Змеиное гнездо

Стальной капкан

Хокинс ухмыляется. Снова щелкает ручкой. Закрыл, открыл, закрыл, открыл.

– Явно не купаться собрались. Видимо, можно не спрашивать, чем вы там занимались. – Джессап чувствует, как горит лицо. – Во сколько привез ее домой?

– Где-то без пятнадцати два, – говорит Джессап.

Хокинс задает еще несколько вопросов, бросает взгляд через плечо в конец дороги, где в машине все еще ждет Каннингем.

– Если ты мне не договариваешь что-то важное и…

Джессап открывает рот, но Хокинс вскидывает руку, раздраженно.

– Сейчас я говорю, а не ты. Если что-то не договариваешь, что угодно, о чем лучше помалкивать, то и помалкивай. Держи хлебало на замке. – Хокинс делает глубокий вдох. – Неважно, что случилось на самом деле. Ты должен понимать, что начнется ад. После того что было с твоими братом и папой… – Джессап бросает взгляд на Дэвида Джона, и в этот момент ему хватает соображения осознать, что хоть раз поправлять не стоит. – Выглядит это хреново. У тебя крепкая версия. Хорошо, что есть фотка и переписка, и если мне понадобится все подтвердить и твоя девушка расскажет то же самое, то для тебя все кончится хорошо. Но патологоанатом уже начал работу, проводит вскрытие. Если что-нибудь (и я имею в виду что угодно) покажется странным, мы вернемся завтра с ордером на обыск, и для тебя и твоей семьи это выйдет боком.

Он буравит взглядом Джессапа. Трудно не отворачиваться. Глаза у Хокинса какие-то мертвые. Напоминают акульи. Интересно, служил ли Хокинс. Судя по виду, мог бы. Служба на Ближнем Востоке – и домой, к синей форме.

– Я на твоей стороне, Джессап, и если говоришь, что ничего не сделал…

– Я ничего не сделал. – Рефлекс. Само вырвалось. Он и сам не знает, кого пытается убедить: Хокинса, Дэвида Джона или себя.

Хокинс пожимает плечами.

– Мне-то, честно, пофиг, Джессап. Я слезы лить не буду. Но просто говорю, что в полиции и по всей стране есть люди, которые считают, что Рикки и Дэвид Джон слишком легко отделались после того, что произошло. На правду всем плевать. Им главное, как это выглядит и как это подадут в новостях. Говорю тебе как друг: если вскрытие покажет что-то странное, у тебя начнется веселенькая жизнь. В центре соберут митинги террористы из «Черных жизней», накинутся новостные телефургоны, мэр и каждый политик в стране. Прости уж, – говорит он, глядя на Дэвида Джона. – От фамилии не убежишь.

Джессапу хочется кричать. Это даже не его фамилия. Он не сделал ничего плохого. Так и говорит:

– Я не делал ничего плохого.

Хокинс закрывает ручку, убирает вместе с блокнотом в карман.

– Не слушаешь ты меня. Мне, Джессап, все равно, приложил ты руку к аварии этого пацана или нет, но многим здесь… нет… многие ищут повод, чтобы прийти за твоей семьей, за церковью, поэтому если где-то есть то, что противоречит твоей версии и чему не стоит показываться в лаборатории, то разбирайся сейчас. Проследи, чтобы не появилось потом. Ты меня понял?

Он смотрит на Джессапа, пока Джессап не кивает.

– Так, – говорит Хокинс. – Руку я тебе пожимать не стану, Дэвид Джон, потому что это будет выглядеть неправильно (мы друг друга не знаем, да?), но ты проследи, чтобы Джессап сделал все, как я сказал. Не высовывайтесь – и буря пройдет.

– Спасибо, – говорит Дэвид Джон. – Значит, завтра в церкви тебя не ждать?

Хокинс ухмыляется, и теперь Джессап уверен, что он напоминает акулу. Темные воды, где водится всякое.

– Не ждать, – говорит Хокинс. – При таком положении дел блюстителю порядка рискованно ходить на службы. Пожалуй, пока отсижусь.