Змеиное гнездо

Предупреждение

– Знаешь, почему я тебя остановил?

– Нет, сэр.

– Разбитая задняя фара.

Джессап пытается ничего не показать на лице, но знает, что вцепился в руль. Должно быть, разбил Корсон. Надо было выйти и навалять. Нет. Нельзя. Не на школьной стоянке. Не на глазах у копа. Но хотя бы проверить, когда доехал до «Кирби». Добрался до ресторана, сдал на парковку задом, даже в голову не пришло. Корсон сейчас где-то там, за рулем пафосной тачки мамки с папкой, а Джессапу теперь чинить заднюю фару. Придется завтра заехать в магазин запчастей. Он вспоминает сорок долларов, все еще смятые в кармане, – деньги, которые думал приберечь. Лампочка обойдется всего в два бакса, а вот фонарь – уже ближе к тридцати пяти. Дешевле поискать на свалке, но тут нужна удача, и это сожрет время.

Коп чуть пригибается, щурится, и Джессап, который всегда считал, что лучше выглядеть смирно, не поднимает головы.

– А я тебя знаю, – говорит коп.

Теперь Джессап бросает на него взгляд. Коп и знаком, и не знаком. Обычное дело в городке размером с Кортаку.

– Права, регистрация, страховка.

Джессап открывает бардачок и достает документы. Вытаскивает кошелек (две смятые двадцатки тоже вываливаются) и вынимает права, передает все копу. На жетоне написано «Хокинс». Хокинс. Хокинс.

Коп изучает водительские права Джессапа, потом щурится, скрещивает руки и прислоняется к двери.

– Коллинс?

– Да, сэр, – говорит Джессап.

– Я думал, ты Майклс.

Джессап чувствует, как в животе у него что-то шелохнулось.

После того как Дэвид Джон и Рикки отправились в тюрьму, копы по большей части их не трогали. Каждые несколько недель перед трейлером проезжала машина из офиса шерифа, но ничего такого, что можно воспринять как откровенную травлю. Мама Джессапа не высовывалась, делала свое дело, помалкивала. Джессап учился на ее примере. Не превышает скорость, не лезет на рожон.

– Значит, не родственник? Дэвид Джон Майклс? Не твой отец?

Их по широкой дуге объезжает пара автомобилей. Джессап слышит влажный шорох шин по дороге – из асфальта и спрессованного снега; сейчас снег падает медленнее и ровнее.

Хокинс не обращает внимания на проезжающие машины. Смотрит прямо на Джессапа, но Джессап не может понять выражение его лица.

– Отчим, – говорит Джессап.

Говорит неохотно, и ему стыдно за то, что ему стыдно. Стыдно, что чувствует необходимость поправлять копа. Он должен бы с готовностью называть Дэвида Джона отцом. Но он знает, что сейчас что-то висит на волоске. Может, копы и не трогали их с тех пор, как брата и отчима осудили, но в период перед заключением сделки присутствовали в жизни Джессапа постоянным и не самым приятным образом. Перевернули весь трейлер. Дважды. Ордер и все такое. Доходили слухи, что они хотят получить ордер и на обыск лагеря, но им отказали. И хорошо. Дядя Эрл вовсю трепался, говорил, что хотел бы посмотреть, как копы вручат ему ордер. Говорил: «Пришло время для второго Уэйко»[42]. Вторая поправка[43].

Коп кивает. Складывает регистрацию и страховку обратно в заламинированный конверт и держит вместе с правами Джессапа большим и указательным пальцами. Протягивает, но не совсем, еще не возвращая.

– Если я прогоню Джессапа Коллинса в компьютере, найду что-нибудь проблематичное? Сколько тебе? – Он снова смотрит на права, щурится, считает. – Семнадцать? Еще несовершеннолетний?

– Никаких проблем, сэр, – говорит Джессап. – Меня впервые останавливают. Ни одного штрафа. И простите за фару. Это случилось сегодня. Починю завтра первым делом.

– Врезался?

– Нет, сэр.

Какие шестеренки придут в действие, если он расскажет Хокинсу, что произошло? Подаст жалобу на Корсона? Нет, слишком хлопотно. На что это похоже? Джессап жалуется, что черный парень разбил ему фару? Маленький город. История его семьи. Рванет только так. Нет уж.

– Тогда что случилось?

– Не знаю что. Я играл в футбол, а потом, когда вышел… Видимо, кто-то разбил.

Хокинс кивает. Копу под тридцатник, что-то около того. Брит под машинку. Приземистый, но мускулы бугрятся, это Джессап понимает даже с учетом кевларового бронежилета. Сейчас все копы, каких встречал Джессап, носят бронежилеты. В них коротышки кажутся больше. Может, в этом и суть, думает Джессап, глядя на Хокинса. Самодовольного, надменного. В свободное время качающегося, но, по мере приближения к среднему возрасту, уже начавшего сдавать позиции. Он похож на… копа. Напомнил Джессапу парня, который любит издеваться над первогодками, притворяясь, что это в шутку, хотя ты знаешь, что нет. Вот только есть что-то в том, как Хокинс разговаривает с Джессапом. Никаких запугиваний. Будто пытается подружиться. Теперь он протянул руку до конца, отдал права и бумажки.

– Давненько Кортака не выходила в плей-офф, а? Я сам играл, но не здесь. Сейфти. Ты?

– Лайнбекер.

– Неплохо. Мне этого не хватает. Нет ничего лучше, чем размазать кого-нибудь по полю. Сегодня выиграли?

– Да, сэр.

– Это мне нравится. – Хокинс выпрямляется. – Есть татуировки, Джессап?

Джессап засовывает страховку и регистрацию в бардачок и пытается не выдать, что вопрос смутил его.

– Сэр? Э-э, нет, сэр. Никаких татуировок.

– Кельтские кресты? Восемьдесят восемь? Четырнадцать[44]? Зиг хайль[45]? Вся эта херня про «власть белым»?