Змеиное гнездо

Пожнешь

Обычно он ощущает здесь покой, но этим утром снова и снова слышит одно и то же: стук тела Корсона о корпус пикапа. Чувствует соприкосновение.

Это кощунство, но он наконец достает телефон, вставляет наушники, включает альбом Nebraska Спрингстина. Музыка тихая, но ее хватает, чтобы заглушить воспоминания. Пишет Диан:

прив. хорошо вчера встретились. может, когда после работы посидим с меган и брук в закусочной, снова поедем кататься

Знает, что она не встанет еще пару часов. Ей хотелось сегодня с ним встретиться, но она считает его психом за то, что он встает рано утром в субботу, чтобы сидеть в лесу. Шлет еще сообщение.

в общем, просто думаю о тебе

Он слушает всю Nebraska и переходит на American IV: The Man Comes Around Кэша[57], когда видит своего оленя. Поднимает винтовку как можно медленнее. Олень вышел не весь, круп еще в темноте. Стоит гордо, будто в нашем мире нечего бояться, никакой нервозности, которую привык видеть Джессап. Рога не рекордные, но внушительные, и Джессап прикидывает, что мяса хватит, чтобы забить всю морозилку.

Он уже поднял ружье, закрывает глаз, чтобы посмотреть в оптический прицел. О ветре говорить не приходится, простой выстрел со ста семидесяти пяти ярдов. Олень делает несколько шагов вперед, поворачивается боком, так что Джессап целит точно в сердце, но смотрит олень по-прежнему в сторону Джессапа. Через оптику кажется, будто прямо на него. Джессап держит палец на крючке, вдыхает, выдыхает, вдох, выдох, вдох, выдох. В наушниках – первый грустный проигрыш кавера Кэша на «Боль»[58].

«Рюгер» толкает в плечо, и олень не двигается. Джессап все еще всматривается в оптику, а олень все еще глазеет в ответ, но тут Джессап видит в выражении его морды какую-то перемену. Сам знает, что только придумывает, что олень в принципе не может понять, что случилось, но готов поклясться, что это изумление из-за предательства, будто олень знал, что Джессап следит из леса, будто олень думал, что Джессапу можно доверять.

Он ждет, что олень сорвется с места, думает, что придется его выслеживать, но тот стоит неподвижно еще двадцать, тридцать секунд, вдруг передние ноги подламываются, а потом кажется, будто олень просто решил прилечь в снег, и, идя через поле, Джессап видит, как белизна впитывает темную кровь.

Приседает, фотографирует оленя так, чтобы рога предстали во всей красе, шлет Уайатту. Когда поднимается и достает нож, Уайатт уже отвечает.

Уайатт: круть! с одного выстрела?

Джессап: с одного

Уайатт: далеко?

Джессап пишет «175», но стирает. Когда он ходил на охоту с Уайаттом, тот всегда уговаривал стрелять с большего расстояния, чем то, на котором Джессап в себе уверен.

Джессап: 200

Уайатт: соска

Джессап усмехается. Уайатт стреляет из дедушкиного «Ремингтона-700» и приводит его к бою на триста ярдов. Заявляет, что ближе оленя стрелять нет смысла. Конечно, на стрельбище Уайатт со ста ярдов кладет свою порцию пуль в кружок размером с четвертак, не прекращая подкалывать, что Джессапу лучше обналичить двадцатидолларовую банкноту.

Он быстро разделывает оленя. Работа грязная, и, когда он заканчивает, требуется больше часа, чтобы отнести все к машине. Теперь, когда солнце вышло, взгляда на кузов никак не избежать.

Пластмассовая насадка задней фары сломана, лампочка разбита. А рядом, в футе, почти на равном расстоянии между углом и колесом, – вмятина. Маленькая (можно накрыть ладонью, что он и делает), но есть. Вместе с дедом он красил и чистил пикап как мог, но в конечном счете это все равно ведро с болтами. Джессап знает, что вмятина новая, чувствует мозгом костей, что она осталась после Корсона. На один панический миг кажется, что видно и кровь, но он понимает, что это от оленя, попала с перчатки.

Но это всего лишь вмятина, думает он. Не светящаяся стрелочка, которая показывает на него, ничего особенного для такого пикапа, никаких поводов считать, что это больше чем одна из множества мелких аварий и дорожных недоразумений, которые пикап повидал за годы.

О господи. Возьми себя в руки, Джессап. Он присаживается, раскачивается на каблуках. Голова оленя смотрит на него, глаза выпучены, мертвец наблюдает, осуждает. Хватит думать о Корсоне, Джессап.

Встает, опускает задний борт и оборачивается к туше, взваливает разделанного оленя в кузов. Он перепачкался и устал, а пока ворочает тушу, течет еще больше крови. Тонкая струйка из кузова, темный цветок на снегу. Он подставляет руку в перчатке, кровь капает на ладонь, пока не промокает вся перчатка. Вытирает о разбитую пластмассу фонаря, о металл кузова, вмятину и ржавчину.

Не думать о Корсоне.

Не думать о Корсоне.

Не думать о Корсоне.

Пытается закрыть борт, но олень слишком близко, так что приходится подняться в кузов. Хватает тушу и тянет до конца. Когда спрыгивает на землю, дышит с трудом. Те, кто не охотится, считают, что самое трудное – подстрелить оленя, думает он, снимая перчатки и забрасывая их в кузов к туше, но самое трудное – просто доставить его домой.