Белый камень в глубине колодца

***

Соня щелкнула кнопкой электрического чайника и смачно зевнула, не потрудившись прикрыть рот ладонью. Наедине с собой можно было спокойно отправить в нокаут внутреннюю принцессу и дать волю внутреннему огру.

Соня полезла в холодильник. С появлением в доме Паши тот утратил свою чопорную стерильность и стал радовать взор гастрономическими изысками вроде запечённых с овощами куриных ножек, творожной запеканки с изюмом или макарон по-флотски. А готовить оказалось не так уж сложно. Главное, вовремя уточнить у Втулкина, какую ложку соли класть в запеканку: чайную или столовую. Положилась однажды на интуицию — есть получившуюся запеканку было невозможно.

В спальне зашевелилась жизнь, но подниматься на ноги не спешила. Еще бы! Меньше надо по ночам швейной машинкой стрекотать, потому что, видите ли, муза в пятую точку клюнула. Нет, Соне шум параллелен: она отключалась мгновенно и спала без снов, однако весь последующий день укушенный музой Паша ходил злой, сонный и всячески нарывался на дружеский поцелуй половника, а Суворова была решительно против насилия. Иногда. Если высыпалась. По праздникам — уж точно.

— Втулкин, тебе курицу греть? — крикнула Соня хриплым спросонья голосом.

— Угу, — откликнулись из спальни. — Мне, пожалуйста, два куриных крылышка и кусочек ближе к спинке.

— Размечтался… Крылышек нету, только ляжки! Тебе сколько?

— Сколько не жалко. — Судя по скрипу кровати, Втула пал в неравном бою.

Микроволновка загудела, кружа куриные конечности в томном свете лампочек. Софья налила себе кофе и подошла к окну.

Весна вовсю занималась мародерством, топя остатки клумбового снега с забавными сюрпризами под ними, заставляя машины поливать друг друга грязной водой из луж, котов — орать, людей — снимать шапки и дышать глубже, а сердце — верить, что чудеса все-таки случаются.

— Доброе утро! — В кухню, постукивая костылями, запрыгнул Паша.

— Даже доброе? Родил, значит, — определила Соня. — Мальчик, девочка?

— Девочка на миллион. Один плюш — по пять сотен за метр. Если хочешь, после ляжек покажу, хоть и примета плохая, — предложил Втулкин, мастерски приземляясь на стул. Раньше бывало так, что он по неопытности промахивался. — Я уже выяснил, что на тебя, Чингачгук, мои приметы не действуют. Ты сама — одна сплошная примета. По тебе можно часы сверять.

Дзинькнула микроволновка, оповещая, что ляжки прибыли в пункт назначения.

— Какой-то ты с утра подозрительно поэтичный, — заметила Соня, распределяя курицу по тарелкам. — Неужели выспался?

— Сам в шоке. Никак будущий миллион… Ай, блин! Опять ты перегрела.

— А нечего набрасываться, как с голодного края, — парировала Суворова, отпиливая от курицы маленький кусочек и аристократично дуя на вилку. — Так что там с приметами?

В отместку ей Паша хлебал воду прямо из хрустального графина, хотя слева от него как раз для таких случаев стояла чистая кружка, надо только руку протянуть.

— Примета номер один: если с утра я проснулся сам, а не от твоих опаздунческих воплей, значит, сегодня воскресенье. Примета номер два: если сегодня воскресенье, а ты не дрыхнешь до двенадцати, значит, ты куда-то намылилась. Вопрос: куда именно и не купишь ли по пути черничных суфлешек грамм триста?

— В шоколаде, без? — вздохнула Соня.

— Если будут, возьми в шоколаде. Но ты не ответила на первую часть вопроса.

— А я должна перед тобой отчитываться?

— Ну, я же отчитываюсь. И, заметь, с удовольствием!

Соня вздохнула еще раз. В словах Втулы был определенный резон, да и сама она по-прежнему настаивала на взаимном не-вранье. Даже несмотря на то, что человеческой реакции на свое заявление месячной давности так и не дождалась. Паша всем своим лысым видом сказал «Ну ладно» — и продолжил жить так, будто ничего не случилось.

Правда, без некоторых активных действий с его стороны все же не обошлось.

