Змеиное гнездо

Прогулка в лесу

Он старается не намочить ноги. В лесу пара тропинок, и одна ведет к чему-то вроде свалки, где Эрл обычно сжигает в бочках мусор. У церкви есть один мусорный контейнер, который забирают раз в неделю, но Эрл – деревенский житель от и до. Джессап практически уверен, что в одной из этих бочек тлеет пепел его куртки, ботинок, перчаток и всего остального, что на нем было в ночь пятницы. Джессап идет в другую сторону, мимо кемпингов, которыми иногда пользуется молодежная группа церкви, на стрельбище.

Подмораживает (он думает: скорее к снегу, чем к дождю), но в куртке Эрла тепло. Слышит «бац» чьего-то выстрела, не удивляется, когда видит Уайатта. Ждет, когда Уайатт перезарядится, и тогда окликает. Уайатт вытянулся на прорезиненной ткани, винтовку перед ним поддерживает мешок с песком. Сам он в камуфляжном комбинезоне и камуфляжной охотничьей куртке, на волосы натянута темная вязаная шапка, вынимает беруши.

– Ведешь стрельбы перед службой? – спрашивает Джессап. – Крестная охота?

Уайатт аккуратно кладет винтовку в открытый футляр рядом, садится. Его серьезное выражение лица сменяется радостным при виде Джессапа.

– Охотники человеков, – говорит он. – «Что бы стрельнул Иисус?»

– Как насчет «Камуфляжа Христова»?

– Неплохо, – отвечает со смехом Уайатт. – Готовый бизнес-план. Христианское охотничье снаряжение. Христианская экипировка для народного ополчения. Бронежилет со здоровым крестом – хотя так, наверное, слишком похоже на то, что повесил на себя мишень.

Он встает и протягивает кулак, стукается, обнимает Джессапа одной рукой.

Назвать это стрельбищем было бы преувеличением. Это просека в лесу, но длинная, обрубленная в конце холмом, который поднимается больше чем на сто футов, – промахи не несут угрозы. Есть четыре кабинки и две платформы для стрельбы из положения лежа, мишени на двадцати пяти, пятидесяти, семидесяти пяти, ста, ста пятидесяти и двухстах ярдах – вскоре после этого начинается холм. Они с Уайаттом стреляли здесь целыми часами, из двадцать второго по металлическим силуэтам на двадцати пяти ярдах, по металлическим пластинам – на ста. Приятный «бом» металла говорил о попадании. Доучились до дальнего боя на двести ярдов: Джессап – как бог на душу положит, Уайатт же старался, пока не стал попадать каждый раз. Прямо сейчас он стреляет по мишени дальше отметки двести ярдов, у подножия холма, – скажем, двести двадцать пять.

– Еще ходишь сюда пострелять?

– Ага. – Уайатт аккуратно закрывает футляр. – Эрл не возражает, и несложно прийти, когда здесь не занято ополчением, и…

– Стоп. Что? Ополчение? Серьезно? Я думал, это только разговоры. Они реально собрали ополчение?

– Ага. Благодаря Брэндону. – Уайатт закатывает глаза. – Расовая священная война. Он хочет, чтобы мы были готовы. В смысле, не знаю, ополчение они технически или кто, но сами себя зовут Белой американской милицией.

– БАМ?

Уайатт хихикает.

– Ага. Появились в прошлом году. Ходят сюда пару раз в неделю на стрельбы, проводят учения в лесу. Всякая такая фигня. Мне в любом случае не нравится стрелять рядом с кем-нибудь из паствы. Это либо реднеки[70], которые фигачат, как из шланга, либо пушкодроты. В смысле, я тоже люблю пушки и все такое, но мне бы хотелось попадать, а не рассказывать, зачем нужен такой-то прицел, но половина из тех, кто тебе все уши прожужжит про оружие, сами стрелять ни хрена не умеют.

Оба смеются. Вскоре после того как Джессап перестал ходить в церковь, из Арканзаса переехала одна пара, и Уайатт рассказывал о муже: хвастается, что у него больше сорока стволов, и из всех сорока стрелять он не умеет одинаково.

Уайатт закрывает футляр, ставит на полку в одной из кабинок.

– Просто гуляешь?

– Ага. Хочу башку проветрить.

– Нужна компания?

Джессап колеблется. Отчасти нужна. Он знает Уайатта всю свою жизнь. Если кому-то и можно пожаловаться на Брэндона, на Эрла, даже на Дэвида Джона, то это Уайатту. Но хоть Уайатт присутствовал на вечеринке, знает о Диан, знает все о жизни Джессапа, был его лучшим другом с детского сада, Джессап не может рассказать о тех пяти минутах на дороге, заносе пикапа, теле Корсона на земле. Не может. Правда же?

– Нет, – говорит он. – Но спасибо. Я в порядке. Брэндон и Эрл устроили какой-то цирк. Думают, все будут искать козла отпущения, а я со своей семейной историей легкая мишень, так что они хотят, цитируя Брэндона, «контролировать информационные потоки».

– Да. Он хитрожопый. – Уайатт серьезно смотрит на Джессапа. – Но он не ошибается насчет информационных потоков. Он в этом рубит. Доверять ему нельзя, но у него есть тузы в рукаве. Это новый мир, и мы вернем свое по праву. Мне много чего не нравится в Брэндоне, но он доведет нас, куда нужно. Сейчас наше время. Мы вернем себе страну.

Джессап старается не показать удивления. Уайатт всегда поддерживал приколы над Брэндоном, но теперь ушел в религию с головой. С другой стороны, хотя и было время (по крайней мере, в прошлые год-два), когда он вроде бы отстранился, он все же ходил в церковь каждое воскресенье. Джессап нехотя признает, что Уайатт – истинный верующий. И верит не просто в Иисуса и спасение, а в Благословенную церковь Белой Америки. И все-таки Джессап не ожидал такого пыла. Он теряется.

– Это звездный час движения. Но не парься. Сам увидишь, – продолжает Уайатт. – Ты выберешься целехоньким. Я тебя прикрываю, брат.

Джессап кивает, снова углубляется в лес.