Северные морские пути России

ЗАКЛЮЧЕНИЕ: АМДЕРМА И ПЕВЕК

Ностальгические нарративы в дискурсивной среде «великих портов» советского Северного морского пути служат средством позиционирования поселкового сообщества и отдельного рассказчика в контексте современного политического, символического или экономического порядка. Создание образа идеального прошлого одновременно выступает критикой неудовлетворительного настоящего и моделью желаемого будущего; впрочем, это не обязательно означает, что каждый из ностальгирующих рассказчиков осознанно стремится вернуться в советскую эпоху. Правильнее сказать, что ностальгическая логика отражает желание вернуть (воспроизвести) утраченный «расклад сил» – хотя бы риторически противостоять сложившейся ситуации, в которой бывший «великий порт» более не является узловой точкой на пересечении потоков, напрямую связанной со столицей страны, но оказывается дотационным и «депрессивным» поселением, подверженным доминированию со стороны новых территориально-политических агентов – региональных столиц (Нарьян-Мара, Якутска или Анадыря). Кроме того, воспроизводство ностальгических нарративов, требующее от рассказчиков серьезной аффективной работы, опосредует стремление к устойчивой и идеализированной репрезентации себя и своего сообщества, которая на данном этапе ощущается как потерянная, а также становится инструментом сопротивления навязываемой конфигурации субъектности (например, диагнозу «ископаемых», пассивных жертв, застрявших в поселке) и внешнему взгляду на поселок как на разрушенную, деградирующую, событийно пустую «Припять».

Особое место в структуре ностальгических нарративов и коммуникативных ситуациях их воспроизводства занимают руины: выступая в роли «ностальгических объектов», остовы заводов или заброшенные дома структурируют мнемонический и аффективный ландшафты, в которых изо дня в день существуют ностальгирующие рассказчики. В описаниях руин (особенно непосредственно наблюдаемых) амдерминцы не просто используют эмоционально-экспрессивные маркеры, но и сами по себе – в процессе рассказывания – становятся воплощением аффективного взаимодействия между идеализируемыми событиями прошлого и наблюдаемым настоящим, между собственным телом, приспосабливающимся к инфраструктурным изменениям и неполадкам, и телом поселка с его амбивалентной материальностью и сжимающейся (из‐за оттока населения) социальной структурой. Одним из важнейших элементов поселкового ландшафта, не столько видимым и обсуждаемым, сколько подразумеваемым, оказывается (отсутствующее) государство, аффективная связь с которым устанавливается через ностальгический нарратив. Отмена в постсоветские годы режима особой заботы о поселке, потеря привилегированного статуса и «государственной» значимости были обусловлены уходом из Амдермы институций, воплощавших государство, – военных частей, исследовательских экспедиций, торговых и транспортных ветвей «системы Севморпути». Важно подчеркнуть, что Северный морской путь как совокупность организаций и транспортная инфраструктура не просто метонимически ассоциировался с государством, но воплощал его, осуществляя базовые государственные функции – например, биополитическую заботу о населении посредством поставок продуктов и топлива, обеспечения транспортной связности, циркуляции потоков вещей и людей.

В советские годы Севморпуть выступал свидетельством укорененности Амдермы в советском сценарии освоения Севера и, соответственно, одним из оснований ее значимости – точнее, значения, поиском которого озабочены современные амдерминцы. Ассоциация между морским портом и Севморпутем, с одной стороны, и социально-экономическим благополучием поселка в прошлом и будущем – с другой, по-прежнему актуальна для жителей всех бывших «великих портов». Так, жителями города Певек смычка порт – город – государство регулярно утверждается как нормативная модель управления населением и территорией; выпадение одного из звеньев смычки ставит под угрозу эффективность управления. Сравнивая Певек с Диксоном, сотрудница певекского музея отмечает, что Диксон «когда-то же был очень развитым портом; а сейчас он приведен к нулю»203 – в отличие от Певека, который «выжил» благодаря порту: «Наш-то порт никогда не прекращал свою работу. <…> Ну, собственно, как ничего не умерло в этом городе». Представление о зависимости благополучия поселения от порта проявляется и в фантазиях на тему желаемого сценария будущего – такого, в котором неблагополучным районом Певека, примыкающим к портовым территориям, будет управлять сам морской порт с его растущим грузооборотом:

«Если действительно морпорт отхапает часть города – для нас это даже хорошо. Чтоб вот эта вот часть, страшная, забытая, забитая. Разоренная. Я не знаю там, брошенная. Быстрей, быстрей сломалась и обрела нормальный цивилизованный вид» (сотрудник Чаунского районного коммунального хозяйства, ок. 1980 г. р.).

