NWT. Три путешествия по канадской Арктике

5 мая

Ценою неожиданных усилийМы все-таки до финиша дошли,Итоги незлобиво подвелиИ… в новый путь отправиться решили.Но не сейчас, конечно, – год спустя,Да и с составом не совсем все ясно:Костяк оформился, но это лишь костяк,Которому необходимо «мясо»…

Мы снова в Черчилле. Экспедиция закончилась, и в целом программа выполнена, несмотря на то что начало казалось не слишком обнадеживающим.

Вчера мы ночевали под прикрытием мощных крепостных стен форта, и ночь прошла прекрасно. Утром проснулся оттого, что ветер треплет палатку. Она у нас не была присыпана снегом, потому что снега-то особенно рядом нигде не было, да и настолько погода вчера не проявляла никакого видимого беспокойства по поводу грядущего дня, что мы не приняли дополнительных мер по укреплению палаток. Однако погода есть погода – таинственная и непредсказуемая красавица, «сердце которой склонно к измене и перемене, как ветер мая».

Иными словами, майский ветер окреп и сейчас трепал нашу беззащитную палатку так, как ему хотелось, а под утро даже накрапывал дождик. Но от травы исходил такой дурманящий аромат весны, что ни в какую плохую погоду верить не хотелось. И действительно, погода не испортилась, восстановилась. Я вылез из спального мешка часов в семь. Приятно было полежать в последние минуты перед подъемом, зная, что это последний день, что предстоит не очень трудный переход к Черчиллу и экспедиция на этом завершается.

Выполз я на улицу и полной грудью вдохнул запахи наступающей весны. Небо было сереньким, словом, наступило такое типичное весеннее набрякшее дождем утро, которое могло разразиться и в плохую, и в хорошую сторону. Разразилось, к счастью, в хорошую.

Уилл и Мицурик проснулись немножко раньше. Вернее, Мицуро выполз наружу, скорее всего, чтобы не видеть, как Уилл приступил к изощренному издевательству над традициями японской кухни, то есть готовил на завтрак овсянку. Я же, стараясь не нарушать безмятежного сна Джона, который встает на час позже меня, прикончил вчерашние макароны с сыром и, попивая кофе, спокойно возлежал на мешке. По вчерашнему раскладу получалось, что мы должны были сегодня с утра перед выходом еще сделать какое-то очередное заявление, потому что у нас всегда все экспедиции завершались таким грандиозным заявлением – наставлением и обещаниями возможным потомкам.

Не знаю, доходили ли эти послания до тех, кому они были адресованы, но, во всяком случае, это необходимая процедура, которую нужно было выполнить. Уилл как вдохновитель и вождь должен был подготовить проект обращения. Джон, который с явной неохотой, ворча и кряхтя, все-таки выполз из мешка в 8 часов, увидев, что я чищу трубку, заявил: «Вообще-то, я не курю и мог бы проснуться попозже». «Разумеется, – ответил я, – ты мог проснуться и в 9 часов, например, оттого, что я уже снял палатку».

Мои слова подействовали, и Джон продолжил прерванный было исход из мешка. В ожидании Уилла мы с ним незлобиво начали свое утро с того, что стали по очереди напевать песни из фильмов – кто что помнил. Наш вдохновенный вокал был прерван вопросом Уилла: «Ребята, чего вы палатку не снимаете?»

Мы выглянули и увидели, что они уже сняли верхний чехол и сушат палатку на ветру. Уилл сказал: «Пока дует свежий ветерок, нужно просушить палатки, чтобы не пришлось их раскладывать заново». В этом был здравый смысл. Новая вводная Уилла несколько противоречила вчерашним планам, но на то они и планы, чтобы их менять. В данном случае просушка палаток была, несомненно, более важным делом, чем запись обращения к потомкам, в котором, наверняка, так или иначе прозвучала бы тема важности бережного и рационального отношения к экспедиционному имуществу. Так мы несколько внезапно от песен перешли к делу.

