Змеиное гнездо

Как попало

Уайатт снова начинает идти, мешкает, когда видит, что Джессап не сдвинулся с места, но через секунду Джессап догоняет его. Движение сейчас кажется всем. Как будто стоять – это стоять на зыбучем песке, пока мир засасывает, глотает заживо, потому что уже кажется, что земля разверзается под ногами.

– Я должен был попасть в тебя. Брэндон хотел, чтобы я попал в тебя. Попросил тебя застрелить, ну я и согласился.

– Согласился?

– Хватит все за мной повторять, – говорит Уайатт. Начинает смеяться.

– Это не смешно, – отвечает Джессап. Ему хреново. Непонятно, как Уайатт может смеяться.

– Ну немножко смешно, – говорит Уайатт. – У тебя такое лицо. Но да, Брэндон мне: «Ты должен застрелить Джессапа», а я ему: «Ладно, давай». Было не только это (в смысле, он считает меня своим хорошим солдатиком, давно уже воспитывает, чтобы отдавать приказы), но вкратце – да, так и случилось.

– И хотя ты должен был застрелить меня, ты промахнулся и попал в Брэндона?

– Во-во, – говорит Уайатт. – Должен был застрелить тебя. Просто не попал. Не свезло. Ветер, наверное.

Джессап на секунду задумывается, пытается переиграть в голове, как развернуло Брэндона, как его тело ткнулось в Джессапа, как сплелись их ноги, как оба с силой рухнули, упали на кузов раньше, чем вторая пуля выбила заднее окно, раньше, чем начался хаос. Вспоминает открытое поле, густые деревья на всхолмье. Легко залечь и спрятаться. Вспоминает погоду.

– Будет снег, а? – говорит Джессап.

– Наверняка.

– Но спокойно. Ветра нет. И раньше не было.

Уайатт соглашается.

– Ветра нет. Но мог налететь порыв, правильно?

– С какого расстояния стрелял? – спрашивает Джессап.

– С какого расстояния, говоришь, подстрелил вчера того оленя?

– Двести. Вообще-то скорее сто семьдесят пять, – признаётся Джессап, – но сказал двести, поскольку знал, что ты назовешь меня слабаком.

– Я все равно назвал тебя слабаком.

– Ага.

Уайатт опять смеется, кивает. Кажется, будто он счастлив. Они не торопятся, гуляют, но на самом деле явно пытаются избежать разговора лицом к лицу, и Уайатт делает вид, будто это ничего не значит, но Джессап давно его знает и видит: если Уайатт делает вид, что это ничего, это все равно может значить, что их разговор – все. Уайатт пытается что-то донести, чего Джессап пока не понимает.

– Двести двадцать ярдов, – говорит Уайатт. – На пять ярдов меньше, чем предполагалось.

– Ты ведь не промазал?

– Не совсем, – говорит Уайатт. Небрежно.