После того как Соня рассказала ему об Алисе, Втула помаялся в ее квартире пару дней и перебрался к себе, чтобы буквально к концу недели объявиться снова. С манатками, включая переносную швейную машинку. Суворова пустила. Молча. Втула обосновался у нее — тоже молча. И ни один больше не поднимал тему удочерения. Соня не хотела слышать очевидные вещи; чего хотел или не хотел Паша, не знал и он сам. Времени оставалось до мая, а там уж видно будет.

— Я еду к Алисе. Ее ненормальная тетка отравилась чем-то просроченным и не будет торчать у нас над душой.

— Что-то не больно ты веселая, — как бы между прочим заметил Втула, изображая поглощение курятины.

— Не люблю это место.

— Детдом, что ли? Вы же его спонсируете.

— По-твоему, этого достаточно, чтобы любить? Ты хотя бы раз бывал в детском доме? Не смотрел по телевизору красивые картинки с нарядными детками и лыбящимися воспитателями, а внутрь заходил?

— Тьфу-тьфу-тьфу, — поплевал через левое плечо Паша. — Меньше знаешь, крепче спишь.

— Именно. Так что не лезь.

Разговор закончился, курица тоже. Соня налила Втулкину кофе, себе — апельсинового сока, достала из буфета упаковку рыбок-крекеров. Пищевая благодать снизошла не только на холодильник: Паша за рисованием эскизов вечно чем-то хрустел, роняя крошки на ковер. Соня безжалостно заставляла его пылесосить, однако отбить Втулину привычку забивать шкафы конфетами и печеньем, чтобы потом скормить их ненасытной музе, так и не смогла.

— И все равно я не понимаю, зачем брать ребенка из детдома. Ты молодая, здоровая, с относительно вменяемой наследственностью. Роди своего, зачем тебе кот в мешке?

Соня, не дрогнув ни одним мускулом, высыпала часть рыбок в вазочку, а оставшиеся убрала обратно в буфет. Но, когда она заговорила, Паша пожалел, что вообще затеял этот разговор. Впрочем, парень он был не трусливый и смекалистый. Раз до сих пор жив и здоров, сдачи на донорские органы можно не бояться.

— Будь добр, поясни широту своей мысли.

— Ну смотри. В себе ты уверена, в предполагаемом отце ребенка, допустим, тоже. Кондомы не дураки изобрели, планируй — не хочу: лечись, худей, пей витаминки. Короче, даже если залетишь, то от мужа и родишь себе второго такого, только поменьше, погромче и не говорящего. А в детдоме могут подсунуть кого угодно! Туда только совсем отчаявшиеся идут. Откуда ты знаешь, кем были ее родители? Может, алкаши какие-нибудь…

Конечно, алкаши. Обязательно. Лишенные родительских прав, бросившие детей в роддоме — она все это знает. Втулкин, зараза, рассуждает логично, если бы не одно «но».

— Алисина мать училась на маркетолога. Ее сбила машина. Какой-то, как ты сказал, алкаш. Про отца я ничего не знаю, по нему нет данных, — сдержанно ответила Соня. — Сомневаюсь, что он был кем-то из ряда вон. Знаю только, что он был рыжим. Вернее, догадываюсь.

— Соф, — Паша потянулся к вазочке с печеньем, но в знак уважения решил зажевать после, когда полностью донесет свою мысль, — я тебя не отговариваю. Раз папаня не отговорил, то не мне вступать в эту неблагодарную партию: ты не отговоришься. Но, подумай сама, чему хорошему могла научить дитя толпа маленьких волчат? Они же там все дикие. «Темные» в сортирах, мытье полов зубной щеткой, драться за жрачку приходится…

— Фильмов насмотрелся? — ласково. Пальцы выстукивали по столешнице что-то среднее между похоронным маршем и «В лесу родилась елочка».

— Уж извини, лично полюбоваться не довелось. Да и ты, я гляжу, не особо подкованная. Думаешь, спонсорам они вот так взяли и все показали? Наоборот, принарядятся, улыбнутся, все игрушки накануне переломают, чтобы новых побольше привезли…

— Собирайся, — перебила его Соня. — Поехали.

— Куда?

— Лично полюбуешься. Давай-давай. — Она забрала у него кружку и, наплевав на протестующее мычание, поставила в раковину. — Шурик минут через сорок подъедет, как раз успеешь. И за суфлешками потом зайдем вместе.

— Что-то мне подсказывает, что не зайдем, — буркнул Втула, глядя, как идущая в спальню Соня на ходу снимает халат и пижаму. И уже громче: — Рубашку другу погладь! Вот же ж, путана Ангелина, мать-героиня нашлась…