Змеиное гнездо

Там, откуда ты родом

– Если не хочешь…

– Нет. Все хорошо, – говорит он. Он не может рассказать ей о Корсоне. Но может рассказать о Дэвиде Джоне. Попробовать. – Просто… Ну… Вот почему это тяжело. Мы не выбираем, понимаешь? Рождаемся, когда рождаемся, твои родители такие, какие есть, и все происходит так, как происходит. Кое-что хорошо, а кое-что не очень. Я могу рассказать о своей жизни все, но если ты не отсюда, если не росла, как я, то ничего не поймешь. Я знаю, на что это похоже со стороны. Неважно, каким был в детстве Рикки или каким отцом был Дэвид Джон, люди всегда будут считать нас безграмотной деревенщиной. Я понимаю: единственное, что для других имеет значение… что я не дурак.

– Знаю, – говорит она.

Ее голос мягок. Обогреватель громче ее, громче голоса Джессапа, но горячий воздух на коже приятен. Он знает, что начало ноября – слишком рано, чтобы задержались снег и холод, что еще до Дня благодарения хотя бы на несколько дней придет тепло, когда можно оставить куртку дома, перед тем как снег останется надолго, зима опустится на Кортаку, но прямо сейчас, в пикапе, с Диан на коленях, прильнувшей к нему, когда их голая кожа – маяк в ночи, а пикап одинок и спрятался в лесу, снегопад кажется самым лучшим в зиме – как санки, горячий шоколад, сидеть в детстве перед дровяной печкой и смотреть мультики, как просыпаться, а школу отменили, деревья замело, на земле восемь-десять дюймов снега, с неба сыпется еще дюйм в час, мир переродился.

– Я знаю, что ты не дурак, – говорит Диан. – Это я тоже в тебе лю… – она улыбается. – Это мне в тебе нравится.

– Знаю, как это выглядит со стороны, – повторяет Джессап, заговорив раньше, чем понял, что именно у нее чуть не вырвалось, но он уже опять рассказывает и останавливаться поздно. – Знаю, что думают люди. Читал, что пишут в газетах, слышал, что говорили по телевизору, когда все произошло, и дело в том, что, хотя в этом есть правда, дома все было не так. В основном, когда я вспоминаю Дэвида Джона, когда меня спрашивают о нем, о Рикки, я вспоминаю, как брат готовил мне попкорн или следил, чтобы я сделал домашку, как Дэвид Джон учил меня стрелять и в первый раз брал на охоту, как мама словно светилась каждый раз, когда он ее целовал, и да, как он уносил меня с поля, когда я сломал руку. В смысле, до… до того, что случилось с Рикки, до тюрьмы, наша семья была похожа на обычную американскую, насколько возможно. После школы – спорт и домашка, каждый вечер – ужин всей семьей, потом сидели вместе на диване и смотрели ситкомы. Все такое. Мы все делали правильно.