Белый камень в глубине колодца

***

Дожидаясь сигнала, Олег читал первую попавшуюся книгу. Ни названия, ни сути он бы потом не вспомнил под страхом смерти. То и дело откладывал книгу и брал в руки телефон. Перевалило за полдень, давно стемнело, а ему всё не звонили и не писали.

Шторы они на всякий пожарный сразу задернули. Прежде чем уйти, Игорь с выражением вселенской грусти продемонстрировал Дубровину пустой холодильник (то, что там лежало, в пищу не годилось в принципе) и сказал: «Мужайся». Слово «мужайся» никак с Игорем не вязалось, и Олег решил, что это пароль. Или стёб над хозяевами жилплощади.

Бродить по чужой квартире и трогать всё подряд было неэтично. Дубровин потрогал только фотографию на кофейном столике: еще не такой худой, как сейчас, и чуть более темноволосый Рязанский в пальто «привет, нулевые» и светленькая девочка лет тринадцати обнимают лохматого слюнявого сенбернара. И — удивительно! — Кос улыбается нормальной человеческой улыбкой, а девчонка серьезная, как на приеме у президента. И взгляд… настороженный. Недоверчивый. Недетский совсем.

Хотя чему он удивляется? С волками жить…

В половину восьмого в коридоре что-то грохнулось, и женский голос громко высказал седому мирозданию и собственной криворукости свое «фи». Олег, успевший задремать, вскочил на ноги, случайно задев ту самую фотографию на столике. Грохота в квартире стало немного больше.

— Привет! — В дверь просунулась светловолосая голова. — Это что за вандализм?

— Прости, случайно вышло. — Олег поднял рамку с фотографией и поставил на место.

— Бывает. Что стоим? Иди, руки мой, чайник ставь. Ужинать будем. Или ты не голодный?

Олег сглотнул. Садистские наклонности по наследству передаются, факт.

— Меня, кстати, Соня зовут. — Блондинка вновь нарисовалась в комнате. В руках она держала три большие коробки пиццы, сложенные стопочкой. Пока Дубровин разглядывал коробки, Соня разглядывала Дубровина. — Ты ведь Олег?

— Олег. А ты?.. — Он оглянулся на фотографию.

— Ага. Софья Константиновна Суворова, в девичестве Рязанская. Руки, если ты не против, на кухне пожмем. Жра… есть хочу, не могу.

Ела Софья Константиновна много и с аппетитом, не смущаясь никого и ничего.

— Был трудный день, — пояснила она, прожевав. Вытерла оставшийся на носу кетчуп. — И завтра по плану фитнес, а так после шести я не ем. Только когда есть повод есть.

Олег пожал плечами. Упрекал он ее, что ли?

— Тебе чай или кофе?

— А для храбрости? — вырвалось у Дубровина.

Соня все правильно поняла.

— Без вопросов. Коньяк, шампанское, сурёвый рюсский водка?

— Чаю хватит.

— Зеленый, черный, каркаде?

— Человеческий можно?!

— Значит, черный. Айн момент!

Соня пила зеленый. Морщилась, куксилась, но пила.

— Самое вкусное в зеленом чае без сахара — чувство собственного превосходства.

Дубровин уткнулся в свою чашку.

— Что, достал тебя Костя? Он это умеет. — Суворова смотрела на него в упор взглядом профессионального энтомолога. — Видок у тебя, мягко говоря, прифигевший.

— Чего ты так смотришь?

— Как «так»?

— Как пионер на картинку «найди десять отличий». Дедуктивно.

— Жалко тебя потому что, — посерьезнела Соня. — Ночуешь сегодня у меня, на кровать, сам понимаешь, не пущу, а на диване спать невозможно. Втулкин протестировал.

Оказывается, он еще способен удивляться.

— Ты знаешь Втулкина?

— Скорее это Паша знает меня. Застукает нас с тобой на одной кровати — задушит из ревности, а потом разбираться будет, почему не зарубил… Чего ты так смотришь?

Дубровин поблагодарил за пиццу и ушел на диван. На вопрос «Можно позвонить?» Софья отрицательно покачала головой, принесла полотенце и чистое постельное белье. Сама при этом набрала кому-то и молча слушала собеседника, изредка вставляя напряженное «Поняла».