Северные морские пути России

«КОНТРНАРРАТИВ»: СПОСОБЫ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ВНЕШНЕМУ ВЗГЛЯДУ НА РУИНЫ АМДЕРМЫ

Большинство популярных публикаций об Амдерме в интернете, СМИ или туристических блогах фокусируются на описании того, насколько разрушенным, запустевшим, нежилым выглядит сейчас поселок. Как правило, публикации сопровождаются галереями фотографий, на которых запечатлена разрушающаяся инфраструктура, покинутые дома с выбитыми окнами и прочие материальные знаки бывшего благополучия. Впечатления от посещения поселка, а также сами названия публикаций соответствуют общей модальности оплакивания Амдермы195, тем более что лишь изредка в них встречаются фотографии нынешних жителей и современных практик взаимодействия с пространством: доминирующий медийный образ Амдермы – действительно «Припять». Подобный внешний взгляд на поселок хорошо известен местным жителям. Он ассоциируется прежде всего с приезжими, в том числе и с исследователями. За время нашей полевой работы в Амдерме мы не раз встречались с дискурсивным (нередко превентивным) противодействием этому взгляду: вразрез с логикой ностальгического нарратива, утверждающей упадок в настоящем, наши собеседники спешили рассказать о том, насколько поселок на самом деле социально благополучен.

«А мне здесь нравится. Знаете почему? У меня такое чувство, здесь же домá, а мне как сын говорит: „Мама, там же мертвый… Все говорят, что это город-призрак… ой, поселок-призрак“. Я говорю: „Какой призрак? Люди здесь живут, и люди гуляют, детки тут, школа есть, садик есть“» (библиотекарь, ок. 1968 г. р.).

«Соб.: Вы знаете, да, что такая визитная карточка Амдермы, да – вот эти, вот, заброшенные здания. Да, вот, как Вы к этому относитесь? <…>

Инф. (хозяйка магазина, 1965 г. р.): Во-первых… это то, что визитная карточка – да. Но мне она не очень нравится. Потому что такое ощущение, что кроме… вот этих домов… не видят… жителей поселка. А живут здесь люди. Они так же живут, учатся, так же э… и работают все. Вот это, конечно, совершенно другое. Видят все только заброшенные дома. А остальное пропускают. <…> Школа у нас, кстати… очень хорошая школа. Очень сильные учителя. <…> В детском садике двенадцать человек, но детский садик тоже хороший очень, там… полы с подогревом, чтобы дет… деткам было тепло».

Прагматикой воспроизводства таких текстов является противопоставление расхожему образу «Амдерма – город-призрак» утверждений о том, что в поселке постоянно живут люди, нормально функционируют социальные учреждения и воспроизводится население – есть дети, которые учатся в хорошей школе или ходят в теплый детский сад. Подобные тексты я буду называть «контрнарративами»; содержательно и интенционально они противопоставляются негативным оценкам Амдермы, а логически идут вразрез с ностальгическими рассказами, пусть второе и не всегда осознается говорящими. Агрессивно навязываемый внешний взгляд на Амдерму – избирательный и несправедливый, видящий только заброшенные дома, но не людей, воспринимается амдерминцами достаточно болезненно: «Если фотографии делаются как ценность, тогда, конечно, вот, мне самой интересно <…> А если это делают с целью принизить условия существования настоящего населения, тогда это очень обидно» (учительница, 1967 г. р.). Фотографии руин осмысляются не как продукт эстетической рефлексии, но как намеренно оскорбительные свидетельства, стремящиеся «принизить» жизнь современной Амдермы; они вызывают сильные эмоции и провоцируют порождение текстов, нарративно нормализующих состояние инфраструктуры, поселка и всего сообщества. Такое личное отношение к руинам и острая эмоциональная реакция на их фотографирование обусловлена двумя причинами: во-первых, заброшенные здания формируют современную пространственно-материальную среду поселка и, метонимически, рассматриваются как показатель уровня жизни сообщества; во-вторых, руины домов как знаки прошлого структурируют мнемонический ландшафт, в котором осознают себя амдерминцы, и выступают теми самыми «ностальгическими объектами», вокруг которых кристаллизуются ностальгические нарративы. И если журналистами и туристами материальные свидетельства эпохи «великого» порта рассматриваются как явление эстетическое196 или этико-политическое, для амдерминцев они оказываются живой, эмоционально переживаемой связью с прошлым. Руины – это воплощение общей истории и уже неактуальных ценностей, овеществление памяти о модернизированном городе, обильном снабжении, значимом положении Амдермы в «системе» Севморпути.

