Змеиное гнездо

Живые

Первым делом Джессап выглядывает в окно. В призрачном утреннем свете видит, что машина полицейского департамента Кортаки все еще на подъездной дороге, но копы в ней уже другие. Двое мужчин. Кажется, узнает обоих по вчерашнему дню в лагере. Машина на ходу, из выхлопной трубы поднимаются завитки, копы уютно устроились.

Все еще идет снег, но только слегка. На земле – дюйма три-четыре, и он думает, как радовался бы в детстве, что снег выпал так рано в ноябре. Сугробом накапливаются возможности – санки и снежки, прогулки по лесу с Уайаттом и парой дробовиков, утиная охота, снег – чистый лист, утки просят пощады, взметаясь в небо, снег все еще не обязанность, ребенку даже его уборка кажется игрой.

Сейчас снегопад слабый, порхающий, но небо темное – обещает больше.

Он включает телефон и, пока тот раскочегаривается, идет в ванную, облегчается, чистит зубы. Уже собирается встать под душ, когда телефон жужжит. Он думает: «Диан», но там буря сообщений, больше двухсот. И имейлов. Десяток сообщений на голосовой почте. Он не знает, с чего начать.

Это демонстрация.

Уайатт не шутил, когда сказал, что все серьезно. То, что случилось в лагере, демонстрация, которую объявил на вечер Брэндон, контрдемонстрация – это тема всего. Передовица «Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост». Кабельные новостные каналы будто свихнулись. Телефургоны – как сетевые, так и кабельные – паркуются вдоль пешеходного квартала длинным рядом, шесть штук, едут еще, ждут шоу. В квартале уже появляются протестующие, раньше на двенадцать часов, лихорадочная энергия, готовы сплотиться против ненависти. Уайатт скинул ссылку на сайт «ВернемСвое» (новостную организацию на довольствии отца Брэндона Роджерса), и у них главная страница – просто черный экран с красной надписью «День гнева», ниже – «Восстаньте, Боритесь, Вернем Свое! Демонстрация сегодня в Кортаке, Нью-Йорк!». Джессап кликает, видит призыв к действию, к оружию. Уайатт говорит: по его прикидкам, придут триста, даже четыреста человек – невероятное количество для мероприятия, собранного в последнюю минуту, – белая гордость, детка, «власть белым», зов расходится, каждый, кто верит в будущее детей белого человека и живет в радиусе пятисот миль, уже в пути.

Его остальные друзья – ребята из команды, несколько девушек – тоже пишут, но не знают, что сказать, о чем спросить. Полно «какого хрена?», «ты в порядке?» и «что происходит?». Но куда больше пишут «иди на хрен», «иди в жопу» и «сраный нацик».

Только от Диан ничего.

Он принимает душ, царапины на шее от стекла саднят под горячей водой, аккуратно разминает ноющую боль от пятничной игры, шампунь, кондиционер, мыло, но быстро, на скорую руку, уже натягивает трусы, джинсы. Идет в спальню без рубашки и носков, пока по спине холодно стекает капля воды. Стучит в дверь Джюэл, чтобы разбудить (их распорядок с тех пор, как забрали Дэвида Джона), но дверь открыта, она уже встала и оделась.

– Папа готовит блинчики, – говорит она.

Как будто это просто очередной день.