Северные морские пути России

СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКИЕ СВЯЗИ, СФОРМИРОВАННЫЕ СИСТЕМОЙ

Итак, структурно наша система состояла из распределенных по рекам зимовий и острогов, а также соединявших их сухопутных и водных путей. На этом каркасе выстраивалось взаимодействие двух миров – русского и аборигенного. При оценке этого взаимодействия важно учитывать, что жесткое черно-белое разделение «русские – аборигены» неприемлемо в силу того, что в процессы взаимодействия с обеих сторон были вовлечены несколько разных социальных групп с разными интересами и возможностями. С русской стороны можно выделить служилых (включая приказных) и торговых людей, а также промышленников. Со стороны аборигенного мира мы увидим прежде всего разные родоплеменные группы юкагиров, эвенов и чукчей, отношения с которыми будут складываться разным образом. Кроме того, внутри самих групп иногда можно увидеть признаки некоторого расслоения и неоднородности. Среди этих связей можно выделить следующие.

Ясачные отношения составляли каркас социальных связей на «дальних реках» – именно с их установления, как правило, начиналось освоение новых областей русскими. В законченной, институционализированной форме эти отношения выстраивались между администратором зимовья и представителями племен – прежде всего главами родов и отдельных семей. Важным средством обеспечения лояльности аборигенов и своевременной выплаты ясака было аманатство – удержание родственников вождей (а иногда и самих вождей) в зимовьях в качестве заложников, «под которых» вносился ясак.

Ясачные отношения включали сбор и учет ясака (он привозился в зимовье к определенному времени), фиксацию плательщиков ясака в ясачных и приправочных книгах, содержание аманатов, выдачу подарков по факту уплаты ясака, следственные действия в случае неуплаты ясака («правеж») и меры, принимаемые приказными для ликвидации недобора. Последние были разнообразны и нередко представляли собой различные нарушения основного посыла центральной власти – действовать «ласкотой, а не жесточью». Приказные могли подвергать ясачных людей незаконным задержаниям и даже пыткам, например, заключению в колодки (такие колодки найдены археологами при раскопках Алазейского зимовья [Алексеев, 1996: 24]).

Брачные связи с женщинами-аборигенками были на «дальних реках» типичны как для служилых людей, так и для промышленников и торговцев. Сложность заключалась в их правовом оформлении, которое оказывалось затрудненным из‐за необходимости крещения «иноземцев» для полноценного брака, а смена веры приводила к выходу «новокрещена» из числа плательщиков ясака (Гончаров, 2020: 170).

Торговля и обмен применительно к аборигенному населению оказываются тесно увязанными с ясаком. Прежде всего сама выплата ясака воспринималась «иноземцами» как форма отношений дарообмена – после сдачи ясака следовали подарки от приказного человека. В качестве «подарочных» товаров русские документы упоминают бусы («одекуй»), котлы, пальмы (наконечники копий), пластины для доспехов-куяков. Встречаются упоминания разборчивости аборигенов в отношении подарков – например, в середине 1670‐х гг. алазейские юкагиры почему-то не брали бусы, предпочитая им железные изделия (Савинов, 2020: 53). Отношения обмена с аборигенами были той областью, где расходились интересы двух групп русского населения – администрации и торговцев; последним строго запрещалось скупать соболей у ясачных людей до того, как те сдадут ясак («отторговывать иноземцев прежде государева ясаку»). На практике запрет, конечно, нарушался, о чем свидетельствуют жалобы приказных людей, сохранившиеся в документах Якутской приказной избы.

Иногда обмен оказывался необходимым для выплаты ясака. Практика промысловой охоты на соболя не была типичной, например, для алазейских юкагиров, которых приходилось специально «высылать на промысел». Кроме того, охота могла быть затруднена объективными факторами – например, утратой оленей в результате чукотского набега. Тогда юкагиры выменивали собольи шкурки у промышленников, предоставляя взамен оленье мясо и шкуры (результат традиционной для этого народа охоты на диких оленей), и уже этими соболями вносили ясак.

Торгово-обменные отношения между промышленниками и «иноземцами», а также между разными группами русского населения можно определить как «горизонтальные» (между людьми относительно близких социальных статусов), а между приказными и аборигенами – как «вертикальные» (отношения людей, заведомо неравных по своему положению). Принципиальным отличием «вертикальных» отношений была недобровольность обмена для аборигенов, дававшая простор для злоупотреблений и насилия. Приказный человек, начальствовавший на зимовье или в остроге, мог силой заставить местных «лучших людей» приобретать «государевы товары» за собольи шкурки по завышенному «тарифу». «Да он же, Иван Кузаков с товарыщи, наметывает на нас, холопей ваших товары, полицы куячные и пальмы, и топоришка, и стрелы <…> А которые юкагири не начнут имать товару, и тех батоги бьет…» (Колониальная политика Московского государства, 1936: 113–114) – жаловались в 1665 г. колымские юкагиры, приписанные к Среднему зимовью. Кроме того, во власти приказного был выбор конкретных предметов для выдачи в качестве подарков за ясак, он мог и вовсе их не выдавать или, например, «отдариваться» мороженой рыбой, объясняя это тем, что у него не осталось ничего железного.