Палатка на ветру просохла достаточно быстро, и нам потребовалось немного времени, чтобы снять лагерь и все снести вниз, к поджидавшим нас каноэ. Понятное дело, никто за ночь на наши каноэ не посягнул, и дело не только в безусловной честности и порядочности обитателей, но и в том, что в начале мая в этих северных краях каноэ никак и никем не могут рассматриваться как средство передвижения, полезное в хозяйстве.

Собаки, которые вчера, перепугавшись во время нашей беспорядочной стрельбы, умотали в сторону поселка, так и не вернулись за ночь. У нас была надежда на то, что они где-то в Черчилле. Наверняка, их кто-то подловил, а если и нет, то они, скорее всего, придут к стоянке, потому что собаки обычно всегда возвращаются именно туда.

Так оно впоследствии и оказалось. Мы вышли около десяти часов. Снег, конечно, уже набряк и осел, потому что солнце светило вовсю и ощутимо пригревало. Мы весело, под горку, подошли к реке и стали пересекать ее устье по большим массивным ледяным плитам и глыбам, покрытым в отдельных местах неглубокой, сантиметра три-четыре, водой.

Трещин было много, но больше всего нас, конечно, изматывало то, что в любой момент можно было неожиданно провалиться в снег, потому что между блоками льда находились глубокие снежные ямы, в которые можно было провалиться по колено и выше.

Короче говоря, мы старались выбрать хороший путь, и это у нас почти что получалось. Шли мы параллельно берегу, не углубляясь особо в торосы, потому что прибрежная часть, естественно, всторошена сильнее. Однако потом все-таки пришлось свернуть, и здесь у нас с Джоном разгорелась дискуссия на излюбленную, особенно при хорошей погоде, тему «Верной ли дорогой идете, товарищи!?» (при плохой погоде, когда холодно и ветер встречный, никаких вопросов относительно выбираемого мною в той или иной ситуации направления движения у моих товарищей не возникало).

Джон предлагал не сворачивать к берегу с его угрожающих размеров торосами, а продолжать так и идти параллельно береговой черте по относительно ровному льду и свернуть попозже. Я бы в иной ситуации, конечно, с ним согласился, потому что движение по морскому льду – это всегда поиск компромиссов между направлением, в котором надо идти, и направлением, в котором просматриваются наиболее ясные перспективы для движения. Прямого пути к цели на морском льду практически не бывает. С этой точки зрения Джон был абсолютно прав, настаивая на продолжении движения в обход торосов, но я увидел след «бурана», который мог бы нас вывести к цели по более короткому пути. Короче говоря, мы свернули и пошли между двумя хорошими путями, попав в результате в такие непролазные дебри, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Каноэ почти не двигалось, приходилось все время возвращаться, проваливаясь по пояс в рыхлый снег, ругались на всех трех языках, но тащили, тащили эти сани. Вот тебе и простой денек! В итоге путь оказался достаточно долгим, зато потом, когда вышли к самому берегу, попали на участок ровного льда, покрытого водой. Скольжение было хорошим, мы пошли достаточно быстро и уверенно и вышли к стоянке собак Брайана Ладуна.

Много собак, привязанных на длинных цепях прямо около берега, повсюду вокруг разбросаны обглоданные кости оленя, тут же рядом валяется скелет. Таким образом Брайан кормит своих собак.

Увидев нас, собаки, конечно, галдеж подняли страшный, но мы невозмутимо проследовали мимо и, поднявшись по единственному сохранившемуся снежному «языку» наверх, в поселок, попали в непростую ситуацию. Снег везде растаял, а единственная дорога, которая вела нас более или менее по снегу, шла через заросли кустарников, которые выглядели ничуть не лучше в смысле возможности движения по ним, чем только что покоренные нами береговые торосы. Однако выбора особенного не было, и мы пошли.

