Северные морские пути России

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ФРОНТИРА: ТЕОРЕТИЧЕСКИЙ ВАРИАНТ

Как пишет Ли Хаски, «гипотезу Джека Лондона можно сформулировать так: „эксплуатация ресурса вызывает такой рост и развитие сопутствующих отраслей, что они продолжают существовать и после спада ресурсного бума, что, в свою очередь, стимулирует новую экономическую активность“ <…> Гипотеза Джека Лондона дает возможность более оптимистичной „послебумовой“ истории. Структурные изменения, которые происходят во время бума, могут изменить экономическую среду таким образом, что она будет способствовать появлению новых возможностей экономического развития в будущем. Местные политики, возможно, пожелают обратить внимание не только на извлечение природных ресурсов, но и на ту часть экономики, которая останется после бума освоения» (Huskey 2017: 44).

Заметим, что, на протяжении практически всего советского периода освоения Крайнего Севера неявно предполагался именно такой вариант развития молодых городов: они должны были стать «полноформатными» экономическими центрами новых освоенных районов84. Очевидно, в ранние годы такая идеология освоения Севера была связана с необходимостью насаждения на осваиваемой территории пролетариата как главного носителя прогрессивной идеологии, поэтому освоение Севера оказывалось фактически тождественно росту северных городов85.

Однако любой ли рост экономики сможет стать опорой будущего (несырьевого) развития?

Ли Хаски рассматривает в качестве основы будущего, постфронтирного развития сферу услуг. Но любая ли сфера услуг сможет «держать» экономику города по истощении «базового ресурса»? Судьбы американских городов-призраков показывают, что сфера услуг, направленная на удовлетворение внутреннего спроса горожан, никак не страховала города от смерти по истощении базового ресурса. Яркий пример: поселение Серкл на Аляске, возникшее на ранних открытиях золота на Юконе и символично названное в честь Северного полярного круга. Через три года после открытия первого золота здесь было «два театра, музыкальный салон, восемь танцевальных салонов, двадцать восемь салунов, библиотека» (Borneman, 2003: 172–173) – практически «креативная городская среда» (по современной урбанистической концепции). Город называли Парижем Аляски. Однако вскоре нашли золото на Клондайке, и жители чуть ли не в ночь покинули Серкл. Не осталось ничего.

По сути, это иллюстрирует и Игарка. Уже в 1930‐е была основана научная станция по изучению вечной мерзлоты (и далее на ее основе – первый в мире и до сих пор уникальный Музей вечной мерзлоты), опытная сельскохозяйственная станция, давшая несколько новых сортов овощей, гидрографическая база, аэропорт; в разные периоды XX в. действовал филиал Красноярского техникума86, целый ряд геологических экспедиций87, собственное телевидение и др. Игарский совхоз в 1930‐е экспонировал выведенные сорта овощей на ВДНХ, а в войну полностью обеспечивал город картофелем.

К настоящему времени значительная часть предприятий и организаций Игарки не сохранилась88. В 1999 г. город потерял даже педагогическое училище народов Севера, казалось бы, никак не связанное с умиравшим градообразующим предприятием (училище было переведено в Дудинку, впоследствии возродилось в Игарке в форме филиала профессионального училища города Дудинки89, ныне – Игарский многопрофильный техникум).

Сегодня, если не считать функции жизнеобеспечения самого города (котельная, магазины, больница – впрочем, все это в крайне плачевном состоянии), Игарка выполняет часть прежних функций «по Хаски» – некогда связанные с обслуживанием города и порта, сегодня они используются, по сути, в новом качестве. В первую очередь это аэропорт, реконструированный и используемый «Роснефтью» как авиабаза Ванкорской группы месторождений (более чем в 100 км от Игарки).

