Змеиное гнездо

Нагорная проповедь

Это было ожидаемо, но Джессап все равно растерялся, когда Эрл сосредоточил свое внимание на первом ряду. Он быстро объяснил ситуацию и то, что Джессап (называет его племянником, не упоминая, что вообще-то Джессап – пасынок Дэвида Джона) – жертва, Корсон его провоцировал, но Джессап подставил другую щеку. А теперь, хотя очевидно, что Джессап не сделал ничего плохого, без козла отпущения не обойтись, верно?

– Разве не так устроен сегодня мир? Черный не может умереть без того, чтобы в этом не был виноват белый, – говорит Эрл, качая головой. Ясно, что ситуация кажется ему и забавной, и глубоко огорчительной.

Кто-то сзади кричит с акцентом черных: «Я ниче не сделал!» – и люди одобрительно посмеиваются.

– Вот именно, – говорит Эрл. Опирается на кафедру, хватаясь за нее по бокам. – Мы все время слышим это от черных, верно? – Он оглядывает церковь, встречаясь со всеми глазами. – «Я ничего не сделал».

Джессап старается не шевелиться. Не хочет привлекать к себе еще больше внимания. Ему нехорошо. В горле желчный комок. Если он и ощущал благодать, то не сейчас. Он не хочет здесь быть. Не должен. Ему здесь не место. Это была ошибка. Все это. Все, начиная со стука тела Корсона о пикап.

Что, если бы он просто остался в пикапе, уехал после несчастного случая? Но что тогда? Кто-нибудь нашел бы тело Корсона на дороге, вызвал бы той же ночью копов, и Джессап оказался бы в том же положении – вмятина на пикапе, мертвец, его собственная жизнь на волоске. Что, если бы он сразу поступил правильно: вызвал полицию сам, рассказал правду о том, что это несчастный случай, не более, понес наказание? Ему всего семнадцать, на улице скользко от снега. Лишение прав, общественные работы. В полиции бы поняли. Пожурили бы, легко отделался, правильно?

Но он бросает взгляд на Дэвида Джона, держащего мать за руку, слышит голос Эрла, вспоминает флаг конфедератов на заднем окне пикапа Уайатта, татуировку «горящий крест» на спине Рикки, «восемьдесят восемь» – на его правом плече, что означает английскую букву H («восемьдесят восемь» – это HH, то есть Хайль Гитлер), а на левом плече – «чистая кровь». Очевидно, что Дэвида Джона татуировки выделяют не хуже Рикки – молнии и свастика, недвусмысленно. Вся семья помечена. Пусть даже Джессап чист, он все равно запятнан.

Все эти мысли о другом выборе – фантазия. Он это знает. Он ничего не мог сделать иначе. Ничто не помогло бы уйти невредимым.

– Мы не просим о чем-то радикальном, – говорит Эрл. – Африка – для африканцев, Азия – для азиатов, Америка – для американцев. Любая другая группа может играть в политику идентичности, но, когда это делаем мы, когда мы боремся за права добрых белых христиан, на нас вешают ярлык расистов.

Все это Джессап уже слышал, но замечает, как напряжено теперь его тело. Натянут каждый мускул. Чувствует пульс паствы, как они слегка подались вперед, ловят каждое слово Эрла.

Эрл поднимает руку с раскрытой ладонью.

– Мы не пытаемся ничего и ни у кого отнять. Мы просто хотим сохранить собственные богоданные права. Если не бороться против обратной дискриминации, мы останемся ни с чем. – Он набирает громкость, его голос доходит до рева, когда он говорит те четырнадцать слов: – Мы должны защитить само существование нашего народа и его будущее для детей белого человека!

Прихожане отвечают «Аминь» и аплодируют, но Эрл жестом просит тишины.

– Это наша возможность. У нас здесь телевизионные бригады. Снаружи на дороге – протестующие. – Слышатся презрительные возгласы. – Волноваться не о чем. Прямо сейчас там несколько отважных солдат… – Он имеет в виду церковное ополчение. – Поддерживают мирную ситуацию. Когда вы сегодня уйдете, я хочу, чтобы вы уходили, как подобает добрым христианам. Я хочу, чтобы вы были вежливыми с людьми за воротами. – Легкое беспокойство, голоса несогласных, но Эрла они не беспокоят. – Пусть это они бесятся. Пусть мир видит, на что похожи радикальные левые. А кроме того, разве Иисус не учил нас подставлять другую щеку? Если воинам социальной справедливости неймется проводить воскресное утро, стоя с плакатами, вместо того чтобы славить Господа и Спасителя нашего, если эти снежинки думают, что им не нужно благословение Иисуса, то что ж… – говорит Эрл, подмигивая с такой харизмой, которая объясняет, откуда вообще взялась церковь. – Я знаю, что я попаду в рай, ибо я имею веру. И за это предлагаю помолиться. Отче наш…

К нему присоединяется море голосов.

Джессап в одиночестве на его волнах.