Змеиное гнездо

Мертвые

Джессап снова пишет Диан:

мы можем просто поговорить.

пж

дай мне шанс. Я тебя люблю

Ждет час, полтора, но ответа от Диан нет. Наконец сдается, выключает телефон, ложится спать.

Или пытается уснуть. Мягко журчит телевизор, под дверь просачивается синий свет. Потом смена цвета и шаги Дэвида Джона и матери к постели. После – тишина. Или что-то больше тишины: шуршание снега, медленно, но верно укутывающего север Нью-Йорка, с какой-то неторопливостью исчезают земля и трава, заметён асфальт перед Благословенной церковью Белой Америки, пролитая кровь укрыта белым, весь мир вокруг Джессапа укрыт белым, холодом и свежестью, неторопливыми темпами скользит с небес снег, достаточно, чтобы снегоуборщики проработали всю ночь, но недостаточно, чтобы переиначить все по образу божьему.

Броди Эллис на спине. Лицо – яма отчаяния, его больше нет. Протестующая – кто она была? Кто-то, кого он знал? Миссис Говард? Кто? Не двигается. На него сыплется стекло, он зовет сестру. Она неподвижна, потому что испугана. Неподвижна, потому что мертва. Снег падает на них всех, накрывает тела, накрывает кровь, снег ловят кресты на кладбищах, крыши домов в Кортаке бледны и странны, университетский кампус вверх дном, снег лижет поверхность озера, снег превращается в темные холодные воды.

Снег накрывает тело Корсона, стук пикапа о тело Корсона, тело Корсона, тело Корсона, не думать о теле Корсона, теле Корсона, не думать о теле Корсона, не думать о Корсоне, не думать о Корсоне.

Не думать.

Одеяло скручено, жаркое, нижнее белье промокло от пота, волосы липнут, воздух вокруг остужается, пока слабеет огонь в печи, но он чувствует, что горит. Чувствует, что готов воспламениться.

Но где-то среди всего этого засыпает, потому что теперь уже утро.