Формулировка принадлежит представителю коммунальной конторы, поэтому существует соблазн интерпретировать ее как прямую попытку избавления от ответственности за неблагополучную инфраструктуру. Но не менее показательным является и имплицитное представление о том, что морской порт может владеть территорией города и изменять ее так, чтобы она приобрела «цивилизованный вид» – то есть фактически управлять ею, как это сделал бы государственный (муниципальный) агент.

Несмотря на то что в данный момент «Морпорт Певек» является акционерным обществом204, многие жители города по-прежнему ожидают от него выполнения государственных функций заботы и обеспечения. И наоборот: очевидный разрыв между портом, преследующим собственные коммерческие интересы, городом и логикой государственного управления рассматривается как беспрецедентный слом нормальной системы хозяйствования:

«Когда такое было, чтобы морпорт закрывался от склада вот так на веки вечные?! Такого никогда не было! Это… Оно существовало… это было государственная… Это было государственное все. Да и как-то старались, что торговля должна быть торговля… Это ж муниципалы, это государство. Это получается как-то… Не знаю. У меня такое ощущение… Как-то зажимают» (сотрудница Чаунской торговой компании, ок. 1966 г. р.).

Сотрудница компании, осуществляющей базовые продовольственные поставки в Певек, рассматривает морскую логистику и «торговлю» как общее государственное дело обеспечения продовольственной безопасности: коммерческие интересы порта не могут быть важнее этого, как не может быть инфраструктура порта отделена от муниципальной, в том числе от складов. Идеальная модель, к которой апеллирует рассказчица, основывается на опыте советской системы портовых хозяйств и снабжения по линии Севморпути, в рамках которой логика государственной выгоды неотделима от логики северного завоза – обеспечения населенного пункта пищей и топливом.

Я позволила себе пространное отступление в сторону от случая Амдермы по нескольким причинам: с одной стороны, из всех упомянутых в главе бывших «великих» портовых поселений город Певек и Певекский морской порт на момент проведения исследований находились в наиболее экономически благополучном положении и были так или иначе интегрированы в новое развитие Северного морского пути; с другой стороны, именно в Певеке осенью – зимой 2021/22 г. разразился продовольственный кризис, обусловленный несвоевременной доставкой базовых продуктов в регион – в том числе по причине приоритета коммерческих грузов перед государственным северным завозом (о «певекском кризисе» см. Замятина, 2021; Смертина, Скорлыгина, 2022). Ностальгию по государственному управлению морпортом и всем Севморпутем жители Певека воспроизводили реже, чем жители Амдермы, но структурно и содержательно ностальгические нарративы в двух поселениях («опорных точках», как сказали бы нынешние управленцы) сравнимы. Изначально навязанная, а позже интериоризированная идея значимости советского порта в масштабах страны и, соответственно, программы государственного освоения Севера по-прежнему прослеживается в дискурсе о «великих портах». В предельном случае Амдермы, в отличие от Певека по-прежнему переживающей кризис управления и экономики, ностальгические нарративы во многом сфокусированы на нащупывании причин необратимого социально-экономического и политического упадка, в том числе в связи с возможными сценариями будущего: благополучие Амдермы воспринимается как принципиально зависящее от внешних сил. Только централизованный режим управления – Амдерма как государственный проект – кажется ностальгирующим рассказчикам нормальным. На данном же этапе единственная связь Амдермы с агентом или агентами, стоящими за изменениями в прошлом и будущем, с государством и любыми его воплощениями – аффективная: из Амдермы все «ушли», остались обида, раздражение, тоска по определенности и доступные формы их нарративного воплощения. Любопытно отметить, что аффективное переживание непредставленного, нецентрализованного государственного управления характерно не только для удаленных арктических поселений, снабжение которых рыночная логика максимизации прибыли не может вместить, но и для представителей федеральных уровней власти, регулярно напоминающих, что такая глобальная инфраструктура, как Севморпуть и его опорные точки, может быть только «государевой дорогой».

ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА