Змеиное гнездо

«Кирби»

Когда он сворачивает на Трассу 13, руки уже не трясутся. Делает музыку погромче. Радио – самое хорошее, что есть в его пикапе, хоть это и дешевый кусок говна. Единственный плюс – можно ставить музыку со своего телефона. Вытащил из разбитого «Субару» на свалке, десять баксов, хотя динамики все еще заводские. Слушает в основном альтернативное кантри, раннего Спрингстина[38], Джонни Кэша[39]. Прошлая девушка подсадила на позитивную инди-музыку, это он слушает в хорошем настроении, когда хочется чего-то полегче. С тех пор как они начали встречаться с Диан, она ставит ему попсу, а когда в пикапе едет Джюэл, просит включить «103.7, WQNY» – топ-40 кантри.

По дороге к «Кирби» на случайном воспроизведении включается Chief Эрика Чёрча[40]. Эрик Чёрч ему нравится, потому что у него, особенно раннего, правильный такой, великолепный надрыв. Динамики в пикапе дребезжат, если выкручивать на максимум, но он бы их не обновил, даже если бы мог позволить себе что-то получше: думает, так музыка звучит реальней. Когда он сворачивает на парковку, Чёрч поет про Спрингстина и жизнь в семнадцать лет, и Джессап впервые понимает, что, хоть ему и не терпится выбраться из Кортаки, частичка его останется здесь навсегда. Гадает, как можно ностальгировать по месту, откуда еще не уехал.

В «Кирби» оживленно, хотя Джессап не припоминает, чтобы здесь когда-то было тихо. В итоге сдает задом на место, которое освобождает хетчбэк «Тойота». Думает взять с собой мяч с игры, но решает оставить в пикапе. Это – его. Делиться он еще не готов. Но по дороге задерживается в вестибюле, снимает в банкомате шестьдесят долларов. Смотрит на чек (на счету осталось семьдесят шесть долларов и пара центов), потом сминает и сует в карман. Двадцатку кладет в кошелек, где в целом становится около сорока пяти баксов, остальные сорок зажимает в руке. Сестра, мать и отчим ждут его в кабинке в конце зала. Дэвид Джон замечает его первым и вскакивает на ноги. Улыбается так, будто они вдвоем знают какой-то секрет, и сгребает в объятия. Джессап помнит отчима крепким (и он до сих пор такой, как будто вырезан из дуба, явно не тратил в тюрьме времени зря), но Джессапа потрясает, что он почти нависает над отчимом. Тяжелее килограмм на двадцать пять, не меньше. Если бы они подрались, Джессап надрал бы ему задницу.

– Мама не разрешала заказывать, пока ты не приедешь, – говорит Джюэл. Она подскакивает на стуле, сунув руки под себя, будто боится, что они упорхнут, если не прижимать. – Дядя Эрл дал нам денег, так что можно заказывать что хотим. Мама сказала, мне можно молочный коктейль. Или лучше солодовый?

Джессап знает, что должен быть благодарен брату Дэвида Джона. Он видел, как мама покупает бензин по паре галлонов на россыпь четвертаков, десяток и пятаков, сдает банки и бутылки, чтобы залить бак на пять долларов и добраться до следующего дома для уборки, пока хозяйка извиняется, что забыла оставить на прошлой неделе чек (о, сами понимаете, дети, в каникулы с ними ум за разум заходит), но не осознавая по-настоящему, что семье Джессапа нужны эти сто долларов, что без этих денег они – ну, без денег. Видел, как она берет Джюэл каждую неделю в комиссионку, пока не найдутся зимние ботинки впору, без единой жалобы от сестры, что у ее друзей все новенькое из «Таргета» или по интернету из «Л. Л. Бин». Да, каждый раз, когда Эрл дает маме пару сотен долларов, это прямо-таки спасение, но ощущение, как от… Чего? Каприза. Каприз, думает он. Вот подходящее слово. Непредсказуемые деньги. А им нужен тот, кто даст маме новую машину, кто оплатит коммуналку, нужны регулярность, возможность хоть раз спланировать наперед. И Джессап не может не чувствовать, что деньги Эрла – с подвохом. Джессап еще не видел крючка на конце лески, но знает, что он есть.