня пальцами по рулю и гнусавя бессмертный «Happy New Year», Дубровин от нечего делать глазел по сторонам. Троллейбус, за которым он полз от самой Астраханской, причалил к остановке. Выбравшаяся из троллейбуса сутуловатая фигура показалась Олегу смутно знакомой, и он потер переносицу. Словно почувствовав угрозу в адрес своей драгоценной горбатой персоны, нос заныл.

— С наступающим, Иляна Романовна, — буркнул Дубровин. — Желаю найти под елочкой тихий, покладистый характер.

Ляна Кудряшова одернула черную «аляску» и, сунув руки в карманы, скрылась за дверью кондитерской. На сладенькое потянуло? Или это для Динки?

Загорелся зеленый, Олегу засигналили. Пришлось смириться и ползти дальше.

Второй раз он заметил Ляну у свадебного бутика. Та осторожно шагала по скользкому тротуару, намотав на запястье ручки белого пакета. В пакете угадывался торт.

Светофор был как нельзя кстати. Дубровин опустил стекло.

— Иляна Романовна, вас подвезти?

Ляна вздрогнула, но быстро нашла глазами «Тойоту» и с явным удовольствием показала Олегу средний палец. Дубровин в ответ пожал плечами и отвернулся. На нет и суда нет.

Она запрыгнула в машину буквально за секунду до зеленого сигнала. Хлопнула дверью, стянула с головы лыжную шапочку и демонстративно стряхнула с нее снег.

— Опять к Динке, убивец? Не надоело?

— И вам доброго дня, — не поддался на провокацию Олег. — Печку прибавить или так сойдет? Вы вроде не замерзли.

— Заботливый какой, — умилилась Ляна. Темные кудри торчали во все стороны, только ворон приглашай. — Понял, что с Динки взятки гладки, и решил ограничиться прощальным вечером поэзии? Ты меня удивляешь. — Она протянула руки к теплому воздуху и поежилась. Все-таки перчатки без пальцев — сугубо осенний, пижонский вариант перчаток. — Как там твое бедное больное сердце, не беспокоит? Уйти в расцвете больше не тянет? А вот это зря.

Олег раздраженно выдохнул и сбавил скорость. Рассказала, значит. Как на духу.

— Откуда в тебе столько желчи, а?

— Я холерик, по статусу положено, — парировала Ляна. — А ты меня к тому же еще и бесишь. Проблемы с памятью? Могу подсказать чудесное средство. Берешь скипидар…

— Иди ты в жопу, — огрызнулся Дубровин. — Ни слова больше не скажу. Довезу молча.

Ляна нахохлилась. Неужели стыдно стало? Нужно запомнить этот день!

— Ладно, проехали. В честь праздника, так уж и быть, держи мое королевское «спасибо» и полминуты молчания, прежде чем я навсегда тебя покину.

— Очень любезно с вашей стороны, госпожа! — не удержался Олег.

— Кажется, ты обещал молчать. — Она придержала на коленях норовивший съехать пакет. — Ладно, ладно, не пыхти, кису кис, пису пис. Спасибо, что подвез. По этим скользким колдобинам я бы три часа добиралась… О-о, — Ляна присвистнула, заметив экскаватор и раскуроченный вдоль и поперек тротуар, — да ты мой спаситель! Поцеловать тебя, что ли, в знак глубочайшей признательности?

— Обойдусь, — проворчал Олег.

— Обойдешься, — легко согласилась Кудряшова.

Срок действия пропуска на больничную стоянку истек, Олегу пришлось втискиваться напротив въезда, между двумя занесенными снегом «жигулями».

— Прошу на выход, Ваше Величество. — Он не стал глушить мотор.

— Сервис на высшем уровне. — Ляна криво усмехнулась и почесала шрам на левой щеке. — Может, поговорим серьезно?

— Если только без членовредительства.

— Да кому он сдался, твой ч… Все, теперь точно серьезно, — она вздохнула. — Исчезни из Динкиной жизни, очень прошу. Не звони, не карауль, не таскай ей медведей в мешке. Не знаю, за коим лядом она тебе сдалась. Правда, не знаю. Деньги еще вчера пришли, оперативно сработал, молоток.

— Почему у вас все упирается в деньги? — недоумевал Дубровин. Рука сама повернула ключ, и Красотка перестала фыркать. — Что у тебя, что у нее.

— Вот видишь, какие мы алчные. А ты альтруист, тебе должно быть противно.

— Да при чем здесь?!..

Взгляд Ляны перестал быть скептическим. Теперь она смотрела на Дубровина спокойно и понимающе. Как мама, как доктор, как умудренная опытом старуха Надин. И заговорила так же:

— Олег, — Ляна впервые назвала его по имени, — моей сестре восемнадцать лет. Она с горем пополам закончила девять классов и только в прошлом году узнала, откуда берутся дети. Мы стараемся не зацикливаться на этом, но она другая. Чудес не бывает. Динка никогда не бросится тебе на шею, не растает от комплиментов. Она существует… как бы тебе объяснить?.. автономно от этого мира. Делает изо дня в день одно и то же, готовит одно и то же, ходит одним и тем же путем. Ее счастье — в этом постоянстве. А ты свалился как снег на голову и считаешь себя благородным рыцарем. Не бросил? До больницы довез? Умничка, мальчик, держи конфетку! Да если бы не ты… Чего ты ухмыляешься?

— По-моему, ты все-таки зациклилась, — сказал Дубровин с улыбкой.

Она поперхнулась воздухом.

— Это я зациклилась?!

— Ага. Если тебя кто-то кинул, это не значит, что надо запирать сестру в четырех стенах и запрещать людям дышать на нее. Своей опекой ты только хуже делаешь. Дина у тебя как под конвоем, это неправильно. Она не сможет всю жизнь просидеть у вас под крылышком.

— Дубровин, откуда тебе знать…

— Неоткуда, — согласился он, — и я не лезу в ваш уклад. Просто подумай об этом.

— Вот и не лезь! — Ляна рывком распахнула дверь. Коробка с тортом жалобно хрустнула в ее руках. — Счастливо оставаться!

— Будь здорова, — сказал Олег захлопнутой двери.

Та продолжала дрожать от злости и обиды.