«Контрнарративы» о современном благополучии Амдермы актуализируются в присутствии чужих, которые, как уже было сказано, автоматически и заранее рассматриваются как носители негативного отношения к Амдерме. Показательно, что переключение между разными «регистрами» обсуждения поселка – между нарративными логиками ностальгии, критики современных условий жизни и противодействия взгляду, отождествляющему падение инфраструктуры с деградацией сообщества, – может осуществляться непротиворечиво и неосознанно внутри коллективной беседы, но также вполне осознаваться и акцентироваться говорящими. Приведу два иллюстрирующих этот тезис фрагмента из бесед с жителями Амдермы – праздничного вечера с группой друзей, ранее работавших вместе на «Полярке», и интервью в конторе МУП «Амдермасервис».

«Инф. 1 (сотрудница МУП «Амдермасервис», ок. 1964 г. р.): Наш поселок очень страшное состояние?

Соб.: Нет, он не страшный. <…>

Инф. 1: У нас очень много было ведь военных. Это вот военный городок вот этот вот. Полярка. <…> И поселочек был вообще обалденный. Красивенький был. <…>

Соб.: Слушайте, а все жалуются, да? На ваши эти брошенные [дома], да?

Инф.1: Ну, потому что страшно. Вроде иногда не замечаешь, гуляешь себе там. А вот сейчас вот зимой, дак оно вроде чистенько все, как бы так это. А так задумаешься. Думаешь: е-е-е! Где мы живем. Развалы, развалы, развалы.

<…>

Инф. 1: Я себя чувствую вообще не знаю. Каким-то таким вот этим…

Инф. 2: Изгоем.

Инф. 1: Э… таким вот даже не человеком, а что вот они приезжают, начинают это фотографировать все вокруг. И я тут. Типа я тут ископаемое какое-то. (Смеется.) Я не знаю, как это все… выразить. Но я не люблю туристов. Вот… вот именно вот этих, которые начинают вот это вот все вокруг. Как вы здесь живете? Как вы здесь живете?! Ну, то есть это вообще. Я их и не люблю, я их ненавижу. Я им пишу везде… Вот когда они начинают вот это вот выставлять все. Поселок это. „И там же ведь еще люди живут“. Мы живем. Мы живые! Мы живые, мы не выживаем, мы живем здесь.

Инф. 2: Благоухаем.

Инф. 1: У меня здесь дом. У меня вот здесь вот собака. У меня, не знаю, ну у меня все здесь. По крайней мере еще раньше у меня все здесь было, вся моя жизнь».

«Инф. 1 (сотрудница МУП «Амдермасервис», 1962 г. р.): Мне, например, нормально! Мне комфортно, меня ничего не тяготит абсолютно. Я живу здесь с удовольствием, мне все нравится. Меня природа устраивает, меня климат устраивает. <…>

Соб.: Да, мы пока „заложников“ не встретили, мы не встретили еще ни одного человека, который бы сказал, что вот „Мы… я хочу уехать!“ <…>

Инф. 1: Ну, ну, естественно, все Вам будем рассказывать, как… как у нас хорошо! Мы ж кулики своего болота!

