Змеиное гнездо

Колибри

Джюэл решает, что хочет ехать в фургоне с Джессапом. Скачет на своем сиденье, держа футбольный мяч в обеих руках.

– Почему папа взял твой пикап? Куда он его увез? Что не так?

– Движок барахлит, – говорит он, и это ее устраивает, потому что она уже рассказывает про ролик, где две собаки перетягивали пластиковую бутылку с газировкой.

– А потом она взорвалась, они обе заскулили и убежали. Очень смешно. Покажу тебе потом.

На секунду затихает. Скрещивает руки, обнимая мяч, и смотрит в окно на шоссе на склоне холма.

– Все нормально? – Джессап гладит ее по ноге.

– Почему обязательно сегодня ему надо работать? Он только что вернулся.

– Ты же знаешь, – говорит Джессап. Потому что она знает. Она хорошая. Знает, что они нищие, знает, что возвращение и работа Дэвида Джона все изменят. Мобильник на Рождество. Машина получше для мамы. Мама не будет постоянно трястись над счетами. Все вздохнут спокойно.

– Пару недель назад одна девочка в школе сказала, что правительство записало нас в бедные и мы на ихнем соцобеспечении.

– Их, – говорит Джессап. – Говори грамотно, – поправляет инстинктивно и этим выигрывает несколько секунд. Он не родитель. Он не знает, как поступать. – А ты что сказала?

– Пф-ф. Что мы не на соцобеспечении. – Она пожимает плечами. – Она сука.

– Джюэл!

– Ну правда же, – бормочет Джюэл. – Я рассказала на прошлой неделе Эмили в церкви. Она сказала…

Эмили – подруга Джюэл по Благословенной церкви Белой Америки. Пару раз ночевала у них. Учится в Бруктауне. По мнению Джессапа, она маленькая засранка. Грубит их маме. Родителей Эмили он не видел, но из-за того, как мама избегает темы Эмили и настаивает, чтобы это ее приглашали к Джюэл, а не наоборот, у Джессапа сформировалось скептическое отношение.

– Что? Ты чего замолчала? Что сказала Эмили?

– Она сказала, что на соцобеспечении только ниггеры.

Он приглядывается к ней. Она наблюдает. Испытывает. Ждет реакции.

– Не говори это слово, – пытается удержаться от резкого тона. – Мы это слово не говорим, ясно?

– Почему приезжали копы? – Она спокойная. Собранная. Иногда малышка, а иногда ей будто за сорок.

– Нипочему, – говорит он.

– Если бы нипочему, меня бы не отправили к себе в комнату.

– Не умничай. Это ерунда. В смысле, не ерунда, но не со мной. Вчера на вечеринке парень напился и въехал в дерево.

– Нельзя пить за рулем.

– Неужто, маленькая мисси? – Он снимает руку с руля и тычет ей в бок. – Да что вы говорите?

Она корчится и хохочет.

– Вот нельзя. Он умер?

Джессап удивлен, хотя с чего бы.

– Да.

– И что тогда копам от тебя надо?

Он сворачивает на съезд, ждет зеленый свет, потом берет налево и опять налево, на парковку торгового центра, заворачивает за здание, где находится кинотеатр. На краю стоянки после снегоуборщиков остались сугробы, но асфальт чистый – дневное солнце делает свое дело.

– Не знаю. Ничего, – говорит он. – Мы были вместе на одной вечеринке, он хотел со мной подраться, но я не стал, ничего не сделал, но было шумно, так что мое имя всплыло. Вот и все. Копы просто делают свою работу. Шустрят. Волноваться не о чем.

– Почему мне нельзя говорить это слово? Мама говорит.

Джессап снова удивлен.

– Говорит? Не может быть. Ты же знаешь, как Дэвид Джон следит за нашей речью.

– Я слышала, как она говорила дяде Эрлу.

– Когда?

– Не знаю. Летом. Когда они обсуждали Рикки.

Он останавливается перед кинотеатром. Парковка почти свободная, большинство машин – перед бюджетным спортзалом напротив кинотеатра. В ноябре еще слишком рано для рождественских покупок.

– Просто не говори это слово, ладно?

– Почему?

– Ты выше этого. Вот почему.