Отношения торговых людей с другими группами русского населения края тоже отнюдь не были безоблачными. Например, зимующие торговые люди могли проявлять нелояльность и откровенно саботировать указания начальников зимовий, а на пострадавших «от морского разбоя» служилых зачастую пытались нажиться, взвинчивая цены на муку43. Таким образом, промышленники и служилые как социальные группы оказывались более близкими друг к другу, чем к торговым людям.

В целом циркуляцию товаров внутри системы «дальних заморских рек» можно описать так: из Якутска торговыми людьми развозились по зимовьям и острогам железные изделия, продукция стеклодельного производства, керамика, ткани, нить («прядено») для неводных сетей, готовая одежда и обувь44, а из продовольствия – мука и зерно. Эти товары частично попадали к аборигенам и русским промышленникам в результате обмена, а частично концентрировались в зимовьях, откуда потом также могли распределяться среди «иноземцев» в виде подарков или меновых товаров (иногда – навязанных силой). Кроме того, служилые люди, отправляясь в походы на новые реки, могли запасаться необходимыми товарами в долг. Встречный, направленный в Якутск и далее, поток ценностей формировался из мехов и моржовой кости. Меха, в основном соболь и гораздо реже – красная лисица, транспортировались служилыми людьми (ясак и таможенные пошлины) и торговцами (результат обменных операций). Рыба и продукция охоты на оленей и лосей циркулировали как предметы обмена между русскими и аборигенами лишь в округах ясачных зимовий.

Военное взаимодействие русских и аборигенов «дальних заморских рек» изучено, пожалуй, наиболее подробно: теме военных практик народов крайнего Северо-Востока Азии посвящены современные работы А. С. Зуева (Зуев, 2002; Зуев, 2008), А. К. Нефедкина (Нефедкин, 2003; Нефедкин, 2016), Н. И. Никитина (Никитин, 2014). При этом основное внимание исследователей притягивали русско-чукотские и русско-корякские войны. В эпоху расцвета «дальних заморских рек» конфликты с чукчами разворачивались в районе Алазеи и Колымы, а основными противниками в бассейнах Яны и Индигирки выступали юкагиры и, чаще, эвены (ламуты). Природа и сценарии таких конфликтов сложны и многообразны – здесь и агрессия самих землепроходцев, и попытки освобождения аманатов (захват которых – тоже, как правило, вооруженный конфликт), и защита ясачных людей от чукчей. Для характеристики системы важно отметить следующее – именно военная опасность затрудняла сухопутные перемещения между зимовьями. Таким образом, любой русский человек, отправившийся в путь в области «дальних рек», в зависимости от конкретных условий (времени года, финансовых возможностей и т. п.) всегда был принужден делать выбор в пользу того или иного набора рисков – льды и шторма в море или стрелы «немирных иноземцев» на суше45. Баланс рисков, выгод и затрат обеспечивал успехи судоходства, когда же он изменился в пользу сухих путей, судоходство быстро деградировало.

Говоря о роли государства в формировании сложной сети связей, сложившихся в мире «дальних рек», отметим следующее. Характер отношений между различными группами русского и аборигенного населения регулировался воеводской властью в Якутске (а та, в свою очередь, должна была руководствоваться документами Сибирского приказа), но фактически это регулирование оказывалось формальным, и ключевой фигурой в формировании реальных моделей социальных отношений на «дальних реках» оказывались приказные люди зимовий. Это низовое звено администрации могло выступать в роли как «хорошей», так и «плохой» – актовый материал Якутской приказной избы позволяет выделить черты как одного, так и другого типа управленцев.

«Плохой» приказный чаще попадал в документы (прежде всего в челобитные ясачных людей), поэтому именно его фигура наиболее известна в литературе, и формирование представлений о русских как жестоких колонизаторах происходило именно на базе этой группы источников. Реальная картина, как представляется, была несколько сложнее. Конечно, злоупотребления и эксцессы на «дальних заморских реках» были широко распространены, но надо учитывать, что сам факт проникновения того или иного «плохого» эпизода в документ говорит о том, что этот эпизод отнюдь не считался нормой. Если «плохого» приказного можно легко проследить по жалобам на него, то «хорошего» – только по значительно более редким запросам ясачных людей на оставление его в должности на последующее время. Часть приказных вообще не отразилась в челобитных ни с «хорошей», ни с «плохой» стороны.