Инф. 2 (сотрудница МУП «Амдермасервис», ок. 1983 г. р.; недавно переехала в Амдерму): Мы не скажем Вам плохо, даже если есть какие-то отрицательные моменты. Вот так, вот, в силу… в силу того, что мы тут живем, например, я вообще не понимаю, как я могу высказывать плохое про населенный пункт. Да… я вижу минусы, у меня есть на некоторые вещи свой взгляд, да. Но я не буду говорить плохое, потому что я не могу жить в плохом населенном пункте. Вы понимаете, о чем я?»

Первый из приведенных фрагментов беседы инициирован жительницей Амдермы, которой важно узнать, разделяют ли прилетевшие два дня назад исследователи конвенциональный негативный взгляд на поселок. После получения отрицательного ответа она выбирает ностальгическую модальность повествования: в прошлом Амдерма была многолюдной и ухоженной, настоящее же состояние инфраструктуры ужасает. Показательно, что не только этой жительнице, но и другим участникам застольной беседы были свойственны резко негативные характеристики, а также яркие образы, метафоры и сравнения, описывающие состояние современной Амдермы: ср. «Здесь вот можно снимать Чечню, ну немножко только подремонтировать если» или «Мы вдвоем летели. И это… психолог, девушка, летит. <…> Она смотрит на Амдерму такими глазами. Я говорю: „Сталкера“ смотрели? Она говорит: да. Я говорю: здесь снимался» (пограничник, ок. 1987 г. р.). И тем не менее, когда речь заходит о практике медийных репрезентаций Амдермы как пространства отсутствия и разрухи, говорящие легко переключаются на «контрнарратив», в основе которого лежит острое эмоциональное переживание внешнего осуждающего взгляда, неприятие туристов и фотографов, их формулировок и интерпретаций. Показательно, что формулировки, выражающие собственное мнение и приписываемые злонамеренным чужакам, нередко дословно совпадают: ср. «Думаешь: е-е-е! Где мы живем» – о собственном взгляде на окружающие руины; и «Как вы здесь живете?! Ну, то есть это вообще» – об оскорбительных вопросах гостей.

Жители пустеющих поселений, каждый день обсуждающие разруху, депопуляцию или отсутствие экономических возможностей, тем не менее упорствуют в неприятии образов пустоты/разрушения/деградации, навязываемых им в качестве диагноза извне (Dzenovska, 2020: 20). Утверждение, что амдерминцы «не живут, а выживают», воспринимается жителями как угроза образу себя, переживанию собственной агентности и идентичности, в конце концов – как угроза собственной субъектности, «глубинному ощущению себя» («the deepest sense of self»), которое «колонизируется» внешним агрессивным взглядом (Greenberg, 2011: 92), переозначивающим и обесценивающим весь предыдущий жизненный опыт, всю конфигурацию интимных связей с Амдермой. «Контрнарратив» предлагает нормализацию: в настоящем у амдерминцев есть все для «нормальной» жизни – жизни «живого» человека, а не «ископаемого» или «изгоя».

Интересно, что риторическая работа «контрнарратива» может быть вполне отрефлексированной: так, наши собеседники в конторе «Амдермасервис» после утверждений о полной удовлетворенности жизнью в поселке обращают внимание на то, что они сами, безусловно, видят «какие-то отрицательные моменты», но в присутствии чужих не будут их обсуждать. Интимность связей с местом и сообществом, привычная угроза в виде внешнего негативного взгляда в данной ситуации делают «контрнарратив» предпочтительным по сравнению с ламентациями о настоящем. Фраза «я не буду говорить плохое, потому что я не могу жить в плохом населенном пункте» указывает на сильную аффективную связь с социальным и материальным телом поселка, уже усвоенную недавно переехавшей амдерминкой – связь «обоюдоострую», которая не только производит лояльность говорящего, но и делает проблематичным его восприятие себя в ситуации, когда поселок оценивается однозначно негативно197.