История аэропорта представляется особенно примечательной: хотя практически всю инфраструктуру пришлось перестраивать90, «Роснефть» все же решила использовать старый аэропорт, а не строить новый, ближе к месторождению. Детальное изучение вопроса показывает, что ключевую роль в этом вопросе, видимо, сыграла политика властей Красноярского края; аэропорт реконструирован на условиях государственно-частного партнерства. Но можно предположить, что какую-то роль могло сыграть и известное экономистам явление «возрастающей отдачи», особенно важное на самых ранних этапах освоения территории и месторождения: проще использовать существующий аэропорт, сажать крупные транспортники сразу в тайгу невозможно, а тянуть железную дорогу – как это было при освоении «нефтяных и газовых богатств Западной Сибири» – в Игарке оказалось накладно, хотя призрак восстановления дороги Салехард – Игарка в виде продолжения Северного широтного хода нет-нет да появляется в СМИ. Можно предположить, что в случае аэропорта возрастающую отдачу могли обеспечить информационная освоенность территории (многолетние метеорологические данные и т. д.) и наличие кадров. Кроме того, крупногабаритные грузы доставляются на месторождение водным путем через расположенную в 20 км выше по Енисею базу Прилуки (полностью разоренный Игарский порт возрождать не стали). В остальном, на новом, нефтяном, «витке» освоения Игарка почти не задействована; местные жители почти никогда не трудоустраиваются на Ванкор (за исключением работников охранного предприятия) – и в общем, в отсутствие целенаправленной политики властей аэропорт Игарки, видимо, мог Ванкору и не пригодиться: та же Сабетта показывает возможность сооружения современного аэропорта вообще в «чистой тундре».

Сегодня одна из немаловажных функций Игарки – это обслуживание участка ЛЭП от Курейкской ГЭС на Норильск (ООО «Таймырэнерго», РЭС № 2) – еще одно из немногих престижных мест трудоустройства игарчан.

В свое время обсуждался потенциал игарского Музея вечной мерзлоты стать главным «градообразующим предприятием» Игарки, а сам город виделся культурно-туристическим центром. Генеральный план старой Игарки был разработан Иваном Леонидовым, всемирной «звездой» советского авангарда, а некоторые приписываемые ему деревянные здания в стиле конструктивизма были действительно уникальными (здание речного порта). Проект «Заполярная Игарка: архив возрождает город» в 2005 г. оказался в числе победителей на 2‐м конкурсе «Меняющийся музей в меняющемся мире» благотворительного фонда В. Потанина. Потенциал города и музея казался вполне готовым для становления города, своего рода музейной витриной советской Арктики – если бы это позволил общий уровень развития внутреннего туризма в России в целом и в российской Арктике в частности. Впрочем, надо заметить, Игарка регулярно принимает некоторое количество российских и зарубежных исследовательских групп и иных посетителей музея, приезжающих «за знаниями». Аналогичные функции периодически выполняет Игаркская станция вечной мерзлоты (принимающая группы студентов-мерзлотоведов) и др.

Во всех случаях обращает на себя внимание одна особенность: современными «драйверами» (хотя и довольно слабыми) в развитии Игарки выступают не просто сервисные предприятия, но те, которые связаны с обеспечением деятельности по хозяйственному (и, пользуясь термином Космачева, информационному освоению [Космачев, 1974] окружающей территории). Иными словами, выполняют функции классической, выделенной сибирскими учеными еще в 1970–1980‐е гг. базы освоения, понимаемой как «пространственно-временная концентрация освоенческих услуг» (Сысоев, 1979: 105).

Таким образом, концепцию Л. Хаски стоит уточнить в части специализации услуг, наращиваемых в годы фронтира в качестве «депозита» для будущего экономического развития. Услуги, ориентированные на удовлетворение потребительского спроса, сами по себе еще не могут обеспечить дальнейшее существование города – но услуги, обеспечивающие дальнейшее освоение территории, – это именно то, что нужно для сохранения северного города, который таким образом превращается в базу освоения новых ресурсов или старых ресурсов на все более отдаленных территориях. Подробнее этот механизм рассмотрен ранее на примере Магадана (Замятина, 2020б). Правда, жизнь города-базы возможна до тех пор, пока актуальна разработка все новых и новых ресурсов. В условиях Арктики, где развитие, например, обрабатывающей промышленности объективно затруднено, спектр альтернативных городу-базе функций крайне сужен: по сути, только становление административным центром (вариант Нарьян-Мара, где, как и в Игарке, прекратил существование экспортно ориентированный лесозавод).

Слабость современной Игарки оказалась не только в падении градообразующего предприятия (во многом предопределенного «истощением» местоположения, лишь отсроченного в советские годы), но и в утрате функций базы освоения окружающей территории – из хозяйственной, информационной «столицы» края она превратилась в роскошный (по критериям 1970-х) караван-сарай. Частично это было связано не с событиями конкретно Игарки, а со сменой политики в отношении освоения Севера России в целом (геологические экспедиции) либо изменением технологий (почти не работающая ныне гидрографическая служба). Но были определенные особенности развития и самой Игарки, обернувшиеся «миной замедленного действия» в кризисные времена.