Проваливаясь по пояс, мы карабкались, преодолевая каких-то этих жалких 100 метров, минут, наверное, десять или пятнадцать буквально на четвереньках, как собаки. Пришлось нам попотеть и почертыхаться изрядно на этом участке, потому что снег уходил прямо из-под ног, а цель казалась такой близкой.

После этого дело пошло полегче, потому что мы выбрались на улицу и, выбирая места, покрытые водой, снегом или льдом, дошли до дому. Все это у нас заняло около двух часов.

Уилл и Мицурик финишировали через пять минут после нас, и мы оказались там, где сейчас находимся, – в гостеприимном доме Бонни. Кофе она уже нам приготовила с каким-то сэндвичами. Мы подкрепились. Бонни осторожно спросила, что мне в кофе добавить – молока или сливок. Я ответил, что пива. Пива у нее не оказалось.

После этого началась разборка всего того, что мы привезли. Провиант отдельно. Я как представитель страны, переходящей к рыночной экономике и потому остро нуждающийся абсолютно во всем, конечно, захватил лидерство, отбирая то, что можно взять по окончании экспедиции, в частности, даже печи засунул себе в сумку. «Coleman» – очень практичная бензиновая двухкомфорочная печурка, обычно используемая автомобилистами. Еще я взял неимоверное количество ботинок известной марки «Timberland». Уилл заказал эти ботинки специально, чтобы опробовать их, когда мы тащили каноэ. Брал он их, наверное, в расчете на неизбежное удлинение стопы в процессе долгой ходьбы по ледовым буеракам, и потому ботинки эти были просто огромные – 13-го размера, что соответствует нашему 46-му. Наверное, можно будет здесь как-то реализовать.

Короче говоря, с вещами разбирались, а потом мне как уже проявившему себя специалисту-прозектору выпала почетная задача нарезать мясо. Мне выдали уже оттаявшую оленью ногу, и я, вооружившись знаменитым ножом Мицурика, который уже раз использовался в Арвиате для этой цели, разделал тушу и сложил нарезанное мясо в морозильник.

Наши американские напарники исчезли куда-то, и мы с Мицуриком остались вдвоем. Закончив все дела, я пошел в душ, но поскольку очень много воды ушло на стирку, мыться пришлось под холодной водой. Приняв душ и загрузив не без помощи Бонни в стиральную машину всю свою одежду, я пошел смотреть по телевизору местную популярную программу для приезжих «The Time» – по-нашему «Время».

Уилл и Джон заявились в шестом часу, сразу к ужину. А на ужин у нас было – даже трудно себе представить – помидоры, огурцы свежие, перец, морковка, требуха, запеченная с сыром. Все с замечательным острым соусом. «Эх, под такую закусь…», – я только успел вспомнить слова из песни Высоцкого, как Бонни, наша замечательная Бонни, принесла, я бы даже сказал, внесла запотевшую бутылку водки! Бонни и так была выше всяческих похвал, а после этого я стал называть ее не иначе как Boney-M, что означало Бонни-молодец!

Ужин прошел просто прекрасно, а после этого наступила релаксация: смотрели телевизор. Я посмотрел фильм про американскую певицу Жозефину Бейкер – милую добротную мелодраму 50-х годов. Затем в программе были новости от Би Би Си и ток-шоу с легендарным ведущим Питом Дженнингсом. Насколько я мог уловить, беседы велись на бесконечные и неисчерпаемые по сути темы, связанные с решением всякого рода сексуальных проблем. Не оставалось никаких сомнений, что они решаются в Америке, конечно, на самом высоком уровне.

В связи с поздним прибытием Уилла и Джона в пункт назначения их расписание сместилось, и к полуночи они продолжали активно и шумно разбирать экспедиционное имущество. При этом было заметно, что Джон смертельно хочет спать, но не поддается этому постыдному для настоящего путешественника чувству еще и потому, что предводитель Уилл, похоже, напрочь про сон позабыл.